Эрих Людендорф - Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918
Правительство не пошло по этому пути. В тот период я еще бесконечно верил в немецкий народ и в немецкий рабочий класс. Война шла за будущее всех нас; это должны были осознать и рабочие, которые, понимая – так думал я – грозящую им и отечеству опасность и находясь с ОКХ, так сказать, в одной лодке, будут стараться на производстве сильнее прежнего. Немецкий рабочий отдал много сил и мог отдать еще больше. Как любовь к отечеству побуждает солдат в трудный час совершать невиданные подвиги, точно так же весь народ в момент грозящей стране опасности сплачивается в едином порыве вокруг своего руководства. Первый порыв быстро проходит, это естественно. Его место должны занять дисциплина и выдержка. Что этого необходимо достигнуть, я не сомневался.
Наконец, через два месяца, в ноябре, после бесконечных настойчивых, не всегда приятных напоминаний ОКХ, правительство соизволило внести в рейхстаг проект закона о всеобщей вспомогательной службе, который 2 декабря был принят. Новый закон, по масштабам его применения, ничего общего не имел с нашим требованием привлечь весь народ на службу отечеству и заполучить таким образом дополнительные силы непосредственно для фронта, для работ в прифронтовой полосе и в тылу.
Не упоминались в статьях закона лица женского пола; между тем в стране было достаточно женщин, чтобы заменить на производстве мужчин и высвободить их для фронта.
Несмотря на все недостатки, я сначала горячо приветствовал принятие закона, как проявление готовности сражаться до конца. Друзья и враги придали ему большее значение, чем он того заслуживал.
С огорчением я следил за ходом дебатов в рейхстаге. Ни правительство, ни депутаты рейхстага, ни определенная часть населения страны еще по-настоящему не поняли сущности современной мировой войны, требующей полной самоотдачи, и значения их личного вклада для окончательной победы, хотя ОКХ неоднократно подчеркивало, что от этого зависит, быть или не быть Германии.
Очень скоро обнаружилось, что закон о вспомогательной службе оказался не только недостаточным, но даже вредным. Фронтовиков особенно возмущало, что те, кто нес обязательную вспомогательную службу на своих обычных предприятиях, выполняя привычную работу, оплачивались намного выше, чем они, солдаты, призванные в войска еще по старому закону и вынужденные, подчиняясь приказам командиров, вечно мыкаться с места на место. Особенно это несоответствие бросалось в глаза во фронтовых тылах, куда после жарких сражений отводились на отдых воинские части. Здесь солдаты воочию наблюдали отбывающих трудовую повинность мужчин и женщин, которые, живя в относительной безопасности, имели более высокие оклады, чем они, ежедневно рискующие жизнью и терпеливо переносившие все тяготы окопного бытия. Такое положение только усугубляло недовольство солдатским жалованьем.
Таким образом, можно констатировать, что принятые в сентябре меры по мобилизации дополнительных сил не дали желаемых результатов. Еще имевшийся в нашем народе большой потенциал не был в достаточной мере использован. Слишком много оставалось в Германии людей, которые могли бы пополнить действующую армию. Все усилия ОКХ ни к чему не привели.
С расширением промышленного производства резко улучшилось и материально-техническое обеспечение армии, но одновременно индустрия лишила ее значительной части годного к военной службе персонала. При неуклонном численном усилении противника ОКХ считало своим священным долгом перед отечеством, войсками и каждым отдельным фронтовиком настаивать на том, чтобы в далеком тылу тоже трудились изо всех сил, никого не забирали из армии и не удерживали от службы в ней. Не объяснимое никакими объективными причинами снижение производительности труда и забастовки рабочих прямо и серьезно подрывали боеспособность Германии и ее решимость успешно продолжать войну. И то и другое было великим прегрешением против героических солдат, сражавшихся на фронтах, и, по линии Верховного суда, являлось, по сути, изменой родине. Оставшаяся без крепкого государственного руководства определенная часть немецкого рабочего класса, введенная в заблуждение и сбитая с толку бессовестными подстрекателями, навлекла на свое отечество, своих товарищей и на самих себя ужасную беду, за что на эту часть рабочего класса ляжет вечное проклятие.
Находясь в затруднительном положении, мы, естественно, думали и об использовании ресурсов занятых территорий.
В Германии уже трудились бельгийские рабочие. Это было и в интересах самой Бельгии, где безработица достигла необычайно высокого уровня. При отправке рабочей силы из Бельгии в Германию имели место случаи жестокого и несправедливого отношения, которые лучше было бы не допускать. Когда о них стало известно генерал-губернатору, то он сразу же их пресек. Привлекали мы бельгийцев и к работам в оккупированных областях. Бельгийская эмиграционная пресса и пропагандистская машина Антанты подняли, разумеется, по этому поводу большой шум, и это вполне закономерно. Но аналогичные упреки в нашей печати лишь указывали на незрелость их авторов, не понимавших особенностей современной войны. Военная администрация действовала не произвольно, а выполняя свой долг перед отечеством.
Заимствовали мы рабочую силу также в Польше и в других занятых территориях, хотя и не в том количестве, какое требовалось. Мы старались поступать как можно деликатнее и не стремились угнетать другие народы железной рукой завоевателя.
Для всей нашей экономики военнопленные значили чрезвычайно много; без большого числа русских, захваченных на Восточном фронте, германская экономика не смогла бы как следует функционировать.
Наряду с усилиями по привлечению дополнительного людского контингента составлялась программа увеличения поставок прежде всего пушек, пулеметов и боеприпасов, но также и разнообразного другого имущества.
Артиллерийские орудия требовались не только для вооружения вновь создаваемых воинских подразделений, но и для замены устаревших систем новыми конструкциями и восполнения потерь.
Тяжелая артиллерия была оснащена пушками навесного огня или гаубицами. Недоставало орудий настильного огня различных калибров как легких, так и тяжелых. После вмешательства его величества кайзера адмиралтейство распорядилось передать нам орудия со списанных боевых кораблей.
Полевая артиллерия оснащалась пушками и гаубицами повышенной дальности стрельбы. Против танка использовалась особая полевая пушка, пробивавшая танковую броню. Только нужно было иметь такие пушки в нужном количестве.
Пехота получила на вооружение ручной пулемет, который мог бы быть и легче и в обращении проще. А так для его обслуживания требовалось слишком много солдат. Между тем решать следовало быстро: пора было начинать массовое производство, которое растягивалось на месяцы.
Много внимания уделялось приобретению новых грузовых автомобилей. С конским парком дело обстояло все хуже: пополнялся он недостаточно и с перебоями. Лошадей должны были заменить грузовики, однако постоянно возникали трудности с их производством из-за нехватки материалов. А автомобили нужны были нам и для перевозки воинских частей.
Время строить танки для нас еще не наступило. Особое место занимала авиационная индустрия. Армии противника соревновались между собой в выпуске наиболее скоростных и быстро взлетающих боевых аэропланов. Но наша самолетостроительная промышленность часто опережала все воюющие страны.
Выше я уже упомянул некоторые из важнейших средств ведения войны, производство которых требовалось резко увеличить. На самом же деле думать приходилось обо всем, важна была каждая мелочь. В колючей проволоке мы нуждались не меньше, чем в патронах и ручных гранатах. Необходимо было все тщательно взвесить и предусмотреть и определить объемы поставок. Эта программа – результат напряженной умственной работы целого коллектива – после многократных совещаний в Берлине приняла законченную форму и получила название «программа Гинденбурга»; помимо производства военной техники и другого военного имущества, она также предусматривала обеспечение армии живой силой и оказание ей пропагандистской поддержки.
Для реализации «программы Гинденбурга» требовалось конечно же немало времени, уже ее обнародование породило известное беспокойство в обществе, которое только мешало. Приходилось часто преодолевать и естественные межведомственные разногласия и барьеры.
Кроме того, программу предварительно подвергли скрупулезной проверке и кое-что подсократили. Постепенно мы пришли к выводу, что без численного ослабления сухопутных войск и военно-морских сил не собрать нужное для производства количество рабочих рук. Позднее стали раздаваться голоса, называвшие всю «программу Гинденбурга» глубоко ошибочной. Слов нет, плавный перевод мирной промышленности на военные рельсы, соответствующий величине стоявших перед ней задач, подготовленный еще в преддверии вооруженного конфликта и планомерно осуществлявшийся в первые два года войны, был бы предпочтительнее внезапного и резкого увеличения объемов военного производства. Однако, несмотря на отсутствие идеальных условий, главному командованию нужно было действовать. Вечная история: сначала критики – очень часто голословно – обвиняют в пассивности, но стоит только кое-что предпринять, как тут же поднимается невероятная шумиха: ведь теперь у хулителей есть к чему придраться. Не всегда, правда, упреки бывают абсолютно беспочвенными. Задним числом всегда виднее. Но все-таки тяжелейшая по последствиям ошибка – сидеть сложа руки и ничего не делать. Это хуже, чем допустить ошибку, что-то предпринимая. На самом деле «программа Гинденбурга» стала подлинным руководством к действию. Она принесла больше пользы, чем любой обширный план, не подлежавший нашему контролю и находившийся вне сферы нашего практического влияния.
