Олег Курылев - Победителей не судят
— Что же тогда нам никак не дается этот Хемниц? Сколько уже было попыток? Три?
— Три, — подтвердил бомбардир, — не считая американцев. Я лично участвовал во всех трех, но те атаки производились еще по старому плану, кроме самой последней, где нас опять же подвела погода. Сэр Харрис внес Хемниц в список приоритетов в августе прошлого года в рамках программы «Удар грома» вместе с Берлином, Лейпцигом и Дрезденом, которые уже разделаны под орех. Так что Хемниц спасала только облачность. Но маршал не отступится от своего. На такие упрямые цели, даже если они не столь важны, у нашего «бомбера» отрастает ба-альшущий зуб. Уверяю вас, он дождется благоприятного момента и сотрет этот чертов Хемниц в порошок, даже если до конца войны останется меньше часа.
Как только разговор зашел о Хемнице, Алекс навострил уши. Перед ним возник образ отца, сидящего в скрипучем кресле с клетчатым шотландским пледом на коленях. Он держит фотографию женщины в костюме средневековой королевы. Из нескольких десятков других это был его любимый снимок. С ним были связаны какие-то события или воспоминания, но Алекс не знал, что именно. В тот теплый августовский день пришло известие о смерти Вильгельмины Шеллен, урожденной Альтрауд. Из писем они знали, что еще в тридцать пятом она вместе с Эйтелем переехала в Хемниц — свой родной город, где пять дней назад скончалась от легочного кровотечения. Похоронить ее должны были там же в небольшом фамильном склепе Альтраудов. Как-то, когда Алексу было лет восемь, их с Эйтелем приводили на это кладбище. Они гостили тогда у своей бабушки — матери Вильгельмины, которая вскоре сама была погребена под почерневшими от времени известняковыми плитами. Алекс запомнил высеченную на камне надпись «Porta Coeli»[18] и изображение ангела с дубовой ветвью в вытянутых руках. Получив известие о смерти жены, Николас Шеллен собрался было ехать в Германию, но сначала заболел, а еще через несколько дней это стало совершенно невозможным — Соединенное Королевство объявило рейху войну.
— А что это за цель такая: плоская и хорошо видимая? — поинтересовался Спидман. — Стадион, что ли?
— Вроде того, только без трибун — что-то для выездки лошадей, — ответил бомбардир. — А вообще-то, мы не имеем права обсуждать такие вопросы. Этот план совсем свежий и, насколько я могу судить, его еще не отменили.
* * *На следующий день вместе с небольшой командой пленных Алекса посадили в железнодорожный вагон и отправили на восток. 22 февраля его доставили в один из филиалов шталага люфт IV под Дрезденом, но уже в тот же день переправили на северную окраину города, где часть территории завода «Цейсс-Икон Гулеверк» была предоставлена под размещение пятисот британских военнопленных, временно переведенных сюда из переполненного лагеря под Радебойлем. Эти пленные составляли два отряда из шестидесяти семи, расквартированных вблизи саксонской столицы. Им отвели два недостроенных здания с частично выбитыми стеклами, но зато с добротной крышей и внутренними перегородками. На строительство нар отпустили старый запас досок. Разрешили также забрать несколько возов соломы, которую в эти дни в больших количествах везли в чадящий вялыми дымами центр города.
Завод, как и вся эта часть Нойштадта, мало пострадал от бомбежек. Электроснабжение восстановили уже к вечеру пятнадцатого числа, так что основной урон, нанесенный заводам и фабрикам промышленных окраин, заключался в потере части инженерно-технического персонала, семьи которого проживали в Старом городе. Простые же рабочие — жители предместий и ближних поселков — почти полностью уцелели. Министерство Альберта Шпеера незамедлительно откомандировало в Дрезден специалистов из других городов, и то небольшое военное производство, которое имелось в городе: оптика, сборка частей для радаров, изготовление противогазов, — потихоньку оживало. На все остальное: фабрики знаменитой дрезденской посуды, фарфора, пивоварни — ни централизованных средств, ни людских ресурсов уже не оставалось. Из нескольких табачных фабрик — а чуть ли не каждая вторая выкуренная сигарета в Германии была изготовлена здесь — решено было восстановить одну, но не в первую очередь.
В лагерной управе Алекс подслушал разговор двух немцев.
— Чем думало наше партийное руководство? — возмущенно говорил один. — В районе Дрездена сейчас больше двадцати пяти тысяч пленных англичан, не считая американцев. Надо было давно всех их собрать в центре города, глядишь, эти мерзавцы поостереглись бы бросать бомбы на своих.
— Где же ты разместил бы двадцать пять тысяч, Алоиз? — неторопливо и рассудительно возражал ему другой. — Ты видел, что творилось здесь до налета? От беженцев яблоку негде было упасть. Особенно на вокзале. Это же не русские, которых можно загнать в холодный барак на солому. Этим подавай условия.
— Условия… — пробурчал первый. — Да пожалуйста! Сколько угодно. Была ведь опера Земпера, Китайский дворец, Цвингер, театры, музеи. Всех туда. Я давно говорю, что пленных всех до единого нужно размещать в центре наших городов. Пускай при бомбежках англо-американцы в первую очередь убивают своих.
Зарегистрировав Шеллена, худющий флигер-оберлейтенант, тот, что ратовал за предоставление пленным дворцов и музеев, протерев грязным платком очки, велел ему разыскать старшего офицера отряда, назначаемого из числа военнопленных, и все бытовые вопросы решать с ним.
Алекс долго бродил по территории. Подойдя к забору, он услыхал характерные лязг и треньканье, издаваемые трамваем. «Если уже ходят трамваи, значит, не так все и плохо, — радостно подумал он. — Значит, город жив. Не может в мертвом городе ходить трамвай!» Эта мысль настолько воодушевила его, что на некоторое время он забыл о своем положении. Весна. Немцы скоро запросят мира. Ведь все вокруг хотят мира не меньше, чем он.
Старшим офицером отряда оказался сквадрон лидер по имени Колин Смарфит — человек средних лет с седыми висками и глубокими морщинами на аристократическом лице. Осознание возложенной на него ответственности и два с половиной года плена сделали Смарфита рассудительным и осторожным. Его главной задачей было сохранить каждого военнопленного до конца войны, а для этого нужно ладить с немецким персоналом от коменданта до последнего «хорька»-охранника.
У Смарфита был отдельный кабинет с обшарпанным письменным столом и несколькими стульями вдоль стены. В комнате, как раз на этих стульях, сидели еще двое — что-то вроде членов штаба или заместителей.
— «Флаинг офицер Алекс Шеллен, — прочел Смарфит в карте военнопленного, протянутой новеньким. — Только что из дулага. Сбит неделю назад как раз здесь, над Дрезденом». Интересно… Ага! Так вы еще и местный, — он посмотрел на своих помощников. — Уроженец города Дрездена, джентльмены. Немец?
— Частично… процентов на восемьдесят, не больше.
— Ну и ладно. Итак, мистер Шеллен, с прибытием вас в нашу команду. Вы знаете, что вам чертовски повезло? Нет, не с нашей командой, хотя и это тоже. Вы остались живы, вот что главное. Вам известна статистика? Из каждых восьми сбитых британских летчиков выживает лишь один. Так что здесь собрались сплошные везунчики. Чем думаете заняться?
— Работать в отряде по расчистке завалов, — твердо заявил Алекс. — Я слышал, что из военнопленных сформированы такие отряды.
— Все верно, но учтите — немцы за это не платят.
Старший офицер вернул документы, списав данные новичка в свой журнал.
— Только дополнительное питание килокалорий на восемьсот в виде сушеной репы и моркови, — сказал один из присутствующих. — И все.
— Зарплата и кормежка тут ни при чем, сэр. Просто — это мой город.
— Как знаете, — равнодушно продолжил Смарфит. — Вам как флаинг офицеру полагается сорок четыре марки в месяц.
— Хорошие деньги, сэр, — делано оживился Алекс. — Только что же так мало? На следствии мне обещали больше.
— Но вы и их не увидите.
— Вот это номер! Но почему?
— Потому, что все деньги, выплачиваемые нам немецкой стороной, оседают вот здесь. — Смарфит похлопал по небольшому облупленному сейфу сбоку от себя. — На руки я выдаю по пять-десять марок в зависимости от звания. Вот, получите.
Он достал из стола и протянул Алексу странного вида бумажку с серыми узорными линиями, цифрой «5» и летящим орлом со свастикой в когтях левой лапы. С обратной стороны бумажка оказалась совершенно белой, проштампованной синей печатью с надписью «Stalag Luft IV» и чьим-то росчерком.
— Это деньги? — недоуменно спросил Алекс.
— Для нас — самые что ни на есть, — вставил один из присутствующих. — Пять рейхсмарок лагерного образца. Так и называются — «лагергельт».
— М-да-а, — постучал пальцами по столу Смарфит. — Не гинеи, конечно, и не соверены с профилем королевы Анны, однако имеют хождение как раз на территории всех филиалов шталага люфт IV. Можете покупать на них все, что найдете в лагерных магазинах. Сейчас, правда, магазинов у нас нет, но бумажку советую не выбрасывать. Что касается остальных тридцати девяти марок вашего пособия, то они будут поступать в наш фонд, треть которого переводится в лагеря с унтер-офицерами и рядовыми, поскольку они никаких выплат не получают, двадцать пять процентов конвертируется и отсылается особо нуждающимся семьям на родину, оставшуюся сумму мы расходуем на приобретение мыла, зубной пасты, почтовой и туалетной бумаги, спортинвентаря, музыкальных инструментов, аренду театральных костюмов для нашего театра, спектакли которого, я думаю, скоро возобновятся… ну и тому подобного. Это повсеместная практика распределения пособий.
