Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Вернулся из разведки лейтенант Кирсанов с бойцами. Он доложил, что гитлеровцы перекрыли танкетками и небольшими группами автоматчиков все дороги к Черному лесу. Млынский развернул карту и стал наносить на нее немецкие заслоны. Алиев, причмокнув, невесело сказал:
– Да, по всему видно, что без боя нам не прорваться!
– Ввязываться в бой нам сейчас ни к чему. Сделаем так, товарищ Алиев. Подкрепите группу лейтенанта Кирсанова бывалыми бойцами. А вам, товарищ лейтенант, нужно незаметно ночью подойти к заслону и без шума снять его и освободить проход вот на этой дороге. – Он показал ее на карте.
Кирсанов сделал отметку на своей карте, спросил:
– Но там танкетки, как и на других заслонах?
– Думаю, что немцы ночью не сидят в танкетках. Ну, а если я ошибаюсь, то у вас есть гранаты.
– Тогда шума не избежать.
– Не будем сейчас гадать, не зная обстановки. Вариант этот применить в самом крайнем случае. Мы пойдем следом за вами. Поможем, если до боя дойдет.
– Понятно!
Оставшись один, Млынский через дневального вызвал Зиночку.
– К нам прибыли товарищи из партизанского отряда. Партизаны согласны взять наших раненых на лечение. Вам придется их сопровождать. До отряда. А потом вернетесь.
Зиночка встревожилась. Легко сказать: "А потом вернетесь". Это не командировка в мирное время. Девушка опустила голову.
– Иначе нельзя.
– Понимаю, что нужно, я просто так… А как быть с Мишуткой?
– Он останется с нами.
– Разрешите готовить раненых к отправке?
– Разрешаю. – Взял руку девушки, сказал: – До скорой встречи…
Невольно смотрел вслед, пока Зиночку не скрыла темнота.
Дед Матвей вырос как из-под земли.
– Есть, товарищ командир, одна просьба к тебе. Только не знаю, уважишь, ай нет?
– После того, что вы сделали для отряда, разве можно отказать? Говорите, какая?
– Ахтомат немецкий нужон. Дашь, ай нет?
– Почему немецкий? Разве наш, русский, хуже?
– Хужа он не хужа, но мне подавай немецкий. К нему патроны добывать куды как легше.
– Довод убедительный, ничего не скажешь.
Млынский подозвал дневального, велел принести трофейный автомат и десять рожков патронов к нему. Вручая, сказал:
– Берегите и помните, что отныне вы связной нашего отряда.
Матвей взял автомат, поцеловал его. Затем сплюнул и со злостью произнес:
– Ен же, чертяка, немецкий, а я, дурень, лобызаю его! Тьфу!.. Отвезу раненых, заверну в поселок старуху проведать.
– В поселок, Матвей Егорович, возвращайтесь вместе с Зиночкой. И договоримся: ожидайте там наших бойцов. Специально пришлем за вами.
Далеко за полночь отряд Млынского в кромешной тьме подтянулся к заслону гитлеровцев на лесной дороге так близко, как это было возможно, чтобы не обнаружить себя.
Ступали чуть ли не на цыпочках.
Остановились, затаив дыхание, тревожно прислушиваясь.
Раздалось несколько торопливых пистолетных выстрелов. В напряженной тишине они показались очень громкими.
– Готовы… – почему-то шепотом доложил Млынскому лейтенант Кирсанов. – Дорога открыта.
Отряд, также стараясь ступать неслышно, просочился в Черный лес.
***Зиночка, дед Матвей, партизаны хлопотали, не теряя времени. Бережно выносили из барака тяжелораненых, осторожно укладывали на телеги, застланные душистым сеном. Раненые повеселели, счастливо улыбались.
Когда заполнили три телеги, услышали собачий лай. Он приближался. Раненые тревожно приподняли головы.
– Хрицы! – нарушил молчание дед Матвей.
– Как можно быстрее увозите раненых, Матвей Егорович! – сказал Наливайко, схватив автомат.
Дед Матвей перекинулся на переднюю телегу с тяжелоранеными, стеганул лошадей, они рванулись к лесной дороге. Вслед, скрипнув колесами, еще две подводы. За них держались легкораненые – это Зиночка приказала уходить всем, кто может идти.
Партизаны залегли на опушке и у барака, где еще остались раненые.
Гитлеровцы показались вскоре. Они шли осторожно, укрываясь за деревьями. Впереди несколько солдат с овчарками, рвавшимися с поводков.
– Огонь! – скомандовал Петр Наливайко. Зиночка укрылась за толстой сосной и вела прицельный огонь из пистолета. Справа от нее из-за куста орешника стрелял из немецкого автомата Наливайко. Зиночка заметила, что к нему сбоку подкрадывается высокий, тощий немец, и, наведя вздрагивающий пистолет, нажала на спусковой крючок. К ее радости, гитлеровец запрокинулся и рухнул. Но тут кто-то сильно ударил ее по руке, пистолет выпал. Вторым ударом автомата по спине немец сшиб ее с ног.
Солдатам с овчарками удалось ворваться в барак. Послышались автоматные очереди, лай собак, крики раненых.
Силы были неравные, но главное было сделано – дед Матвей с тяжелоранеными и облепившими телеги легкоранеными скрылись в лесу. Видимо, гитлеровцы их не заметили. Петр Наливайко крикнул стрелявшему неподалеку от него партизану:
– Передай по цепочке: забросать фашистов гранатами и отходить в лес!
Гитлеровцы преследовали по пятам, но в густые заросли войти побоялись. Дали несколько длинных автоматных очередей. Шальная пуля нашла Петра Наливайко, прикрывавшего отход товарищей. Петр схватился за грудь, качнулся, упад навзничь.
Гитлеровцы пристрелили тяжелораненых. Оставшихся в живых легкораненых согнали под навес.
Когда шел бой, Петренко прятался в лесу. Сейчас он метался между солдат, спрашивая: не видел ли кто девушку, такую красивую? Солдаты не понимали его, отталкивали.
– Зиночка! – закричал Петренко, увидев ее среди раненых. И к офицеру, умоляюще:
– Это моя невеста! Ради всего святого, отдайте ее мне! Я ведь ради нее привел вас сюда, рисковал жизнью!
Зиночка услышала.
– Негодяй! Слизняк! Нечего выдумывать, что я ваша невеста! Никогда этому не бывать! Лучше смерть, чем быть женой предателя!..
Офицер хихикнул, приказал закрыть пленных в бараке, охранять.
***Дед Матвей доставил в партизанский отряд Батько раненых, рассказал о случившемся, тут же подался домой. В молодом ельнике встретил партизан. На самодельных носилках они осторожно несли Петра Наливайко.
Увидев деда, партизаны опустили носилки.
Матвей Егорович, узнав Наливайко, снял заячью шапку, поклонился до земли.
Наливайко приоткрыл глаз:
– Мы, дедушка, еще будем бить… бить… фашистов…
Дед Матвей, выронив шапку, смотрел вслед уходившим партизанам, пока они не скрылись.
Один из партизан успел сказать ему шепотом, что рана Петра Наливайко – смертельна.
19
Красноармейцы, освобожденные Охримом, наперебой благодарили его.
– Спасибо, друг!
– Вовек не забудем!
– От смерти спас!..
Охрим засмущался.
– Я что. Ничего особенного. Случай помог.
Прихрамывая на раненую ногу, к Охриму подошел пожилой красноармеец.
– Скажи, пожалуйста, что тебя заставило рисковать своей жизнью ради нас?
Охрим ожидал такого вопроса.
– Хочу искупить свою вину. Ну что в полицаях ходил.
– Какую вину?
– Но я же тебе сказал!..
Охрима поддержали шедшие рядом.
– Чего прицепился, Октай? Скажи человеку спасибо, что на свободе, а ты донимаешь его дурацким вопросом!
Охрим понял, что ответ его не удовлетворил Октая. А надо, чтобы он отбросил сомнения, обязательно поверил ему. Сказал:
– Хочу, как и ты, фрицев бить. Руки чешутся, понимаешь?
– Не совсем. Не обижайся, но никак не пойму, как можно помогать фашистам – служить в полиции. Да меня хоть на куски режь – ни за что бы не пошел!..
– Да хватит тебе! – набросился на Октая один из красноармейцев. – И к Охриму: – Отдохнуть бы, друг. Ноги не держат. Идем, идем…
– Теперь можно, – согласился Охрим. – Далеко отошли. И подзаправимся. Присаживайтесь, браточки.
Из вещевого мешка вынул хлеб, пять банок рыбных консервов, вскрыл их самодельным ножом.
– Как раз одна на двоих.
Подумал: "И это предусмотрели гестаповцы!.."
Голодные люди ели с жадностью – в концлагере кормили раз в день свекольной баландой без хлеба. Давно такого вкусного не едали. А тут еще Охрим вытащил из вещевого мешка фляжку, налил в железную кружку самогона. Каждому досталось по хорошему глотку.
– А теперь решайте, что будем делать? – спросил он, завязывая пустой мешок.
– Ты наш спаситель, ты и решай.
– Нет уж, давайте вместе решать, – предложил Охрим.
Тощий боец в замусоленной шинели, с посиневшими от холода босыми ногами сказал:
– Может, потихоньку к своим пробираться будем?.. Пока линия фронта…
– Линия фронта уже далеко, – прервал Октай. – Оружия у нас – автомат да две винтовки. Ранены. Оголодали. Качаемся. Самый верный путь – к партизанам. Тут и мудрить нечего!
