Жена штурмовика - Даниил Юрьевич Туленков
Он абсолютно не был заинтересован в обратной связи.
Будь его воля, он бы вещал в пустой зал со своей трибуны и вряд ли испытывал какой-то дискомфорт.
Иногда администрация вмешивалась в его образовательные программы и спускала ему сверху темы лекций.
Например, «Металлургия Среднего Урала».
В такие дни дед терял боевой задор, его брови падали на глаза, голос терял силу, и сам он весь как будто съеживался…
Но когда темы лекций он устанавливал сам, жизнь наполняла его с новой силой.
Он, будто феникс, возрождался из пепла лагерного бытия и улетал на крыльях своих речей туда, где линкор «Бисмарк» сражался с превосходящими силами королевского флота, а рептилоиды из ФРС штамповали тонны зеленой бумаги.
«Сегодня, — вещал дед, — сегодня мы ни много ни мало сокрушаем Бреттон-Вудскую систему…»
Осознание исторического момента настолько сильно наполняло его, что он вылетал из-за трибуны, как Энгус Янг на концерте в Мельбурне, и врывался в ряды мирно спящих зэков.
«Вы знаете, что такое Бреттон-Вудская система?»
Его узловатый палец упирался в грудь условного Федула.
Федул за три месяца до этого вопроса распивал спиртные напитки с коллегами по пилораме, и это было последнее, что ему помнилось ярко и всесторонне.
Далее, описывая произошедшие события, Федул, как правило, невнятно что-то бормотал под нос, но, подводя историю к финалу, заканчивал ее бодрым: «И я тогда… на ему, на хуй!»
И делал резкий выпад вперед своей жилистой татуированной рукой.
Таким же жестом дед сокрушал Бреттон-Вудскую систему.
Возможно, конгениальность жестикуляции порождала в Федуле необходимые ассоциации, и Федул уверенно кивал.
Дед, разумеется, не углублял свой экзамен.
Интуитивно он чувствовал, что Федул крайне негативно относится к этому финансово-политическому механизму, и был этим удовлетворен.
Он многозначительно кивал и возвращался на трибуну, шевеля бровями, как муравей усиками.
Дед оперировал глобальными категориями.
В нем чувствовался профессиональный борец с мировым еврейством и западной плутократией.
Я с большим интересом слушал этого бодрого старикана, вникая в рисуемый им мир и с любопытством разбирая, как он вскрывает его замысловатые механизмы.
Иногда деда уносило, и я начинал очень за него переживать.
Украдкой я бросал взгляд на гуфсиновских чинов, если таковые присутствовали здесь.
Но гуфсиновские чины были спокойны.
Гуфсиновские чины мало смыслили в государственных преступлениях.
Они могли изъять телефон, перехватить «перекид» через «запретку», найти наркоту в посылке, но речи деда их не беспокоили…
«Россия очень слабо играет в одиночку, — говорил дед, — все яркие победы России Нового и Новейшего времени одержаны ею в составе мощнейших коалиций, в которых она играла далеко не ведущую роль.
Это касается и победы над Наполеоном, и победы над Гитлером.
Формула российской победы в обоих случаях достаточно проста: их экономика и их флот плюс наша сухопутная армия.
Затем, конечно, госпропаганда (царская, советская — неважно) вычеркивает экономику и флот союзников из топового списка, и в сухом остатке остаются победы русского оружия на земле.
Они и преподносятся как ключевой фактор. Обыватель это охотно поглощает, ибо обыватель реагирует исключительно на картинку.
Неинтересные, банальные и скучные вещи остаются вне поля его зрения».
Далее он пояснял:
«Экономика, финансы — вещь сама по себе мутная. Ну, везли там что-то союзники в Мурманск, это же несерьезно. Это так, опционально. Важен человек с ружьем.
Так мыслит обыватель.
Кораблики плавают где-то в Атлантическом океане. «Бисмарк» какой-то потопили.
Это далеко и тоже несерьезно. Моря какие-то. Морские пути. Это все тоже опционально.
А бои на суше они вот, они перед глазами.
Таким образом, поверхностная картинка затмевает обывателю все.
Работать с ним очень легко».
Зэки одобрительно кивали.
Зэкам нравилось, что они не какие-то тупые обыватели.
Гуфсиновский чин сзади безмолвствовал.
Если это был сержант Гонзалес, то он спал.
А дед продолжал витийствовать.
«Между тем, — говорил он, — если мы убираем экономику и финансы союзников, вычленяем из схемы их флот и смотрим на военные кампании, проведенные исключительно с опорой на свои автаркические силы, то мы имеем совершенно нерадужную в исторической перспективе картинку.
При этом, будучи встроен в англо-американскую архитектуру антигитлеровской коалиции, тот же самый СССР вполне эффективно противостоял Германии в самые сложные для себя годы, а затем и нанес ей сокрушительное поражение на земле.
Над этим есть смысл задуматься».
Он делал театральную паузу, призывая аудиторию задуматься.
На самом деле, как я уже сказал, на мнение аудитории (равно как и на ее присутствие вообще) деду было глубоко наплевать, он просто соблюдал правила игры.
«Тем более сейчас, когда англо-американская архитектура используется против нас.
Формула неизменна: их экономика, их технологии, их разведка, их господство в Мировом океане и славянская сухопутная армия, не считающаяся с потерями и готовая воевать до последнего солдата.
Все в точности до микрона.
Ну а зачем менять схемы, если они эффективно работают?»
Я тогда еще не знал, что дед досутяжничался с трёх лет до одиннадцати.
Если бы знал, то, наверное, несильно бы и переживал за него.
Ему уже было все равно.
Поэтому он продолжал наговаривать еще на одиннадцать сверху.
«Два раза, — говорил он, — в 1914–1917 и в 1941–1945 годах, Запад использовал в этой архитектуре Россию в войне против Германии.
Именно ради войны с Германией Россия была пощажена в 1905 году, а развязанная в ней смута не увенчалась успехом, которым должно было стать уничтожение российской государственности.
Не допустили благодаря усилиям и стараниям тех, кто счел Вторую Германскую империю более опасным противником.
Именно ради войны с неизбежно возродившейся Германией вчерашние союзники России обеспечили победу в Гражданской войне секте большевиков, тем, кто провел ускоренную модернизацию и индустриализацию архаичной крестьянской страны и двадцать лет спустя обеспечил Запад многомиллионной армией на Восточном фронте.
Сто с лишним лет жизни Россия получила от Запада ради того, чтобы защищать интересы Сити и Уолл-стрит в войнах с Германией и обеспечить им господство на планете.
Это задача была решена ценой десятков миллионов жизней наших сограждан.
В течение XX века с Германией было покончено.
Далее все вернулось в эпоху постнаполеоновского мира, и снова обманутая, обескровленная и использованная вслепую Россия признана исполнившей свою миссию. Россия больше не нужна хозяевам существующего мироустройства в военном плане, а от роли сырьевого придатка Россия недвусмысленно отказалась еще в период Мюнхенской речи».
Дед очень высоко ценил Мюнхенскую речь.
«Соответственно, тогда еще Россия вынесла себе окончательно смертный приговор, и теперь перед нами открылся масштаб задач абсолютно астрономического порядка».
Всем очень нравилось быть «нами» и решать задачи глобального масштаба.
Мне тоже нравилось.
Гуфсиновский чин безмолвствовал, а если это
