Бернард Корнуэлл - Боевое Знамя
- Возможно, вы могли бы убедить Фалконера встать под ними? - непринужденно предложил Старбак.
- Да ладно, Нат. Давайте будем милостивы, - ответил Свинерд. Полковник был поглощен счетами бригады и, похоже, обрадовался, что его прервали визитеры. Он встал и пожал руку полковнику Лассану, извинившись, что генерала Фалконера нет в штабе, и настояв на том, чтобы покрытый шрамами французский офицер поведал, какие обстоятельства привели его в армию конфедератов.
- Угощайтесь лимонадом, полковник, - предложил Свинерд, выслушав рассказ, и указал на кувшин бледно-желтой жидкости, накрытый от ос тонким муслином.
- У меня есть вино, полковник, - Лассан вытащил одну из трофейных бутылок.
Свинерд поморщился.
- Капитан Старбак расскажет вам, что я поклялся не употреблять спиртного, полковник. Уже две недели к этому дню! - гордо добавил он. Воздержание произвело удивительные перемены во внешности полковника. Исчез землистый цвет лица, заметно снизилась обильная потливость, а подергивание щеки, из-за которого его лицо превращалось в гротескную гримасу, превратилось в слабый тик. Его глаза стали ясными и внимательными, он выпрямился и каждый день надевал чистое белье. - Я совершенно новый человек, - похвастался он, - хотя, увы, мое новое рождение не подарило мне способностей к математике, - он махнул в сторону бригадных гроссбухов. - Мне нужен кто-нибудь, разбирающийся в бухгалтерии, кто-нибудь образованный, вроде вас, Старбак.
- Только не я, полковник, - ответил Старбак. - Я был в Йеле.
- Значит, вы для чего-нибудь да пригодны, - настаивал Свинерд.
- Да не особенно-то, черт возьми, - сказал Старбак, - разве что умею находить не обозначенные на карте броды, - он подошел к нарисованной от руки карте этого района, разложенной на одноногом столике. - Вот тут, - объяснил он, - на расстоянии выстрела от расположения Легиона.
На мгновение Свинерд решил, что Старбак шутит, но потом подошел к карте.
- Правда? спросил он.
- Правда, - подтвердил Лассан.
- Вот тут, - Старбак указал место на нарисованной карандашом карте. - Называется брод Мертвой Мэри.
- Мы перешли через него, полковник, - продолжил рассказ Лассан, - глубиной по колено, годится для проезда артиллерии и так же широко открыт, как двери портового борделя в субботнюю ночь.
Свинерд крикнул, чтобы привели лошадь. Теперь, отпустив своих рабов, в качестве слуги он использовал Хайрама Кетли, слабоумного ординарца полковника Бёрда. Сам Бёрд находился на пути домой, в Фалконер, и должен был выжить, если рана не загноится. - У вас нет лошади, Старбак? - спросил Свинерд, когда к дому подвели его собственную кобылу.
- Нет, полковник. Не могу себе позволить ее содержать.
Свинерд приказал оседлать еще одну лошадь, а потом все трое поскакали через лес на север, к разрушенному дому у реки. Свинерд пересек брод и вернулся обратно.
- Наш господин и властелин, - сказал он Старбаку, - приказал мне не менять диспозицию бригады без его разрешения, но подозреваю, что даже Фалконер согласится, что здесь нужно поставить часовых, - он замолчал, отвлекшись на фигуру Безумного Сайласа, внезапно появившегося из-за кустов у своего разрушенного дома, словно выпрыгнувший из норы зверь. - Кто это? спросил Свинерд.
- Один бедолага, старик-чернокожий, - ответил Лассан. - Он здесь живет.
- Он что, череп тащит? - ужаснулся Свинерд.
Старбак пристально посмотрел на старика и ощутил внезапный шок, осознав, что предмет в руках Сайласа и правда был старым пожелтевшим черепом.
- Иисусе, - едва слышно вымолвил он.
- Скорее всего, он принадлежал Мертвой Мэри, - сухо предположил Лассан.
- Полагаю, он знает, что делает, - сказал Свинерд, когда Сайлас пересек реку и исчез в дальнем лесу, - и получше нашего.
Он снова обратил всё внимание на брод.
- Если мы не слышали об этом броде, то не думаю, что о нем знают янки, но даже если и так, мы не можем рисковать. Почему бы вам не привести сюда вашу роту, Старбак, вместе со второй и пятой? Я сделаю вас отдельным отрядом, то есть вы станете здесь лагерем. Конечно, вам придется окопаться, и я жду, что вы закончите земляные работы сегодня к закату.
На секунду Старбак не вполне понял значение слов полковника.
- Это значит, что я буду командующим? - спросил он.
- А кто же еще? Зубная фея? - обращение к Господу не вполне избавило Свинерда от грубости. - Конечно, вы будете командовать. Второй и пятой командуют лейтенанты, если вы вдруг не заметили. Но конечно, - добавил он, - если вы не чувствуете себя достаточно ответственным, чтобы принять командование? - он оставил этот вопрос висеть в воздухе.
- Я готов, сэр, и благодарю вас, - сказал Старбак, и увидев триумфальную улыбку на лице Свинерда, понял, что действительно назвал полковника "сэр". Но то был особый случай, первый раз, когда капитан Натаниэль Старбак был назначен командовать независимым отрядом.
- Думаю, что теперь брод в надежных руках, - довольный собой, заявил Свинерд. - Итак, полковник, - повернулся он к Лассану, - вы уж точно повидали больше приключений, чем кто бы то ни было. Как и я! - он поднял левую руку с отсутствующими пальцами. - Так что давайте обменяемся историями о шрамах. Отправляйтесь, Старбак! Приведите своих людей. Лошадь оставьте Кетли.
- Да, сэр, - отозвался Старбак, почувствовав себя на седьмом небе. Он будет охранять брод.
Присцилла Бёрд приняла на себя обязанности мужа в маленькой школе округа Фалконер, где днем за днем обучала пятьдесят три ученика от пяти до пятнадцати лет от роду. Она была хорошим учителем, терпеливой с тугодумами и требовательной с сообразительными, твердой в поддержании дисциплины, но с тех пор как началась война, было два звука, гарантировавшие нарушение всякого порядка в классной комнате. Один из них - звук марширующих колонн, а второй - цоканье копыт по дороге, и несмотря на осуждение Присциллы, старшие всегда отвечали на эти звуки, вскакивая со скамеек, чтобы выглянуть в окно, а если видели, как проходят солдаты, не обращая внимания на ее протесты, продолжали налегать на подоконник, чтобы подбодрить своих проходящих мимо героев.
Но когда августовские температуры подобрались к рекордной отметке, Присцилла стала столь же чувствительной к звукам копыт, как и дети. Она ждала возвращения раненого мужа с опасениями, страхом, любовью и облегчением, вот почему она больше не протестовала, когда ученики прилипали к окнам, потому что в той же степени жаждала исследовать каждый источник необычных звуков, доносившихся с улицы.
Не то чтобы войска проходили часто - с тех пор как год назад ушел из города Легион Фалконера, на улицах было совсем мало солдат. Горожане читали о сражениях в "Газете округа Фалконер", но приливы войны накатывались далеко от городских улиц.
И в самом деле, летом 1862 года в городе вообще не было заметно ни одного мундира, пока одним августовским днем, когда стояла такая жара, которую не помнили старожилы, звук скачущей кавалерии бросил детей к окнам классной комнаты. Присцилла присоединилась к ним, выискивая на улице повозку, которая могла бы везти ее мужа, но заметила лишь усталую группу всадников с оружием за плечами. Ученики приветствовали их криками, а Присцилла с упавшим сердцем почувствовала прилив жалости к этим истощенным людям и их плохоньким лошадям с продавленными спинами.
Пара кавалеристов улыбнулась детям, но большинство сохранили мрачное выражение лиц, проезжая мимо школы. Солдат было всего двадцать, но их появление наполнило город возбуждением в ожидании новостей.
- Вы с Джебом Стюартом? - повторял один мальчишка из школы. - Вы люди Джеба Стюарта, мистер? - снова вопрошал он.
- К чёрту Стюарта, черножопый ублюдок, - отозвался один из покрытых пылью всадников.
Присцилла нахмурилась, уставившись на них и едва смея поверить внезапно зародившемуся в душе подозрению. Эти люди носили синие мундиры, а не серые или коричневые, а загорелое и покрытое пылью лицо командира отряда внезапно показалось ей знакомым. У него была квадратная русая бородка и голубые глаза, встретившиеся со взглядом Присциллы. Он слегка улыбнулся и вежливо притронулся к краю шляпы. Это был Адам Фалконер.
- Назад! - крикнула Присцилла детям, - и в ее голосе было столько гнева и страха, что даже самые непослушные ученики подчинились.
Потому что в Фалконер вошли янки. Адам знал, что было не слишком разумно вести людей прямо в центр его родного города, но как только ему в голову пришла эта мысль, он уже не мог от нее отделаться. Он хотел продемонстрировать свою верность Северу перед лицом отцовских соседей, и именно болезненность этого предательского акта делала его таким вдохновляющим. Внезапно он почувствовал, что освободился и от отца, и от его денег, и это свобода заставила его отбросить всякую осторожность и привести своих кавалеристов в синих мундирах в самое сердце родного города.
