Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники
25
Огневые позиции роты я нашел в глубокой балке.
— Ротный! — вполголоса сказал Тесля, заметивший меня первым.
— Рота в обороне, на НП младший лейтенант Полулях, — доложил лейтенант Сидорин.
Я обнял его по — дружески. Пожал руку старшине, потом Тесле. Пола шинели у телефониста зияла прожженной дырой. Я обратил на эту дыру внимание старшины.
— Где же набраться, товарищ старший лейтенант, на таких вот… неаккуратных, — тяжело вздохнул он, смерив Тесшо уничтожающим взглядом. — Мой дед в пятом году всю японскую войну провоевал в одной шинели, вернулся домой в ней, и мне еще пальто сшили из нее, когда я в школу пошел.
— Теперь ясно, шо наш старшина в дида, — ухмыльнулся Тесля.
— А ты в кого?
— А я в батька, якый писля гражданской войны спалыв свою тифозну шинель.
Солдаты загудели одобрительно.
Старшина взял мой вещмешок и повел в землянку, выстроенную под его личным руководством. На сооружении всех ротных землянок он неизменно выступал в двух качествах — и архитектора, и прораба. Как две капли воды, были они похожи одна на другую. Та, в которую старшина привел меня в этот раз, не составляла исключения: узкий проход, низкий потолок, справа и слева нары. Посредине стол из крышки снарядного ящика, на нем лампа — коптилка из сплюснутой гильзы. Перекрытия, как всегда, жидковатые. Старшина считал, что в случае прямого попадания никакой накат не спасет, а потому руководствовался в своей строительной практике формулой, заимствованной у деда: «Чему быть — того не миновать».
Не успел я присесть к столу, как в землягжу вошел Полулях и принялся тискать меня.
— Кого я бачу!.. Совсем мы замаялись здесь с нашим Сидориным. Цей военный подае таки команды: «Заряжающие, будьте любезны, опустите мину в ствол и, пожалуйста, поторопитесь». Прощаю ему все только за рассказы про Швейка.
Появившийся вслед за Полуляхом Сидорин, слабо улыбаясь, присел у печки и молча подбрасывал в нее дрова. А старшина раскладывал на столе консервные банки, хлеб, кружки и даже завернутые в газету вилки.
— Замерз? — спросил я Полуляха, всматриваясь в его посиневшее лицо.
— Еще бы! На сосне сидел. Витер дуе там лютый. А у старшины шо вверху, шо внизу норма одна — сто граммов. Попросишь добавку, он тебе сразу: «Мий дид на японский войнн капли в рот не брав!» Его дид не брав, а мы страдаем. У Тесли вон тоже був дид, так тот пил горилку день и ночь…
Старшина так же, как и Сидорин, вроде бы и не слышал балагурства Полуляха, сосредоточенно занимался своим делом.
— На прежний наш НП случайно не довелось наведаться? — спросил меня Полулях.
— Извини. Совсем забыл. Тебе привет от Вали.
Лицо Полуляха расплылось в довольной улыбке.
— Не забыла! — подмигнул он Сидорину.
— Простой долг' вежливости, — резюмировал тот.
— Как твоя малышка? — спросил я Сидорина.
До госпиталя я знал все подробности о его маленькой дочке, которая родилась уже после того, как его призвали в армию. О ней много писала ему жена, студентка, а он пересказывал эти письма мне, иногда даже читал вслух целые страницы.
— О! — сразу оживился Сидорин. — Она уже говорит «папуля».
— Цей папуля — строитель дорог — писля войны затаскае ее по билу свиту в вагончике, — подхватил Полулях.
— Ничего нет лучше, чем вести новую дорогу через степи, горы, тайгу, — мечтательно произнес Сидорин. — И жизнь в вагончике тоже прекрасна.
— Не знаешь ты ту пору на пасеке, когда гречиха цвите, — возразил Полулях и зажмурил глаза для того, чтобы лучше представить себе цветущее бело — розовое поле и разноцветные ульи на нем.
— Ладно, — сказал я примирительно, — придется, видно, мне после воины остаться в армии, чтобы один из вас спокойно строил дороги, а другому никто не мешал качать мед в шалаше у гречишного поля.
26
Над горизонтом поднимался огромный диск солнца. На передовой пока было тихо.
В цветке одуванчика, выросшего на бруствере окопа, заночевал пушистый шмель. Саук дышал на него, согревая. Шмель взъерошился, но не улетал.
Впереди виднелась небольшая высотка, густо поросшая бурьяном. Там были немцы. А за спиной у нас, в низине, дымилась утренним туманом речка. Рассеется туман, и с той высотки, что перед нами, противник ясно увидит переправу и возобновит интенсивный обстрел. Потому‑то командир полка и поставил задачу взягь высотку, чтобы лишить противника возможности наблюдать за переправой и подступами к ней.
Я обернулся, услышав позади чьи‑то шаги. К окопу подходил Тесля с термосом за плечами. Он снял с себя ношу, вытер пилоткой пот с лица и, спрыгнув в окоп, загадочно ухмыльнулся.
— Жаль, миста мало, а то попросил бы я вас, товарищ старший лейтенант, стопт ать гопака.
В руках у него появилось письмо. Причем в настоящем конверте — большая редкость на фронте. Я торопливо вскрыл конверт. В нем оказались письмо и фотография Вали. Она сидела в плетеном кресле, похожем на то, что было у меня на чердаке. В уголках губ затаилась улыбка.
Пока я рассматривал фотографию, Тесля с кружкой чая в руке стоял у меня за спиной, бурчал негромко:
— Ничего, гладкая… И на якых такых харчах?..
Я взял у него кружку. Налил себе чаю и Саук. Чай был чуть теплым, но заварен, несомненно, самим Теслей — с какими‑то пахучими, только ему известными травами.
Чаевничая, мне пришлось выслушать сетования Тесли на старшину. Телефонист был убежден, что о солдате надо судить по внешнему виду его обуви. За своими сапогами он ухаживал тщательно. Они давно отслужили свой срок, изрядно растоптались, поистерлись, но, с точки зрения
старшины, пригодны к носке. Старшина наш выдавал солдату новую обувь только в том случае, когда старую можно было без малейшего сожаления выбросить.
— Непорядок получается, — жаловался Тесля. — Кто сапог не жалеет, тому новые дают, а кто жалеет, тот в расшлепанных щеголяет.
— Разберусь после того, как возьмем высоту, — пообещал я.
Солнце поднялось выше. Шмель пригрелся и улетел с одуванчика. Приближалось время атаки. За рекой раздался первый залп батарей артиллерийского полка. Подала свой голос и наша минометная рота.
По сигналу с КП батальона — красная ракета — двинулись вперед стрелковые роты. Поспешили за ними и мы с Сауком, а позади нас Тесля разматывал с катушки провод.
Атака удалась. Высота была взята. Рота приступила к смене огневых позиций. На ротном НП, в обвалившейся немецкой траншее, внезапно появился командир батальона. Следом шел замполит. Ои прихрамывал, по пальцам левой руки, сжимавшей правую чуть выше локтя, сочилась кровь.
— У кого есть бинт?
Тесля протянул индивидуальный пакет. Комбат разрезал ножом рукав гимнастерки замполита, ловко перевязал рану. Приказал мне:
— Доставьте в медсанбат!
— Не пойду, — заупрямился замполит. — Останусь в батальоне до конца боя.
— Бой, считай, кончился, — уговаривал его комбат, — на тебе лица нет!
Замполиту стало совсем худо, я едва успел подхватить его под руку, комбат — под другую. Бережно уложили на дно траншеи.
— Тоже мне герой! — сердился комбат. — Стаскивай с него сапог. Там полно крови.
Тесля ухватился за сапог.
— Не тяни! — кричал на него комбат. — Разрезать надо. На вот нож.
Тесля нож взял, по никак не мог решиться разрезать хромовое голенище. Комбат выхватил у него нож и сам вспорол сапог.
— Перевязывай! — приказал он Тесле. — И сразу в медсанбат…
А Саук тем временем выдавал команды на огневые позиции роты. Он обратился ко мне за помощью лишь после того, как немцы под прикрытием заметно усилившегося минометного огня опять полезли на высоту.
— Вот молоте, гад, — выругался Тесля. — Замполита надо нести на носилках, а вин молотьбу затияв.
— Держись, мин не жалей! — кричал мне комбат. — Отсекай автоматчиков. Я пошел во вторую роту. Сунякнн там убит.
Старший лейтенант Сунякин был командиром второй роты и считался в батальоне едва ли не самым удачливым. Он сам твердо верил в свою удачливость, не сомневался, что дойдет до Берлина. Тайком вел дневник, каждую запись в нем начинал фразой: «До Берлина осталось столько‑то километров». Не знаю, успел ли он записать, на каком километре от Берлина находилась та неказистая высотка, которой он только что овладел, и где ему суждено было погибнуть…
Позвонил командир полка, попросил к аппарату комбата. Я доложил, что тот ушел во вторую роту. Полковник приказал немедленно найти его. Пришлось послать на розыски Теслю. Огонь немцев не утихал, по уже чувствовалось, что очередная их контратака захлебнулась, критическая минута миновала.
Тесля вернулся ни с чем. Следы комбата терялись где-то на пути во вторую роту.
— Не нашли, — доложил я полковнику в полной уверенности, что за этим последует нагоняй.
