Николай Бораненков - Тринадцатая рота (Часть 1)
По щеке Марийки покатилась слеза. Бабкин обнял свою зорянку:
— Не надо, Марийка. Они получат и за пух и за перья, и не поможет им никакая пробковая подушка.
30. ТЕЛЕГРАММА ВОЕННОГО СОВЕТА. НОВЫЙ КУРС БЕИПСА
В землянку, где расположились старшина и кучер Прохор, стуча каблуками по дощатым ступенькам, вбежал комбат Рубцов.
— Итак, "господин личный представитель президента", "знаменитый коллекционер ослов и свиней", я должен, к сожалению, вас огорчить, — сказал он с порога.
— Горше того, что я перенес, уже быть не может, — спокойно сказал Бабкин. — Слушаю вас, товарищ комбат.
— Высшее начальство, — начал Рубцов, — запретило брать в наш отряд вашу команду.
Бабкин вздрогнул. В глазах его вспыхнули боль, недоумение.
— Что за глупость?! На каком основании? Рубцов прошел в другую комнату землянки, закрыл за Бабкиным дверь.
— Видите ли, господин Гуляйбабка, вы слишком усердно помогали старостам и фюреру. А это, как сами знаете…
— В таком случае, — рассердился Бабкин, — пусть обезоруженных саперов выводит не Бабкин, а те, кто оставил их на границе с лопатами. Я же умываю руки. Мой поклон высшему начальству.
Комбат обнял старшину:
— Не горячись. Я пошутил.
— Петр Иваныч! В самом деле шутка?
— Точно. Ты же любишь шутки. Как мне сказали — даже ввел смехочас.
— Ах, чтоб вас намочило и семь раз подсушило!
— Подожди. Не больно радуйся. Командованием принято решение зачислить в партизанский отряд только два взвода.
— А третий чем провинился? У бога бороду сжевал?
— А третий, Ваня, оставляется тебе как личная охрана личного представителя президента плюс коллекционера ослов и свиней. С этим третьим тебе предстоит дальняя дорога.
— Снова шутка?
— Без шуток. Начальство считает, что свертывать работу БЕИПСА нецелесообразно. Но идти дальше такой большой группой рискованно. Чем ближе к фронту, тем больше гестаповских ищеек.
— Но мы же шли.
— Ваше счастье, что шли глухими селами, вдали от больших дорог. Иначе вряд ли бы вам помогли пропуска, Железный крест и портрет фюрера на цыганской шали. А без трюка с расстрелом сынка генерала вообще о вашей миссии и речи не могло быть. С генеральским сынком вам просто повезло.
— Черта с два повезет, если хитрость не придет, — ответил Бабкин. — Группа захвата ждала этого сынка трое суток. Не специально его, конечно, а какую-нибудь птицу с важным оперением. Попался «петух».
— Великолепный «петух». И комедия с расстрелом хороша, и липово убитые вами "красные бандиты" тоже хорошо, и хитростью казненные Гнида, Песик замечательно. Короче говоря, слушать мою команду, товарищ старшина. Приказываю вам построить роту.
— Есть построить роту, товарищ капитан.
— Действуйте!
Рубцов достал из-за голенища лоскут бархотки, почистил на чурбане свои изношенные хромовые, расправил под офицерским ремнем шерстяную гимнастерку и поднялся по земляным ступенькам вверх, где могуче шумели сосны. Тринадцатая рота, одетая в легкие гражданские пиджаки, уже вытянулась под соснами в слитном строю. На правом фланге каланчой возвышался помкомвзвода Трущобин. Рядом с ним плечо в плечо — начальник хмельковской милиции Волович, каптенармус Цаплин, с крестом на шее отец Ахтыро-Волынский, браво топорщил подпалую бороду райисполкомовский кучер Прохор, даже в строю не расставался с папкой писарь Чистоквасенко… а дальше — простые рабочие, строители, саперы. В двух взводах уже чисто побритые, помолодевшие. В третьем — остались такими, какими были. Им нельзя. Им идти с Гуляйбабкой дальше.
От строя, подав команду: "Смирно! Равнение направо!", отделился, чеканя шаг, Бабкин. Мокрая после ночного дождя земля под его сапогами гудела. Тесная, с чьей-то головы пилотка, сдвинутая набекрень, едва держалась над правым ухом. Остановясь в трех шагах от Рубцова, он отрапортовал:
— Товарищ капитан. Вверенная мне тринадцатая рота по вашему приказанию построена в полном составе. Исполняющий обязанности командира роты — старшина Бабкин!
Рубцов шагнул вперед:
— Здравствуйте товарищи строители!
Рота ответила. Бор повторил: "Здра-а же-ла-ем!" Откуда-то с вершины сорвался не то тетерев, не то глухарь, загрохотал к дремному болоту. Отродясь тут не было такого. Только малые, непуганые птахи все так же звенели то колокольчиками, то чистым хрусталем. Но вот на какую-то минуту умолкли и они. В руках Рубцова сухим снегом скрипнул лист бумаги.
— Слушайте радиограмму Военного совета! — сказал он, обращаясь к строю. Читаю! "Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года на границе, в глубоком тылу врага, осталась тринадцатая рота рабочих сводного строительного батальона. Не имея оружия и связи с отошедшими частями прикрытия госграницы, рота попала в тяжелую обстановку, могущую привести к гибели всего личного состава. В этой обстановке рабочие роты не поддались панике, малодушию, сохранили железную товарищескую спайку, выдержку, святую веру в несокрушимость своей советской отчизны и горячее желание сражаться с врагом всем, чем только можно".
Рубцов посмотрел на лица рабочих. Одного дня им не хватило. Всего лишь нескольких часов. В воскресенье они б уехали с границы домой, к своим семьям. И вот… Они теперь становятся разведчиками, партизанами. Рубцов оглянулся на стоявшего рядом Бабкина, усилил голос:
— "Особую находчивость, мужество, воинскую сметку и личную смелость проявил старшина роты Бабкин Иван Алексеевич. Приняв командование ротой на себя, он в полном составе вывел ее в район базирования полесских партизан, пройдя по тылам врага более четырехсот километров. Отмечая все это, Военный совет фронта выносит личному составу тринадцатой роты благодарность, а…"
Дружное "Служим Советскому Союзу!" не дало дочитать последних строк радиограммы Военного совета. Рубцову пришлось опять начинать с того же «а».
— "…а старшине тов. Бабкину И. А. присвоить внеочередное воинское звание «лейтенант» и представить к награждению правительственной наградой. Военный совет Западного фронта".
Рубцов подошел к Бабкину, расцеловал его, обернулся к бойцам:
— Дорогие друзья! Каким бы теплым, волнующим ни был приказ или обращение, но они все равно не в силах передать все то, что хотелось бы сказать простыми человеческими словами. В ту трагическую ночь двадцать второго июня вы остались на границе одни, без старших командиров, без связи с внешним миром. В то время небось не один из вас подумал: "Командиры бросили нас, забыли". Но "видит бог", как говорил Суворов, совесть командиров чиста. Шапки долой, саперы! Комбат два майор Антонов, командир вашей роты старший лейтенант
Подкопытов, командиры взводов Крыжко, Артюхин, Токарев, выручая вас, товарищи, собой преградили дорогу танкам и погибли на минах смертью героев. В том бою погибло также много рядовых рабочих. Прорваться к вам мы не смогли.
Тяжело слушать горькую весть о друзьях, ратных товарищах, но во сто крат тяжелее было бы носить в сердцах тяжелую как камень мысль об измене воинскому долгу и священному закону товарищества. Капитан Рубцов интуитивно почувствовал, что теперь этот камень упал с сердец, и люди, кажется, впервые глянули на него, оставшегося в живых командира, с полным доверием.
— Помните, товарищи, и всем передайте, — заговорил после паузы Рубцов. Не было и никогда не будет того, чтоб командиры нашей Красной Армии предавали или оставляли в тяжелый час своих бойцов. Они вместе с ними на парад и на смерть! И еще одно хочу вам сказать. Нет большей радости для командира, чем видеть своих бойцов победившими страх и смерть. Приятно знать, что орлы, отбившись от стаи, остались орлами. От лица службы объявляю вам благодарность!
Слушая комбата, Бабкин вспомнил островок среди хмелевского болота. Двое суток просидели на нем в полном неведении, обдумывая, как прорваться к своим. А потом ночью пришел он — улыбчивый, полный оптимизма и находчивости человек. Вместе с ним пришли лодки с едой и одеждой. Он побыл в роте несколько минут. (Он очень торопился помочь другим.) Но эти минуты ободрили всех. Люди впервые за двое суток поверили в возможность увидеть родные дороги, дома…
Уходя, человек из Хмельков сказал:
— Отныне вы поступаете под мое покровительство. Я ваш «президент». Завтра ночью вам подадут коней. Остальное в Хмельках.
Он больше ни разу не появился, но во всем, что делалось после того, чувствовалась его направляющая рука. Его бы в приказ Военного совета. Ему бы спасибо, земной поклон…
Подошел Рубцов. Роту он отпустил. Ее повел на завтрак Трущобин.
— Что нахмурился, Иван? Ай радиограммой недоволен?
— Доволен, но не совсем.
— Почему?
— Не мне бы в ней быть, а «президенту», Заковырченко, Глечику, всем, с чьей помощью создавалось БЕИПСА.
