Виктор Бороздин - И опять мы в небе
Они и сегодня с десантом. Люда смотрит на безусых, видимо, только со школьной скамьи ребят. Сидят, обхватив винтовку, сосредоточенные, в напряженном ожидании. Кто-то поправит сумку с патронами, лямки парашюта, неловко, непривычно еще… О чем они думают? О маме? Или о девушке, которой не хватило смелости сказать, что нравится?.. А может, дом уже напрочь отгорожен от них и в мыслях только: как вступят в первый бой?..
Ночь. Линию фронта перелетели, как всегда, на бреющем. За иллюминатором красные черточки трассирующих пуль, всплески света и грохот разрывов зенитных снарядов.
Огненный порог позади. Снова чернота.
И вот команда:
– Приготовиться к выброске!
Все вскакивают. В самолете очень тихо, привычный гул моторов не в счет.
– Мы над точкой приземления, – раздается голос командира Масленникова, – начинайте выброску.
Дверца самолета распахивается. Снаружи, захлебываясь, с шумом врывается леденящий ветер. На лицах парней капельки пота.
Люде не раз приходилось прыгать с парашютом. Ей знакомо охватывающее перед прыжком невольное чувство боязни. Но одновременно к нему присоединялось трепетное и радостное ожидание полета под раскрывшимся парашютом. Она прыгала к ожидавшим внизу друзьям. А эти, может быть, в лапы врага…
– Не отставать, – командует их командир, младший лейтенант, – за мной!
И первым исчезает в проеме двери. Следом за ним прыгают и остальные, друг за другом, глядя лишь на спину впереди стоящего. Так легче подойти к двери, шагнуть в пустоту. Некоторым это трудно, кое-кто жмется к стене, уступая очередь другим, бесцельно ощупывает на себе снаряжение. Люда торопит. Знает: приземлиться нужно всем вместе, на выбранной поляне, иначе потеряют друг друга, заблудятся в лесу.
Следом за десантниками они выбрасывают тюки с боеприпасами, продовольствием.
Пройдя в свой «радиозакуток», Люда настроилась на радиопривод аэродрома. Еле слышное «ззз» – длинное, как дорога в степи… Но вот коротко прозвучало: «лкс» – как бы невзначай радиопривод назвал себя. Доворот ручки, и звенящее «ззз» придвинулось вплотную. Стрелка индикатора радиополукомпаса, вздрагивая, коснулась нулевой отметки.
Масленников кивнул:
– Порядок. Теперь дотопаем до хаты.
Поймав позывные базы, Люда передала по коду:
– Я семь ноль. Задание выполнили. Легли на обратный курс.
V
Вера шла молча, боясь, что голос дрогнет и идущие рядом Почекин и Волков поймут, как трудно ей, раненной в ногу, поспевать за ними, рослыми и крепкими. Только брови, непроизвольно вскидывались при каждом шаге. Рана была нетяжелой, но доктор в полевом госпитале так и не успел ее обработать, был убит разорвавшимся вблизи снарядом. И рана все больше давала о себе знать.
В последний раз на аэростате они с артиллеристом-наблюдателем поднялись возле небольшой деревушки, названия которой Вера не запомнила. Эти дни и ночи они все отходили, и сколько деревушек осталось позади… Поднялись в воздух на рассвете. Тут же налетели два «мессера». С горящего аэростата прыгали с парашютом. На другом конце деревни была уже слышна автоматная трескотня.
Уходили по безлюдной, оставленной войсками дороге. Щемило неприятное чувство потерянности. Машин не было. Кончились боеприпасы. Вера видела, как, выпустив по врагу последний снаряд, артиллерист со слезами целовал ствол орудия, прощаясь с ним.
Впереди показались военные. Сразу не разобрали – чьи. Потом увидели – свои, человек двадцать. Они прибавили шагу. Встретившись, остановились. Невысокого роста, суховатый, серый, как и все они, от пыли, с окровавленной повязкой на голове, майор сумрачно спросил:
– Куда идете?
– К своим, – ответили они. – Позади немцы.
– Мы тоже к своим. Позади нас тоже немцы.
Все вокруг будто сжалось, стало тесным – дорога, поля, высокое небо… Окружены. Они и прежде догадывались, но старались отогнать эту мысль, слишком чудовищна она была. Сейчас горькая истина встала во всю явь. Они смотрели друг на друга, ища ответа: куда теперь? Казалось невероятным, чтобы кольцо так вот намертво сомкнулось, где-то можно пробиться к своим. Надо.
Старший лейтенант – артиллерист-наблюдатель – достал из планшета карту, и они с майором, присев на обочине, стали изучать ее. Остальные, сбросив на землю немудреную солдатскую амуницию, тоже присели, стали крутить цигарки. Вера скинула сапоги. Ноги горели.
Решили пробиваться в сторону Миргорода, там должна проходить линия фронта.
На Полтавщине лесов и пригорков, как в средней полосе России, нет. Попадались глубокие балки, все остальное – ровная как стол степь. Балками они не пошли, там частые селения, а значит, гитлеровцы. Шли степью. Пшеница местами не была убрана, война помешала, а теперь и убирать было нечего, поле все изъезжено машинами, танками, изрыто воронками. Стояла лишь отдельными куртинами, желтая, высохшая, без живинки. Переходя от одной куртины к другой, они хоть на время бывали укрыты от чужих глаз. Рвали на ходу уцелевшие зерна, жевали. Провиант давно кончился.
К большаку подошли под вечер. Не увидели, а угадали по гулу моторов. Засветло не проскочить, тем более, что неубранная пшеница кончилась, дальше – голое поле. На нем возвышалось лишь несколько копен соломы. В них и решили дождаться темноты.
Если бы знали, что ждет их здесь, обошли бы эти копны подальше стороной. Но они были рады укрытию. Закопавшись в солому, Вера лежала в неясном, опутавшем ее тумане. Сладко ныла каждая жилка, даже рана поутихла. Виделось: они уже по другую сторону большака, еще немного усилий – и выйдут из окружения…
VI
В середине ноября, вырвавшись из почти уже затянутого кольца окружения, обросший бородой, почерневший, Сергей Попов прибыл в Кунцево, в Центр формирования воздухоплавательных отрядов. И тут же получил назначение в Шестнадцатый Отдельный воздухоплавательный отряд, базировавшийся в его родном Долгопрудном, где до войны он командовал группой аэростатов Аэрологической обсерватории. Отряд входил в Московскую зону обороны, его задачей было наблюдение с воздуха за противником в секторе между Ленинградским и Дмитровским шоссе. Гитлеровцы наступали здесь со стороны Клина. В ставшем уже прифронтовым поселке был ясно слышен гул артиллерийской канонады. С крыши эллинга, где находился наблюдательный пункт формирующейся здесь стрелковой дивизии, в бинокль можно было видеть на дорогах передвижение вражеских частей.
Аэростатные точки располагались широким фронтом. Их отряда – у Дмитровского шоссе, в Долгопрудном и у станции Ховрино. Дальше – аэростаты соседей, Семнадцатого отряда.
Ночами к передовой непрерывно шли стрелковые части, громыхали танки, катила всякая другая техника. Казалось, даже воздух был пропитан ожиданием начала нашего наступления. Попов был рад тому, что его установленное на автомашинах хозяйство мобильно и вместе с войсками сможет идти вперед.
Когда прибыли два полка корпусной артиллерии, Попов связался с батареями и вместе с майором-артиллеристом, с которым ему предстояло работать, поднялся в корзине аэростата.
Перед ними открылась местность, знакомая Попову каждым оврагом, речкой, лесной опушкой. Когда-то до войны он исходил вдоль и поперек эти пахнущие земляникой и лесными цветами места. Много раз, несомый воздушным потоком, пролетал тут на свободном аэростате, проплывал на дирижабле. Сейчас знание местности очень пригодилось.
Сориентировав карту по местности, майор помечал на ней цели.
– Вон за тем кустарником глубокий овраг, – подсказывал Попов, – минометы скорее всего оттуда бьют. А за мостом должны быть их пушки.
Майор вскинул к глазам бинокль.
– Точно. Вижу дымок из одного ствола. Ведет пристрелку.
Они передали на батарею координаты, чтобы там тоже могли пристреляться.
Приказа о наступлении еще не было, и невероятно трудно было им, видя с высоты всю панораму расположений позиций врага, сдерживать нетерпение. Попова, еще недавно испытавшего сполна жгучую горечь отступления, теперь захватило такое же жгучее, но радостное ожидание близящегося удара по врагу.
Шестого декабря аэростат, как всегда, был в воздухе еще с ночи. Попов и майор-артиллерист уже знали о предстоящей большой работе и нетерпеливо посматривали на светящиеся стрелки часов. Внизу, в напряженной тишине, прострекотал мотоцикл связиста. Резко раскачиваясь, скрипела их корзина. Они всматривались в даль, стараясь по еле заметным в темноте светлячкам фар уловить передвижение вражеской техники. Стыли руки. На высоте ветер был особенно злым, в ледяной кулак забирал лицо, прохватывал сквозь нагольный полушубок.
На востоке чуть проклюнулась полоска света, когда тишину разорвало громовым гулом. И покатило грохочущее несмолкаемое эхо. Содрогнулся воздух даже на их тысячеметровой высоте. Земля засветилась всплесками огня. Били сотни наших орудий. Сотни снарядов рвали мерзлую землю окопов. Ответили и вражеские пушки. Те, что были помечены у майора на карте, и другие, что до сих пор скрывали себя. Попов с артиллеристом еле успевали передавать на батареи координаты целей.
