Ружка Корчак - Пламя под пеплом
Такой была обстановка, когда Лиза прибыла в Ошмяны.
С трудом удалось ей пройти в гетто. Опознает один из вильнюсских полицейских — пропало дело. А гетто — на стороне полиции. Правильно ли штаб оценил положение, поверят ли ей евреи? И вот она объясняет, уверяет, предупреждает, что готовится ловушка, что занимаются тут не трудоустройством, а приготовлением к акции. Лиза призывает, пока возможно, бежать. Евреи ей не верят. Все получили «шейны». Лиза обращается к молодежи и начинает организовывать ее.
А тем временем между Вайсом и Деслером идут переговоры.
С 1500 человек договорились до 800, а затем — до 600, но после того, как составлены списки стариков, Деслер не может дать более 400. В конце концов, ударили по рукам: говоря словами Деслера, которые он потом сам же цитировал, «сто голов-плюс, сто голов-минус». Итак, 500! Гетто спасено.
Акция началась. О том, как она проводилась, пусть рассказывают Деслер с пособниками — документы и протоколы, которые пережили своих составителей, не нуждаются в комментариях.
«В среду в 10 утра я собрал офицеров и посовещался с ними, как проводить акцию. Обсуждали различные технические вопросы, например: что произойдет, если нам не удастся управиться с массой, и люди откажутся собраться на площади. Предложили собрать стариков в молельне. В Ошмянах — две молельни: старая и новая. Хотя я не из ортодоксов, я не хотел собирать людей, осужденных на смерть, именно в молельне. Поэтому я собрал там тех, кто оставался в живых.
Мы решили, что все евреи должны собраться на площади группами по своим местечкам — евреи из Ошмян, Ольшан и т. д. Во главе каждой общины — ее раввин. И чтобы в домах не осталось ни души.
Акция удалась. Все вышли из своих домов и пошли в молельню группами по 50, чтобы последние не увидали, что произошло с первыми.
Когда подошли первые 50, мои полицейские, присутствовавшие там, произвели селекцию, так как я хотел спасти молодежь и интеллигенцию — наше будущее.
В среду мы через каждые несколько часов перед акцией выясняли, как настроено население. Член местного юденрата сказал мне: они готовы принести жертву — лишь бы дело на этом закончилось.
Мы очутились перед новой проблемой. Вправе ли мы отбирать людей? Не лучше ли привести литовцев? Господин Генс послал мне в четверг 6 литовцев из «зондеркоманды» и выразил пожелание, чтобы они присутствовали у молельни и делали все, что им прикажут, так, чтобы казалось, будто евреев отбирают литовцы. Однако я оставил литовцев дома. Во-первых, из опасения, что евреи могут испугаться, а, во-вторых, нельзя гарантировать, что эти убийцы не откроют стрельбу, и тогда ответственность легла бы на нас.
Мы провели все своими руками. Молельню заперли. И мы направились к месту казни. Людей мы отбирали в соответствии с указаниями местного юденрата.
Собрали людей на площади и пошли по домам искать прячущихся. На площадь прибыли подводы. Мы погрузили людей и повезли. Время было — час дня. Толпу в молельне я задержал, чтобы поуспокоились. В три пополудни я прекратил акцию, собрал полицейских и тогда открыл молельню. Был отдан приказ всем расходиться по домам и не собираться на улицах.
В тот вечер, завидев нас, люди бросались бежать. Но назавтра евреи поняли, что мы их спасли».
Это излагает Деслер. Далее — Лев, главный его помощник:
«В продолжение акции нас сильно раздражали литовцы из «Ипатинга», которые стояли на площади и равнодушно наблюдали. Нам казалось, что они в душе издеваются над нами и злорадствуют по поводу того, что мы делаем. Это на нас дурно повлияло».
Ицхак Тувин, депортировавший обреченных из гетто:
«В день акции мне поручили собрать людей в хедере. Здесь составлялись списки. В большинстве — это были старики, не пригодные к работе.
Потом прибыли телеги, и полицейские погрузили людей. Я пошел в молельню к собранным там и сказал, что делать нам это очень трудно, но было бы куда хуже, если бы это делали литовцы.
В четыре часа я выехал с телегами. Со мной ехала женщина, сказавшая: «Мне 57 лет, и жизнь моя кончилась. Не так это страшно. Мы, евреи, живущие под немецким крестом, все мы обречены на смерть. Я-то свои годы отжила, но одни гибнут молодыми, другие попозже».
Во время акции Лиза находилась в гетто. Когда она туда явилась, она не знала, как обернется дело. Но о себе, о том, что может слететь ее собственная голова, и что было бы «разумней» уйти из гетто до акции — об этом она не думала.
Молодежь откликнулась на ее призыв. В последнюю ночь, в ночь на среду, когда гетто спало тревожным сном, Лиза в последний раз встретилась с отдельными группами ошмянской молодежи, которая всего несколько дней назад представляла отчаявшихся одиночек, не видевших выхода. В ту ночь они покинули местечко, держа путь в леса, в неизвестность.
После акции полиция вернулась в вильнюсское гетто. Полицейские ворвались в ворота. Прошли по улице парадным маршем, в мундирах, с дубинками в руках. Никто из них ничего не рассказал.
Вечером тихо стало в гетто. Но наутро уже каждый еврей знал, что за эти дни в Ошмянах полицейские хлестали водку, что состоялась совместная попойка еврейских и литовских полицейских, что полицейские вернулись с кучей часов и драгоценных камней, что Деслер и Лев нахапали золота. И еще рассказывали, что когда все было кончено и полицейские уже расселись по телегам, чтобы ехать из Ошмян в Вильнюс, их командир Драйзин затянул песню:
«Мы вас повеселили,А теперь доброй вам ночи»…
Настроение в гетто отвратительное. Никто опять не понимает, клясть Генса или благословлять его. И он, чувствуя эту напряженность, собирает собрание, посвященное событиям в Ошмянах. Он приглашает на собрание представителей полиции, администрации, заслуженных общественных деятелей и городского раввина. На этом собрании, состоявшемся 27 октября 1942 года у него на квартире. Генс произнес следующую речь:
Господа, я вас сегодня пригласил, чтобы развернуть перед вами картину одной из ужасных трагедий нашей еврейской жизни. Сказать вам о том, что евреи вели своих братьев на смерть. Я хочу на сей раз говорить без обиняков.
Неделю тому назад пришел Вайс и приказал нам именем СД ехать в Ошмяны: в ошмянском гетто имеется 4000 евреев и прокормить всех их в гетто невозможно. Поэтому гетто необходимо сократить, отобрать людей, совсем не пригодных для работы на немцев, и расстрелять их.
И первые на очереди — дети и женщины, чьи мужья были схвачены в прошлом году облавщиками. Затем — многодетные матери. Когда нам отдали этот приказ, мы ответили: «Цум бефель!» — «Слушаемся!»
Господин Деслер в сопровождении еврейских полицейских поехал в Ошмяны. Через два-три дня еврейская полиция заявила окружным властям в Вильнюсе, что, во-первых, невозможно депортировать женщин, чьи мужья были схвачены, потому что они заняты на работе, а во-вторых, семей с 4–5 детьми вообще не имеется. Самое большое — это семьи с двумя детьми, с тремя — редкость. Таким образом, и этих нельзя забрать. Забыл сказать, что нам было приказано депортировать 1500 человек. Мы ответили, что не сумеем обеспечить подобную цифру. Начали торговаться. Когда господин Деслер прибыл с информацией из Ошмян, цифра была снижена до 800. После того, как я с Вайсом съездили в Ошмяны, цифра снизилась до 600, и тем временем вопрос о женщинах и детях отпал и касался только стариков. По правде говоря, в Ошмянах набралось 400 стариков. Их мы выдали немцам.
Когда Вайс впервые пришел и потребовал женщин и детей, я сказал ему, чтобы взял стариков. Он ответил: «Зимой старики так или иначе подохнут, а нам приказано сократить гетто немедленно».
Таким образом, еврейская полиция спасла всех, кто должен был остаться в живых. Погибли те, кому уже не оставалось долго жить. Да простят нас старые евреи. Им пришлось стать жертвами, принесенными на алтарь нашего будущего.
Я не хочу ограничить свое выступление лишь тем, что постигло евреев Вильнюса и Ошмян. Я только жалею, что мы отсутствовали во время акций в Кимлишках и Быстрине. На прошлой неделе там без разбору расстреляли всех евреев. Сегодня у меня побывали два еврея из Свентян[24] и просили срочно оказать помощь. В их местечке собраны евреи Свентян, Виджей и других местечек. Вот я и поставлен перед проблемой: что будет, когда нам придется еще раз провести такую же акцию?
Мой долг сказать им: милые евреи, идите-ка по домам, не желаю я марать руки и посылать моих полицейских на грязное дело. Однако же я говорю, что в мою задачу входит замарать свои руки, потому что еврейский народ переживает теперь труднейшие времена. После того, как уже убито пять миллионов, наша задача — спасти сильных, тех, кто молод не только возрастом, но и духом. И не идти на поводу у сантиментов. Не знаю, все ли осмыслили сказанное до конца и оправдывают это и оправдают ли наши действия, после того как мы освободимся из гетто. Но такова точка зрения полиции: спасать все, что можно, не считаясь с нашими личными переживаниями.
