Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага
Вдруг у крайнего дома раздался громкий испуганный голос:
— Хальт!
Молин успел что-то крикнуть в ответ, но автоматные очереди заглушили его.
Часовой оказался не один. Очевидно, происходила смена караула. Немцы открыли огонь. Стрелять вперед мы не могли — там находились двое наших. Спасаясь от вражеских выстрелов, метнулись сначала в одну сторону, потом в другую. У головы, как разозленные осы, жужжали пули.
Один за другим перемахнули через изгородь и едва достигли неглубокого оврага, как в воздух взметнулись осветительные ракеты.
Минут через пятнадцать очутились за крутой возвышенностью, у леса, и крайне удивились: нас ждали там Молин и Чистяков. От радости даже обнялись. Выйти из такого опасного положения невредимыми и так удачно встретиться — это ли не счастливая случайность!
— Откуда черт принес немцев? — спросил Соколов, осматривая порванный в клочья маскхалат.
Местность беспрерывно освещалась ракетами, недалеко слышались выстрелы. Враги могли организовать погоню. Мы молча двинулись в лес.
Взорвать эшелон в этот раз не удалось. Оказалось, что Борис Ширяев — Кочешок — спрятал тол где-то в кустах у деревни.
— Вот так здорово, — ахнули все.
— Тяжело было, ребята, — виновато сказал Ширяев.
Что делать? Идти обратно к деревне — нельзя. Оставалось одно — возвращаться в бригаду.
Ранним утром мы встретили на дороге Поповцева и с ним человек двадцать ребят.
— Вы куда? — спросил я.
Ничего не ответив, Павел бросился мне на шею.
— Командир, ты жив… жив? — повторял он.
Я ничего не мог понять до тех пор, пока он не выпустил меня из своих объятий и не объяснил, в чем дело.
— Нам сказали, что вас сегодня ночью убили… вот мы и идем мстить.
Мы рассмеялись и обнялись еще раз.
— Ну, теперь подавно не убьют, — сказал я.
В канун Нового года в бригаде состоялось комсомольское собрание. Оно, как и всегда, прошло бурно. Отметили бойцов, которые отличились в боевых операциях. Те скромничали, смущенно улыбаясь под взглядами партизан. Но тем, которые в чем-либо проштрафились, крепко досталось. Не обошли здесь и Бориса Кочешка — оставленный им тол никто не забыл.
Надо однако сказать, что Борис Ширяев был смелым, добросовестным бойцом, и случай с толом был, пожалуй, единственным промахом в его партизанской деятельности. Этот тол он через неделю принес. Борис увлекался поэзией и сам пробовал писать. В минуты затишья он читал нам свои стихи. Один из них я помню до сих пор:
Нам Родиона доверила судьбу,Оружие дала нам в руки.За жизнь народа мы всегда в бою.Мы будем мстить за кровь, за муки,
За трупы близких нам людейИ за родные пепелища.Фашистских будем бить зверейС тобою вместе мы, дружище!
Припомним все: сожженный древний Псков,Разбитый Минск, разграбленные хатыИ звон оков на людях…За все мы будем мстить проклятым.
Стихи были, конечно, слабые, но нам они тогда очень нравились.
Новый год мы встретили тихо. Даже песен не спели. К этому были причины. Бригадная разведка принесла нам плохие вести. Немцы готовили против нас большую карательную экспедицию. Правда, молодость брала свое. Несмотря на тяжелую обстановку, мы не утерпели и подшутили над Лопуховским.
При штабе Лопуховского была корова. И вот наши ребята решили потихоньку увести ее к себе. Поздней ночью бесшумно проникли они в хлев, накрыли корову белыми халатами, напялили ей на ноги рукавицы, чтобы не оставалось следов копыт на снегу, и осторожно повели огородами.
Утром лопуховцы гурьбой ходили по деревне, но коровы и след простыл. Между тем Пеструха стояла у нас в надежном месте, и мы даже успели подоить ее. Лопуховский поднял на ноги всех бойцов.
— Корову украли! — кричал он.
Когда все дворы были обысканы, Сан Саныч пришел к нам.
— Это вы, наверное, сделали, — сказал он мне.
— Зачем она нам? У нас и молоко-то никто не любит, — серьезно отвечал я.
— Брешешь, Ильич.
— Пожалуйста, если не веришь, обыщи.
Лопуховский хотел было уходить, но в это время во дворе замычала корова.
— Ага! — встрепенулся Сан Саныч. — А это что?
— Батюшки! — удивился я. — Как же она сюда попала?
Ребята хохотали, а Лопуховский, чертыхаясь, повел Пеструху на свой двор.
Примерно через час нас вызвали в штаб. Шагая туда, мы думали, что Лопуховский пожаловался на нас комбригу. Но дело оказалось намного серьезнее.
Комиссар Новиков рассказал нам о чрезвычайном происшествии. Бойцы отряда Лопуховского — Жуков и Емельянов устроили дебош, стреляли в политрука отряда Романова. Командование бригады расценило этот случай как грубое нарушение дисциплины, хулиганство и потребовало расстрела виновных. Лопуховский поддержал решение командования. Я долго молчал. Случай, конечно, возмутительный, но расстрел казался мне чересчур жестокой карой.
Жукова и Емельянова я знал со дня нашего перелета в немецкий тыл. Будучи в Белоруссии, Емельянов пытался уйти от нас к местным партизанам, но его удалось задержать. Жуков в свое время окончил военное училище и нас в душе считал просто неучами.
По каким-то обстоятельствам наш отряд больше выходил на боевые задания, чем отряд Лопуховского. Заметив такую разницу, Жуков и Емельянов уговорили меня принять их к себе. Я доложил об этом комбригу, и он дал свое согласие. Однако не прошло и месяца, как они снова переметнулись к Лопуховскому.
— Думай не думай, Ильич, а анархию в бригаде мы разводить не намерены, — прервал мои мысли Назаров.
— А может, в штрафбат их? — посоветовал я.
— Не стоит…
Вечером вся бригада выстроилась за околицей. Туда привели и Жукова с Емельяновым. Они не предполагали, что так круто обернется для них дело. Их поставили перед строем. Воцарилась мертвая тишина. Вперед вышли четверо бойцов с автоматами. Начальник штаба стал читать приговор…
Тяжело было на душе, но суровые законы войны требовали железной дисциплины в партизанских рядах.
6. Гитлеровцы мстят за генерала
От Богданова пришли связные. Они принесли план гарнизона Опочки и сообщили много новостей. Свиные рассказали, что их группе пришлось столкнуться с фашистами и что сам Богданов получил тяжелое ранение.
В день прихода связных в деревню Борисенки нагрянули немцы. Гитлеровцы что-то замышляли. Около суток мы находились в обороне, ожидая незваных гостей.
В морозный январский вечер нового, 1944 года бригада организованно снялась со своей базы и пошла на северо-восток, под Опочку. В полночь нам пришлось быть очевидцами замечательного зрелища. Шагая по безлесной возвышенности, мы уловили в звездном небе рокот самолетов. Они шли в сторону Идрицы. Вскоре над городом вспыхнули огромные осветительные шары, задрожала земля от разрывов авиабомб. Советские самолеты бомбили идрицкий железнодорожный узел и гарнизон. На путях горели эшелоны с горючим и техникой. Беспрерывно стреляли немецкие зенитки, по небу бегали яркие лучи прожекторов, но самолеты продолжали смело летать над морем бушующего огня.
Мы невольно остановились. Радостно было сознавать, что в этом массированном налете советской авиации на вражеский гарнизон была частица и нашего труда: наша бригада своевременно представила командованию Советской Армии план Идрицы.
Стараясь скорее прийти в назначенный пункт, бригада почти без отдыха двигалась по заснеженным дорогам. Изредка на пути попадались полусгоревшие деревушки, и мы ненадолго заходили туда, чтобы узнать у жителей о расположении неприятельских гарнизонов.
К исходу второй ночи бригада приблизилась к шоссе Опочка — Пустошка. Утро застигло нас в крайне опасном месте у стратегического шоссе, в пятистах метрах от, большого гарнизона противника. Раздумывать некогда, надо действовать быстро.
Выдвигаем вперед заслон из автоматчиков. Вместе с ними идут Адольф и Иозеф. В случае необходимости они должны задержать движение вражеского транспорта. Бригада подтягивается вплотную к дороге. Сквозь деревья виднеются проезжающие тягачи с пушками, врытые фургоны и машины различных марок. Они идут бесконечным потоком. Люди сосредоточены, все ждут сигнала. Наша главная задача — благополучно перейти шоссе.
Уже совсем рассвело. Теперь враги могут хорошо нас видеть. На какое-то время стихает шум автомобилей.
— Пошел! — звучит команда.
Преодолевая глубокие сугробы, партизаны бросаются вперед. Миновав укатанную полосу шоссе, вы вклиниваемся в густой ельник и идем, не останавливаясь, по снежной целине.
Ребята устали, но настроение у всех хорошее: задача решена успешно. Бойцы улыбаются друг другу, потихоньку перебрасываясь шутками.
