Владимир Першанин - Штрафник, танкист, смертник

Пехотинцы взламывали запоры вагонов, тащили ящики с бутылками и харчами. Леня Кибалка и новый стрелок-радист тоже принесли несколько ящиков. Не найдя среди трофеев курева, Федотыч сам нырнул в вагон. Принес две большие картонные коробки сигарет и корзину с бутылками. Я обругал механика, так как ему строжайше запрещалось покидать машину, и отправил стрелка-радиста еще за трофеями. Во время наступления нас снабжали плохо. Машины привозили боеприпасы, горючее, спирт, но для харчей места порой не оставалось. Сейчас мы торопились затариться едой. Когда еще представится такой случай! Тем более возле вагонов уже ставили охрану. Не успевшие поживиться бойцы из пехоты переругивались с часовыми, выпрашивая бутылки и курево.

Полустанок мы взяли сравнительно с небольшими потерями. Торопливо жевали все подряд, запивая водой. Десантники тайком пили водку и вино. Экипажам танков давно внушили, что хлебать спиртное перед боем — верная смерть. Подошли самоходчики, гаубичный дивизион. Мы с гордостью сидели на броне, покуривая сигареты с золотым ободком из блестящих красивых пачек. Делились с теми, кто просил. В первую очередь с десантниками и самоходчиками.

Приехал командир бригады, похвалил комбата Колобова, на ходу кивнул Таранцу и сказал, чтобы мы не рассиживались. И так плетемся еле-еле. Насчет «плетемся» сказано было не совсем справедливо. Мы почти две недели не вылезали из боев, и наши потери комбриг хорошо знал. Наверное, манера такая у большого начальства. Кроме того, мы хорошо знали, что командир бригады «засиделся» в подполковниках. На третью звезду он мог рассчитывать лишь после взятия Орла. Скажу сразу, что нам не пригодились трофеи, которыми мы набили танк и разместили в деревянных ящиках на корме. Как говорится: человек предполагает, а бог располагает.

Примерно через сорок минут мы двинулись к станции Стишь. Бой завязался буквально через пару километров. Стреляли противотанковые пушки и закопанные в землю «фердинанды». Особенно опасными были эти слоны с толстой броней, мощными пушками и отличной оптикой. Мы несли потери. Под минометным огнем залегла пехота. Били шестиствольные минометы, оставляя в небе темные полосы от трехпудовых реактивных мин.

Снова пошли зигзагами, стараясь обойти самоходки с фланга. Почти удалось, хотя на поле горели несколько танков и самоходок СУ-122. Мы удачно влепили осколочным снарядом в капонир с противотанковой пушкой. Прошли полосу низкорослого кустарника, который нас немного защищал. Когда на скорости двигались через открытую поляну, по танку ударило с такой силой, что нас с Леней Кибалкой сбросило вниз. Словно врезались в бетонную стену. Самое удивительное, что мотор продолжал реветь, потом вдруг заглох.

Леня Кибалка выскочил первым, я полез тоже. Заряжающий подхватил меня и вытащил на броню. Мы скатились на траву. Снаряд попал наискось во второе колесо сбоку, выбил его, смял и расколол следующее. Приподнялся люк механика-водителя. Федотыч мгновенно выпрыгнул, отбежал прочь. Он тоже успел спастись, а через пару секунд второй снаряд пробил броню рядом с открытым люком — и наша «тридцатьчетверка» задымила. Стрелок-радист, имени которого я так и не запомнил, остался внутри.

Третий снаряд, как молотом, сорвал с погона башню и сдвинул ее назад. Мы торопливо расползались. Когда ахнул боезапас, башня, кувыркнувшись, упала на землю. Вверх взлетели обломки, ящики с трофеями, загорелась солярка. Отбежав подальше, сумели собраться втроем. Федотыч с лицом, залитым кровью, Леня Кибалка в разорванном комбинезоне, и я, несостоявшийся командир роты. Мы добрели, поддерживая друг друга, до рощицы неподалеку, но смерть не хотела нас отпускать. Немцы шли в контратаку.

Т-4, пятнистый, массивный и почему-то необычайно больших размеров, шел стороной. Увидев нас, повернул башню. Три русских танкиста — тоже цель. Немцы нас не щадили и в бою не брали в плен. Впрочем, как и мы их. Панцер не пожалел даже бронебойного снаряда, припасенного для танков. Болванка жутко провыла совсем рядом, врезалась в землю и закувыркалась, снося мелкие деревца. Экономя снаряды, по нам открыли огонь из пулемета. Лупили с азартом, наверное, твердо намереваясь загнать нас в землю. Отвлекаться на посторонние цели, да еще с таким азартом, в танковом бою опасно. Немцы на короткое время об этом забыли. «Тридцатьчетверка» всадила им в борт снаряд, танк задымил, а четверо немцев выскочили из люков. Пятый, видимо, был убит.

До них было метров семьдесят, они бежали к нашей рощице, единственному укрытию поблизости. У фрицев имелись пистолеты и автомат. Они держали оружие в руках. Менее пострадавшие, чем мы, они бы нас перебили. Если бы не «тридцатьчетверка» Таранца. Пулеметы его танка свалили двоих немецких танкистов, и мы видели, как пули пробивают тела насквозь, вырывая клочья из курток. Один пополз прочь, а четвертый бежал прямо на нас. В черном комбинезоне, светловолосый, коротко стриженный, он дал по нам очередь из автомата. Меня ударило по правой руке. Немец свернул в сторону, продолжая стрелять, почти не целясь.

Я вытащил из кармана «ТТ», с трудом передернул ствол. Федотыч выпускал пулю за пулей из своего старого «нагана». Открыл огонь и я.

Мы попадали в цель, но немецкий танкист, словно заговоренный, продолжал бежать, огибая нас. Свалился шагах в десяти. Затвор моего «ТТ», лязгнув, встал в заднее положение. Я расстрелял всю обойму. Четвертый немец, скользя ужом в густой траве, исчез в кустарнике. Федотыч запоздало выпустил две последние пули из «нагана», а я почувствовал, что правая рука немеет.

Нам досталось всем. В основном осколков. Но получили и несколько пуль из автомата. Мне пробило в двух местах мякоть правой руки. Лене Кибалке угодило в бок. Раны не были слишком опасные, но крови вытекло много. Нас кое-как перевязали, по приказу комбата выделили мотоцикл и отправили в медсанбат.

В медсанбате мы узнали, что через три дня нашу обескровленную бригаду отвели в тыл. Позже, сразу в один день, пятого августа 1943 года, были освобождены Орел и Белгород. Вечером в медсанбате мы услышали по радио, что в Москве был произведен первый в истории Отечественной войны артиллерийский салют в честь освобождения Орла и Белгорода. Юрий Левитан перечислял названия фронтов: Брянский, Западный, Центральный, Степной, Воронежский. В честь праздника нас накормили хорошим ужином и налили по сто граммов водки. Конечно, ста граммов не хватило, нашли где-то еще и выпили как следует.

Те, кто помоложе и воевавшие недавно, жалели, что не дошли до Орла. Ходили слухи, что всем, кто принимал участие в штурме, обещаны награды, повышение в звании. Я был не против медали или ордена, но никакого сожаления, что не дошел до Орла, не испытывал. На войне у каждого своя судьба. Мне повезло в очередной раз. Я отделался ранениями, успев выпрыгнуть из подбитого, четвертого по счету, танка. Остался бы я жив, отвоевав еще день или два, неизвестно. Так что пусть лучше будет, как есть.

Нам приносили газеты с торжественными статьями, приказами о награждениях. В здании школы, где лежали, были расклеены листовки. Большими буквами извещалось: ОРЕЛ, БЕЛГОРОД — НАШИ! Я дословно запомнил слова: «Наши подразделения после короткого и решительного штурма вошли в город Орел». Наверное, в то время так и надо было писать. Не говорить же, что восемьдесят километров мы прошли за 24 дня, а штурм города хоть и был решительный, но отнюдь не такой короткий. Жертвы при штурме были большие. Фактически освобождение Орла и Белгорода означало провал немецкой операции «Цитадель», на которую немецкое командование возлагало большие надежды. Поэтому и бои в период Курской битвы были одними из самых ожесточенных.

Ни в одном сражении войны немцы не задействовали раньше столько новой техники. Танки «тигр» и «пантера», мощная самоходка «фердинанд», новые противотанковые пушки калибра 88 миллиметров. Кроме подкалиберных снарядов в Курской битве активно использовались кумулятивные (бронепрожигающие) снаряды, а также бронебойные снаряды с так называемым донным взрывателем. Болванки, проламывая броню наших танков, взрывались внутри машин. Поначалу мы не могли понять, почему порой после попадания наши танки сразу взрывались от детонации. Небольшое количество взрывчатки в этих снарядах вызывало взрыв боезапаса. И все же мы выиграли эту битву, и наступление после взятия Орла, Белгорода и ряда других городов продолжалось непрерывно.

Федотыча выписали уже через неделю. Мы с Леней Кибалкой получили более серьезные ранения, хотя их отнесли к разряду «легких». Кости не перебиты, внутренности целые — значит, по медицинским понятиям, рана легкая. Остатки нашей бригады стояли неподалеку. За те три недели, что мы с Леней пробыли в санбате, к нам дважды приезжал Антон Таранец, ребята из роты.

Во второй приезд Таранец был уже в капитанских погонах. Кроме ордена Красной Звезды на гимнастерке сверкал позолотой новенький орден Отечественной войны. Награда за Орел. Антон временно исполнял обязанности командира второго батальона. Обещал забрать мой экипаж к себе. Сказал, что представил к ордену меня и Федотыча. На Леню Кибалку вроде есть приказ о награждении медалью «За боевые заслуги». Насчет меня и механика-водителя Ивана Федотовича Иванова пока не слышно.