Ури Орлев - Беги, мальчик, беги
— Я сам, — сказал Юрек. — Я все умею делать сам.
Там было нижнее белье, брюки, рубашка, куртка и коричневые туфли. Все новое.
— Примерь туфли, — сказал парень. — Посмотрим, подходят ли они.
Туфли не подошли, и пришлось идти за другой парой. Все то время, что Юрек одевался и завязывал шнурки, парень восхищенно смотрел, как тот управляется одной рукой, и уважительно цокал языком. А когда Юрек оделся, провел его обратно в кабинет Френкеля.
— Ну конечно, он еврей, — сказал парень и вышел, прикрыв за собой дверь.
Моше подошел к Юреку и одним движением руки сорвал с его груди крестик, подаренный красивой женщиной. Юрек стиснул зубы. Он хотел броситься на этого человека, но понимал, что тот намного сильнее.
— Когда-нибудь я вас убью за это, — сказал он с беспомощной яростью.
— Ну-ну, — примирительно сказал Моше. — Ты не первый, который приходит к нам с крестом на груди. И я знаю, что этот крест наверняка тебя спасал, и не раз. Но больше он тебе не нужен. Идем со мной.
Он привел Юрека в комнату с тремя кроватями. Возле каждой кровати стояла своя тумбочка, а вокруг общего стола стояли три стула. В углу был платяной шкаф.
— Здесь ты будешь жить еще с двумя ребятами, — сказал Френкель и вышел, оставив его одного.
На столе стоял и сладости и фрукты. Юрек съел яблоко, положил конфеты в карман и подошел к окну. Его комната находилась на втором этаже, под нею, на уровне земли, был еще один этаж. За углом дома группа ребят играла в футбол. Большую часть поля скрывала стена дома, но время от времени Юрек видел игроков, прибежавших за укатившимся мячом. Мяч у них был настоящий, из кожи. Юрек хотел было выйти, чтобы присоединиться к ним, но дверь оказалась запертой. Он подошел к окну и широко распахнул его. Потом выглянул наружу. Водосточная труба находилась совсем близко. Он поднялся на подоконник, ухватился за трубу одной рукой, обнял ее обеими ногами и соскользнул вниз. Потом обогнул дом и вышел на футбольное поле.
— Ты новенький?
— Да.
— У тебя что, нет руки?
— Нет.
— Покажи.
— Не хочу. У меня есть две ноги, этого достаточно.
Они немного поспорили, к какой команде его присоединить, а потом Юрек включился в игру. Он поиграл несколько минут и вдруг сильным ударом выбил мяч через забор.
— Как ты играешь! — закричали ребята. — Иди теперь доставай мяч!
Как раз это и было его целью. Именно для того он и вышел играть в своей новой куртке.
— Помогите мне залезть на забор.
Двое ребят подняли его и помогли забраться на забор. Он перенес тело на другую сторону ограды и спрыгнул вниз. Нашел мяч, точным ударом перебросил его обратно во двор, а сам свернул за угол и пустился бежать. Какая-то старушка попалась ему навстречу, и он спросил ее, где находится железнодорожная станция.
— Недалеко, — сказала она и показала, в какую сторону идти и где сворачивать.
Но ее объяснение не помогло. Юрек не мог прочесть названия улиц. Ему пришлось еще и еще раз спрашивать прохожих. В конце концов он все-таки добрался до вокзала. Тут он спросил, какой поезд идет в их поселок и на какой остановке нужно выходить. В поезде он спрятался в туалете. Отсчитав указанное число остановок, он сошел и, к своему немалому удивлению, обнаружил, что действительно добрался до своего поселка.
С вокзала он отправился прямо к дому Ковальских. Он шел, весело насвистывая. Войдя в дом, он увидел пани Ковальскую.
— Юрек! — обрадовалась она. — Какой ты красивый! Какая одежда!
— И туфли! — Юрек поднял ногу, чтобы она увидела его новые туфли.
— А наши мужчины в кузнице, — сказала она.
Там Юрек и застал Тадека и пана Ковальского.
— Вот видите, пан Ковальский, — сказал он, — я же сказал, что вернусь!
— Да, хорошо тебя одели эти евреи, — сказал пан Ковальский. — А почему тебе побрили голову, как арестанту?
— Такой у них порядок.
— Я думаю, они придут за тобой снова.
— Я знаю. Но вы скажете, что я не приходил, а я тем временем спрячусь.
Но он не успел даже сказать, где намерен спрятаться. В кузницу вошли два польских полицейских. Выследить «светловолосого мальчика без одной руки» оказалось нетрудно — слишком многих он расспрашивал по дороге.
Юрека снова посадили в машину и вернули в детский дом в Варшаве.
Глава 18
Пани Раппопорт
Их бог и наш бог — это один и тот же бог
После общего завтрака в столовой двое товарищей Юрека по комнате ушли в школу, а ему сказали, чтобы он ждал. К нему должна прийти «одна пани», которая хочет с ним поговорить.
Юрек не хотел ни с кем разговаривать. Он хотел только одного — сбежать, и как можно быстрее. Они уже достаточно его расспрашивали. И все время одно и то же: как тебя зовут? откуда ты? что случилось с твоими родителями? были ли у тебя братья и сестры? Эти расспросы ему надоели. Его зовут Юрек Станьяк. Да, он помнит, что он еврей. Да, у него были братья и сестры. Сколько? Он не помнит точно. И так далее.
В дверь постучали. Он надел куртку и открыл. На пороге стояла женщина маленького роста — не намного выше его самого, — с седыми волосами и молодым лицом. Она смотрела на него, и ее глазах улыбались. Она протянула ему руку, как взрослому. Рука была мягкая и теплая. Она вошла в комнату, держа его ладонь, как держат маленького ребенка, и отпустила не раньше, чем села на стул. Юрек сел на свою кровать напротив нее. И тут женщина его рассмешила. Но когда через какое-то время он пытался вспомнить, чем именно рассмешила, то ему так ничего и не вспомнилось. Она просто внесла в комнату какую-то другую атмосферу, что-то новое, ободряющее и веселое.
— Меня зовут пани Раппопорт, — сказала она и улыбнулась.
— А я Юрек Станьяк, вы, наверно, знаете.
— Да, знаю.
И она снова взяла его руку и погладила. Он не стал ее отнимать.
— Юрек, — сказала она, — я все время встречаюсь с такими потерявшимися детьми, как ты. С детьми, которые не знают, кто их родители, откуда они, с детьми, которые скитались по лесам и деревням или прятались у добрых людей. Мы находим таких детей в монастырях и в церковных приютах. В основном девочек. Ты знаешь почему?
— Да, я знаю. Они такие же, как польские девочки. Мы, мальчики, другие.
— Я знаю, как тебе больно. Я понимаю.
Она продолжала говорить все тем же мягким ласковым голосом. Юрек уже не улавливал отдельных слов, он слышал только певучий поток звуков, которые сливались в тихую мелодию. Он чувствовал, как тепло ее руки переходит в его тело, поднимается вверх и перехватывает горло. Сам не понимая почему, он вдруг заплакал. Пани Раппопорт поднялась со стула, села рядом с ним на кровать и стала гладить его голову и лицо. Странные стоны вырывались из его груди. Он чувствовал, будто что-то открылось у него внутри и теперь он весь открыт и беззащитен. Напрасно он пытался закрыться снова. Душа вышла из-под его власти, и вдруг все плотины в нем прорвались, и он отдался на волю растущего чувства беспомощности, слабости и утраты, которое выдавливало из него всё новые и новые слезы. Пани Раппопорт обняла его, и он плакал в ее объятиях. И она тоже плакала. Юрек не понял, как случилось, что он вдруг заговорил. Она уже не сидела перед ним, она сидела рядом с ним на кровати, а он положил голову ей на колени и говорил. Говорил о том, что помнил, рассказывал то, что забыл.
— Ты помнишь свое настоящее имя?
— Нет.
— У тебя были братья и сестры?
— Да, но я уже не помню, как их звали.
— Может быть, ты вспомнишь, откуда ты?
Он вспомнил название «Блонье». И тут же в его памяти встали пекарня и его отец, освещенный пламенем печи. Он увидел соседнюю кузницу, дом и маленькую лавку пани Станьяк напротив. Он пытался различить лица людей. Вот его дед с длинной седой бородой, а вот мать, но ее лица он не мог вспомнить. Ему казалось, что он узнаёт лица своих братьев и сестер, но и они оставались размытыми, словно проступали сквозь туман, и ему так и не удалось вспомнить их имена. Потом он вспомнил, как отец лежит в кровати, спит и тихонько храпит таким смешным храпом, который иногда переходит в свист, похожий на свист паровоза. Увидел, как он сам влезает на отцовскую кровать, вытаскивает соломинку из матраца и щекочет отца по его маленьким усикам. И вдруг лицо отца превратилось в серое, заросшее щетиной лицо с картофельного поля, и Юрек увидел горящие глаза, впившиеся в него, и услышал его голос: «Ты должен выжить, Юрек». Нет, он не сказал «Юрек». Он сказал какое-то другое имя. Но все равно — вот, он выжил, хотя для этого ему пришлось забыть собственное имя, и имена своих братьев и сестер, и даже лицо своей матери, которое вдруг исчезло в той пустоте, что раскрылась в его сердце тогда, в Варшаве, в тот миг, когда он приподнялся над мусорным ящиком и увидел, что ее нет.
Юрек сел и вытер рукой слезы. Потом попробовал в отрывистых словах пересказать пани Раппопорт то, что увидел в своих воспоминаниях.
