Николай Иванов - Спецназ, который не вернется
Про подобные махинации Заремба не слышал. Знал про горящий нефтяной факел на окраине Грозного. Кем-то подожженный в самом начале войны, он коптил небо и никто не собирался его тушить.
— Через этот факел столько списывается, — махнул рукой знакомый вертолетчик, когда однажды Заремба поинтересовался, почему не могут погасить огонь. — Сгорает на тонну, списывают на десятки и сотни. Нельзя гасить.
Теперь вот строительство! Где же взять России столько жил, чтобы тащить всех мафиози?!
После пленки Приходько посмотрел на спецназовцев с окончательным доверием. Туманов, укутанный одеялами, лежал на своем прежнем месте. Вернее, на месте санинструктора, потому что тот, совершенно равнодушный к магнитофонным откровениям, пристраивался в уголке рядом с нарами.
— В накладных — какие-то железнодорожные поставки, — продолжал в роли криминалиста изучать бумаги сержант. Спичку вытащил, дав передохнуть магнитофону. — И главное — ксерокопии гарантийных писем от имени правительства России на получение ссуд и кредитов на все то же восстановление Чечни. Даты, подписи.
Старший лейтенант с недоверием и долей испуга от приобщения к государственным интригам посмотрел на Зарембу: неужели все правда? Подполковник пожал плечами: экономист твой работает, ты сам все слышал. Так что, чем могу. Знал бы больше, может, и всю армейскую группировку в Чечне бросили бы против «Кобры», а не вшивый десант с вертолетами.
— Спасибо, Юра, — поблагодарил довольного самим собой сержанта Приходько. — Отдыхай. Курите? — забыв, что уже спрашивал, поинтересовался у спецназовца.
— Нет. Из тех, кто курил, один Туманов остался, — прорвалось с болью.
— А я выйду покурить.
Заремба чертовски хотел спать, но нашел в себе силы подняться и выйти на улицу вместе со старшим лейтенантом.
— Что ж они вот так, за нашей спиной и на нашей крови… — в сердцах проговорил тот. Нервно покурил и пообещал:
— Я перекину вас. К самой границе. Не беспокойтесь. Идите отдыхать, товарищ подполковник, — впервые на этот раз обратился по званию. — А я посты проверю.
— Спокойной ночи.
Зарембе постелили рядом с Тумановым, на месте сержанта, потому что тот пристраивался на полу рядом с санинструктором. Студент хотел о чем-то спросить, и ответь Заремба на его взгляд, наверняка завязался бы разговор. Но спецназовец сделал вид, что ничего не увидел и не понял.
Спали разведчики почти целые сутки. Вставали, наспех перекусывали и снова тянулись к нарам. В землянке, правда, постоянно находилось два человека — для помощи ли, а может на всякий случай и для охраны. Однако своим сном спецназовцы так убаюкали их самих, что когда под вечер Заремба открыл глаза, головы охранников лежали на дощатом столе рядом с сипящим магнитофоном, самостоятельно вытолкнувшим из себя спичку.
Заремба наладился тихонько выйти наружу, потом подумал о последствиях для солдат: Приходько в любом случае взгреет их за сон на посту и специально заворочался, шумно встал. Даже подал голос:
— Что на улице?
Охранники испуганно вскинули головы.
— Командир на улице? — переспросил подполковник.
— Да. Позвать?
— Я сам выйду.
— Я провожу, — то ли из вежливости, то ли согласно инструкции старшего лейтенанта предложил свои услуги один из охранников. Вверху начинался вечер, но все равно Заремба зажмурился от света, наплывшего ему в глаза после полутьмы землянки.
— С добрым вечером, — подтвердил время суток и Приходько. Он восседал на бронетранспортере. Под рукой стояла радиостанция, наушники старший лейтенант надел на колено — или ждал переговоров, или уже пообщался с руководством. Увидев, что в первую очередь внимание гостя привлекла рация, отвлеченно успокоил:
— Про вас забыли, в эфире ни слова. Дела поважнее и погорячее разворачиваются.
Заремба ловко вспрыгнул на бронетранспортер, присел рядом. Не стал расспрашивать о новостях конкретно, просто кивнул на рацию:
— Что там?
— Большое скопление «духов» около Грозного. Ожидается попытка штурма. Как всегда, одновременно станут атаковать все блокпосты на наиболее важных магистралях. Готовимся.
Только теперь подполковник заметил, что солдаты на блоке ходят не бесцельно, а готовятся к обороне. Без суеты, но скрупулезно выверяли секторы обстрела, из землянок выносили и укладывали рядом с пулеметными гнездами патронные цинки с грубо вспоротыми животами, внутри которых обнажились серые бумажные коробочки с патронами. Танковую пушку довернули, и она теперь смотрела вдоль дороги, на которой не было никакого транспорта — и это убедительнее всего говорило о предстоящем бое. Оглянулся Заремба и на близкий лес. Пост был прикрыт от него всего одним пулеметом.
Перехватив взгляд, старший лейтенант успокоил и подтвердил давнюю догадку разведчика:
— Там все в минах.
Помолчал, потом поделился тем, о чем думал, вероятно, до прихода Зарембы:
— После того, что узнал от вас, не удивлюсь, если боевики войдут в Грозный победным маршем, без единого выстрела.
— А какие команды поступили?
— Как всегда: быть готовым к отражению атаки. Помощь подойдет.
— Оружие-то свое мы возьмем, — как бы и предупредил, и попросил подполковник.
— Лишний автомат не помешает. Только, товарищ подполковник… командовать здесь буду я.
— Это ли проблема, — отмахнулся Заремба. — Раньше нападения на пост случались? Как солдаты, психологически готовы?
— Обстрелы случались, так что свист пуль над головой слышали все.
— Взглянуть на схему обороны можно?
Старший лейтенант вытащил из нагрудного кармана измятый, протертый на сгибах листок. Подполковник вгляделся в условные обозначения, одновременно сверяясь с местностью. Явного брака не увидел, да и не отличался он особым военным мастерством в области охраны и обороны. Его задача всю жизнь заключалась в том, чтобы налететь, взорвать, украсть, разворошить — одним словом, крупно наследить и смотаться. Спецназ! Вернул схему, похвалив старшего лейтенанта:
— Вроде все предусмотрено.
— Если ночь пройдет спокойно, завтра днем переброшу вас, как и обещал.
«Вряд ли получится ночь спокойной, а потому не перебросишь ты нас никуда», — про себя подумал подполковник.
Уж чего-чего, а опыта в тактике боевиков он поднабрался за полтора года войны достаточно. Если они вышли на боевые, долго в одном месте большим скоплением находиться не отважатся: авиация на стороне федералов, одного налета хватит, чтобы от отрядов полетели ошметки. Банды неуязвимы именно своей малостью, маневренностью. Так что если вышли в районы сосредоточения, команда на штурм отдана. Требуется дождаться лишь время «Ч». Поэтому выскользнуть с блокпоста никто не успеет.
Получается, что война не хочет выпускать его из цепких лап. Она всасывает в свою воронку, со стороны наблюдая, выберется ли он в очередной раз на поверхность. Самой войне неинтересны закулисные интриги, ей наплевать, из-за чего ее развязали. Ей в радость и удовольствие сам процесс — стрельба, атаки, маневры, схемы обороны на листочках из школьных тетрадей, смерти, поражения и победы. Чем больше война, тем крепче ее «здоровье, тем больше людей вовлечено в ее пляску, тем шире орбита. И уже не только люди, но и экономика, производственные мощности служат ей подпиткой. Шире замахнешься, быстрее раскрутишься — попробуй потом остановить мчащийся поезд!
— Что Туманов? Спит? — поинтересовался старший лейтенант.
— Спит. Ему полезно.
Ошиблись.
Пошатываясь, щурясь от света, на пороге землянки показался капитан. Мгновение он привыкал к своему вертикальному положению, свету и свежему воздуху, потом увидел командиров и направился к ним. Хотел взобраться на броню, но оставил попытку и только прислонился к ней.
— Получше? — одновременно спросили у него офицеры.
— Получше, чем вчера, но наверняка похуже, чем будет завтра. Вроде выкарабкиваюсь, спасибо. Что в мире? — тоже посмотрел на рацию.
Для человека военного мир подразделяется на расстояние радиоволны до командования, и на все остальное, что происходит в мирной жизни.
Заремба и Приходько переглянулись, и подполковник решил не беспокоить капитана раньше времени.
— На нашем направлении — бои местного значения.
— Прикурить можно? — сразу и сигарету, и зажигалку стрельнул у старлея пограничник.
— Сколько мотало по стране, где бы ни был, а тихие вечера — это лучшее, что могла сотворить природа, — романтично продолжал Туманов, оглядываясь вокруг. Подполковник думал, что он заметит приготовления к бою, но пограничник вслушивался и вглядывался только в летний вечер.
… Он оказался невольно прав: прошедший вечер стал последним мирным. На рассвете, с первыми лучами солнца на блокпост обрушилось такое количество огня, что стало ясно: отныне жизнь разделилась на две части — до боя и после него.
