Сергей Лойко - Аэропорт

Вот неловко улыбающийся украинский военнослужащий примеряет новую, удобную, непромокаемую и непродуваемую форму. Рядом лежит старая — помятая и потертая.

А вот бывший украинский подполковник признается на камеру, что только сейчас впервые почувствовал себя настоящим офицером, а раньше, в украинской армии, только «придуривался».

«Интересно, этим, однажды предавшим воинскую присягу, тоже доверят оружие в новой армии, или они так и будут теперь уже за рубли «придуриваться» дальше?» — подумал Алексей.

Кормят их теперь бесплатно (!) три раза в день вкусной едой со шведского стола. Один солдат жалуется, что в украинской армии кормили (о ужас!) один раз в день.

Сказали, что всю старую допотопную технику отремонтируют (!) и отправят назад на Украину (мол, нам этот металлолом «нэ трэба»[138]), а служить дальше будут с новейшими российскими системами.

В части уже полным ходом идет ремонт, которого не было много лет и который раньше украинские военные если и делали, то за собственный счет, чтобы потолок на голову не упал, к примеру.

«Ничего не напоминает? Где‑то я уже видел раньше похожую, только черно-белую кинохронику», — подумал Алексей и выключил телевизор в своем номере гостиницы «Москва» в центре Симферополя. За окном по улице прогромыхали один за другим два российских бронетранспортера.

ГЛАВА XII.

ДРАКОН

В темноте все цвета одинаковы.

— Вот, значит, мы в город, в пиццерию дозвонились, заказали пару штук с доставкой... — после первой за день только-только откатившейся атаки рассказывает позывной «Панас» по имени Сергей, десантник-контрактник, старший сержант тридцати двух лет, ветеран обороны Аэропорта. Воевал еще в старом терминале, когда три его этажа еще стояли... На четвертом посту, самом ближнем к пробоине, откуда лезут «тараканы», на полу рядом с ним вокруг газовой горелки сидят трое солдат и Алексей. Пока ждут чая и кофе, все усердно греют руки на еще горячих после боя автоматах. Алексею об камеру руки не погреть. Хорошо, что накануне вечером от генератора зарядил батарейки. Садятся быстро. Холодно.

— Девушка такая: «Вам куда доставить?» — продолжает Панас. В широкой, не по размеру каске он выглядит моложе своих лет, совсем мальчишка. — Я говорю: «В Аэропорт, старый терминал!». Такая пауза, значит. Потом говорит: «М-м- м-м-м-м... Сомневаюсь, что кто‑то согласится поехать...». Я в ответ: «Вы не переживайте, мы «артой» прикроем!!!».

Все, включая самого Панаса, умирают со смеху. Первая порция кипятка подоспела. Сразу на пару чашек. Никто не будет ждать. Всё пускают по кругу, один чай и один кофе... Все, обжигаясь, отхлебывают и то и другое. Но сначала туда кладут и сахар и сгущенку. Сладко — не горько!

— Мне одын кофе и одын булочка, пожалуйста, — продолжает юморить Панас.

Все захлебываются от смеха. Еще несколько минут назад они вели такой плотный бой, что, казалось, не хватит БК. А теперь вот сидят, смеются, как ни в чем не бывало. Мальчишки. Лица закопченные. Через кожу паром выходит адреналин. Смешивается в сером воздухе с паром, поднимающимся из кружек, и дымом от догорающих на взлетке дымовых. Им сейчас палец покажи — умрут со смеху.

Сепары накидали дымовых, потом, как духи, из черных облаков вылетали. Кто‑то вопил: «Аллаху акбар!». И падали, как подрезанные. В своем же дыму и уносили ноги, прихватив раненых и убитых.

Атака отбита. Сколько еще их будет сегодня? Сейчас «артой» накроют. А пока живы, пока смеются. Главная задача живого солдата — поесть чего‑нибудь вкусного и попить чего‑нибудь горячего. И поспать. «Гуляй, рванина, от рубля и выше». В данном историческом контексте — от гривни, выходит. Но все равно Высоцкий — форева. Тот же Панас вспомнил торт, который легендарный волонтер Юра Брондуков с позывным «Феликс» привез в Аэропорт 31 декабря.

Вокруг ребята все новые. А Панас здесь Новый год встречал, респект. Вспоминает, какой суровый минометный обстрел был весь день. Сказали, не будет «чаек». Вдруг, без предупреждения, уже в сумерках, грохочет «бэха», непонятно чья, непонятно откуда. Не обещали. Чуть огонь не открыли. Хорошо, вовремя заметили флаг на башне, весь в клочьях. Юра сам за водителя. Бизнесмен, на фронте каждый день почти. Волонтер, каких мало. Человек, каких еще меньше. С ним все всегда легко и просто. Стоит Юре появиться, и сразу праздник, и будто нет войны.

Кроме БК и воды у него с собой целая машина «вкусняшек» (солдаты, как дети, какой‑нибудь замызганый пирожок назовут «вкусняшкой»; они, в принципе, и есть дети, многие из которых никогда не станут взрослыми). И подарки — каждому новый комплект термобелья с начесом и налобные фонарики с живыми батарейками. И самое главное — торт! Огромный, с горкой примятого сине-желтого крема! С Новым годом, с новым счастьем! Всем досталось по куску. Настоящий пир.

Потом Юра повоевал бок о бок вместе с ними ночь, и утром, сквозь войну, — к своим.

— Чего приезжал? Может, чего сказать хотел? — хохмит Панас.

Все опять в лежку. Смех такой живой и заразительный, что передается Алексею, который со дня Ксюшиной смерти ни разу, наверное, не улыбнулся.

Самый молодой из них, Светозар, позывной «Светик», девятнадцатилетний студент второго курса журналистики из Одессы, похоже, еще не брился ни разу в жизни, встает, отходит в сторону, достает телефон. Сообщений нет. Нет зоны покрытия.

Отец Светика — кадровый военный. Полковник. Российской армии. Когда Светику было четыре, родители развелись. Они жили тогда по месту службы отца, в Рязани, где тот преподавал в Высшем училище ВДВ. После развода мама со Светиком уехала к своим в Одессу, работает в салоне красоты стилистом-парикмахером.

Отец приезжал к ним за все время раза три, а Светик столько же раз ездил к нему. У отца другая семья. Двое детей, Светику — младшие брат и сестра. Забавные. Любят его. Они в Питере живут. Отец теперь там в академии преподает.

Последний раз Светик разговаривал с ним по телефону из Песок четыре дня назад, за день до того, как уехал с ротацией в Аэропорт. Светик — дважды доброволец. В КАПе все добровольцы. В ад по приказу не посылают. Он и в армию добровольцем пошел в самый первый день необъявленной войны, хотя под бронь попадал — дневное отделение. И в Аэропорт добровольцем поехал.

— Ты понимаешь, что будешь там стрелять в своих братьев? — спросил отец тоном диктора российского телевидения, когда узнал, что Светик на войне.

Тот ему до этого говорил, что, мол, все нормально, учусь и все такое.

— Пап, мой братик еще маленький, а этих братьев я сюда с оружием не звал.

Вот и поговорили.

— Светик, иди‑ка сюда, сынок, — кричит позывной «Чикатило», тридцатисемилетний агент по недвижимости из Харькова. Говорит, его позывной должен наводить ужас на врага. Чикатило, кто не знает, — рекордсмен-насильник, убийца и людоед из Ростова, который в 80-х и 90-х, пока его не поймали, зарезал больше пятидесяти человек, в основном женщин и детей. — Будь любезен, у меня все руки в масле. — Он и чай пьет, и автомат чистит. Непонятно, как ему удается делать и то и другое одновременно, но на войне и не такое бывает. — Принеси, пожалуйста, баночку пива из холодильника, и себе захвати заодно.

— Из холодильника? — недоверчиво переспрашивает Светик. — Я не пью, вообще‑то.

— Тогда кока-колу возьми себе оттуда, — продолжает Чикатило, не поднимая глаз от своего оружия.

Все молчат. Отворачиваются, давятся смехом, но молча. Пользуются передышкой. Гоняют чаи.

— Хорошо, — говорит Светик, — а где это?

— А там вон две здоровенные [ред. — холодильные] камеры лежат, прямо перед вторым рукавом. Под подоконником. Не видел, что ли?

— Видел, но ведь света нет. Как же они работают?

— А зачем им электричество, когда комнатная температура плюс ноль?

— Понял, иду.

Светик направляется за пивом и кока-колой. За ним на расстоянии следуют его новые, добрые, заботливые, старшие братья-по-оружию. Алексей знает отгадку. Он сам в свое время через это прошел, и ему жалко Светика. Но он не может ломать кайф ребятам. Да и Светику нужна психологическая закалка.

Светик встает на колено перед одним из «холодильников», как солдат перед вечным огнем, чтобы не маячить в окне на глазах у снайперов, поднимает тяжелую крышку, делает один глубокий вдох и падает носом в холодильник. У Светика обморок.

Светику кладут на лоб мокрую грязную тряпку.

В принципе, в описании всех, живых и неживых, предметов в Аэропорту определение «грязный» является ключевым. Грязное здесь все. По тому же определению.

В Аэропорту грязь отличается от всего остального, как черное от серого. Других цветов здесь нет. Хотя не так: еще бывает красный — кровь. Синий и желтый — флаг.