Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

— Держать лошадей — надо очень надежных.

— Может быть, хоть десять человек наберется?

— Четверо.

— Ансельмо говорил мне, здесь, в горах, больше сотни.

— Все ненадежны.

— Ты сказала — тридцать, — повернулся Роберт Джордан к Пилар. — Тридцать, на которых более или менее можно положиться.

— А как люди Элиаса? — крикнула Пилар в ухо Глухому.

Он покачал головой.

— Ненадежны.

— Значит, даже десятка нельзя набрать? — спросил Роберт Джордан.

Эль Сордо посмотрел на него своими тусклыми желтыми глазами и покачал головой.

— Четверо, — сказал он и выставил четыре пальца.

— А твои надежны? — спросил Роберт Джордан и тут же пожалел, что спросил.

Эль Сордо кивнул.

— Dentro de la gravedad, — сказал он по-испански. — В меру опасности. — Он усмехнулся. — Что, скверно будет?

— Возможно.

— Мне все равно, — сказал Эль Сордо просто и без хвастовства. — Лучше четверо хороших, чем много плохих. В этой войне много плохих, мало хороших. С каждым днем меньше хороших. А Пабло? — Он посмотрел на Пилар.

— Ты сам знаешь, — сказала Пилар. — С каждым днем хуже.

Эль Сордо пожал плечами.

— Пей, — сказал он Роберту Джордану. — Я даю своих и еще четверых. Всего двенадцать. Сегодня все обсудим. У меня динамит — шестьдесят брусков. Надо?

— Какой состав?

— Не знаю. Обыкновенный динамит. Принесу.

— Этим мы взорвем маленький мостик, верхний, — сказал Роберт Джордан. — Очень хорошо. Ты сегодня вечером придешь? Тогда захвати с собой. В приказе о том мостике ничего не сказано, но его тоже придется взорвать.

— Вечером приду. Потом — за лошадьми.

— Ты думаешь, удастся достать лошадей?

— Может быть. Теперь пойдем есть.

Что он, со всеми так разговаривает, подумал Роберт Джордан, или воображает, что так иностранцу легче понимать?

— А куда мы подадимся потом, когда с этим будет кончено? — прокричала Пилар в ухо Эль Сордо.

Он пожал плечами.

— Все это надо подготовить, — сказала Пилар.

— Надо, — сказал Эль Сордо. — Конечно.

Он пожал плечами.

— Это дело трудное, — сказала Пилар. — Нужно все обдумать до тонкости.

— Да, женщина, — сказал Эль Сордо. — Что тебя тревожит?

— Все! — прокричала Пилар.

Эль Сордо усмехнулся.

— Это ты от Пабло набралась, — сказал он.

Значит, таким кургузым языком он говорит только с иностранцами, подумал Роберт Джордан. Ладно. Очень рад, что наконец услышал от него нормальную человеческую речь.

— Куда же надо идти, по-твоему? — спросила Пилар.

— Куда?

— Да, куда?

— Есть много мест, — сказал Эль Сордо. — Много мест. Ты знаешь Гредос?

— Там слишком много народу. Вот увидишь, скоро за все эти места примутся, дай только срок.

— Да. Но это обширный край и очень дикий.

— Трудно будет добраться туда, — сказала Пилар.

— Все трудно, — сказал Эль Сордо. — Добираться одинаково, что до Гредоса, что до другого места. Надо идти ночью. Здесь теперь очень опасно. Чудо, что мы до сих пор здесь продержались. В Гредосе спокойнее.

— Знаешь, куда бы я хотела? — сказала Пилар.

— Куда? В Парамеру? Туда не годится.

— Нет, — сказала Пилар. — Я не хочу в Сьерра-Парамеру. Я хочу туда, где Республика.

— Это можно.

— Твои люди пойдут?

— Да. Если я скажу.

— А мои — не знаю, — сказала Пилар. — Пабло не захочет, хотя там он мог бы себя чувствовать в безопасности. Служить ему не надо, года вышли, разве что будут призывать из запаса. Цыган ни за что не пойдет. Не знаю, как другие.

— Здесь уже так давно тихо, что они забыли про опасность, — сказал Эль Сордо.

— Сегодняшние самолеты им напомнили, — сказал Роберт Джордан. — Но, по-моему, даже удобнее действовать из Гредоса.

— Что? — спросил Эль Сордо и посмотрел на него совсем уже тусклыми глазами.

Вопрос прозвучал не слишком дружелюбно.

— Оттуда вам было бы удобнее делать вылазки, — сказал Роберт Джордан.

— Вот как! — сказал Эль Сордо. — Ты знаешь Гредос?

— Да. Там можно действовать на железнодорожной магистрали. Можно разрушать пути, как мы делаем южнее, в Эстремадуре. Это лучше, чем вернуться на территорию Республики, — сказал Роберт Джордан. — Там от вас больше пользы.

Слушая его, Глухой и женщина все больше мрачнели. Когда он кончил, они переглянулись.

— Так ты знаешь Гредос? — спросил Эль Сордо. — Верно?

— Ну да, — сказал Роберт Джордан.

— И куда бы ты направился?

— За Барко-де-Авила. Там лучше, чем здесь. Можно совершать вылазки на шоссе и на железную дорогу между Бехаром и Пласенсией.

— Очень трудно, — сказал Эль Сордо.

— Мы действовали на этой самой дороге в Эстремадуре, где гораздо опаснее, — сказал Роберт Джордан.

— Кто это мы?

— Отряд guerrilleros[36] из Эстремадуры.

— Большой?

— Человек сорок.

— А тот, у которого слабые нервы и чуднóе имя, тоже был оттуда? — спросила Пилар.

— Да.

— Где он теперь?

— Умер, я ведь говорил тебе.

— И ты тоже оттуда?

— Да.

— Ты не догадываешься, что я хочу сказать? — спросила Пилар.

Я допустил ошибку, подумал Роберт Джордан. Сказал испанцам, что мы делали что-то лучше их, а у них не полагается говорить о своих заслугах и подвигах. Вместо того чтобы польстить им, стал указывать, что нужно делать, и теперь они оба рассвирепели. Ну что ж, либо они переварят это, либо нет. А пользы от них, конечно, будет гораздо больше в Гредосе, чем тут. Доказательством хотя бы то, что они ничего тут не сделали после того взрыва эшелона, который организовал Кашкин. Тоже не бог весть что за операция была. Фашисты потеряли паровоз и несколько десятков солдат, а тут говорят об этом как о самом значительном событии за всю войну. Ну, может быть, им теперь станет стыдно и они все-таки уйдут в Гредос. А может быть, они меня вышвырнут отсюда. Во всяком случае, картина получается не особенно веселая.

— Слушай, Inglés, — сказала ему Пилар. — Как у тебя нервы?

— Ничего, — сказал Роберт Джордан. — Довольно крепкие.

— А то последний динамитчик, которого сюда присылали, хоть и знал свое дело, но нервы у него были никуда.

— Бывают и среди нас нервные люди, — сказал Роберт Джордан.

— Я не говорю, что он трус, держался он молодцом, — продолжала Пилар. — Но только уж очень много говорил — и все как-то по-чудному. — Она повысила голос. — Верно, Сантьяго, последний динамитчик, тот, что взрывал поезд, был немного чудной?

— Algo raro, — кивнул Эль Сордо, и уставился на Роберта Джордана круглыми, как отверстие пылесоса, глазами. — Si, algo raro, pero bueno[37].

— Murió, — сказал Роберт Джордан прямо в ухо Глухому. — Он умер.

— Как он умер? — спросил Глухой, переводя взгляд с глаз Роберта Джордана на его губы.

— Я его застрелил, — сказал Роберт Джордан. — Он был тяжело ранен и не мог идти, и я его застрелил.

— Он всегда толковал об этом, — сказала Пилар. — Ему эта мысль прямо покоя не давала.

— Да, — сказал Роберт Джордан. — Он всегда толковал об этом, и эта мысль не давала ему покоя.

— Coma fué?[38] — спросил Глухой. — Вы взрывали поезд?

— Мы возвращались после взрыва поезда, — сказал Роберт Джордан. — Операция прошла удачно. Возвращаясь в темноте, мы наткнулись на фашистский патруль, и, когда мы побежали, пуля угодила ему в спину, но кости не задела ни одной и засела под лопаткой. Он еще долго шел с нами, но в конце концов обессилел от раны и не мог идти дальше. Оставаться он не хотел ни за что, и я застрелил его.

— Menos mal, — сказал Глухой. — Из двух зол меньшее.

— Ты уверен, что у тебя крепкие нервы? — спросила Пилар Роберта Джордана.

— Да, — ответил он. — Я уверен, что нервы у меня в порядке, и я думаю, что, когда мы кончим это дело с мостом, вам лучше всего будет уйти в Гредос.

Не успел он это сказать, как женщина разразилась потоком непристойной брани, который забушевал вокруг него, точно кипящая белая пена, разлетающаяся во все стороны при внезапном извержении гейзера.

Глухой закачал головой и радостно ухмыльнулся, глядя на Роберта Джордана. Он долго качал головой, а Пилар ругалась не переставая, и Роберт Джордан понял, что все уладилось. Наконец она умолкла, потянулась за кувшином с водой, запрокинула голову, напилась и сказала как ни в чем не бывало:

— Уж ты нас не учи, Inglés, что нам делать дальше. Возвращайся туда, где Республика, девчонку бери с собой, а мы тут сами решим, в какой стороне нам умирать.

— Жить, — сказал Эль Сордо. — Успокойся, Пилар.

— И жить и умирать, — сказала Пилар. — Я-то знаю, чем все это кончится. Ты славный малый, Inglés, но зря ты вздумал учить нас, как нам быть потом, когда ты сделаешь свое дело.

— А это уж твое дело, — сказал Роберт Джордан. — Я в это не вмешиваюсь.