Владимир Алеников - Звезда упала
Случалось, что заставала Алёшу ещё неспящим, тогда у них выпадали редкие минуты счастья, всё забывалось, накопленная за длинный день усталость незаметно рассасывалась. Ради этих минут стоило жить, всё можно было вытерпеть ради них.
Надя вошла в квартиру, проследовала в самый конец длинного коридора. Там для порядка постучала в дверь, не дожидаясь ответа, открыла её и шагнула через порог. Картина, которая бросилась ей в глаза, тут же заставила её улыбнуться.
Спиной к ней сидела Ирина Семёновна, играла с Алёшей в ладушки.
— Ты, Нина? — не оборачиваясь, спросила она.
— Я, Ирина Семёновна, — откликнулась Надя.
Алёша уже обрадованно тянулся к ней. Надя поставила сумку, подбежала, подхватила мальчика на руки, расцеловала нежное смеющееся личико.
— Ну как вы тут без меня? — спросила, сияя глазами. — Справляетесь?
— Всё хорошо, Нин, не волнуйся, — в свою очередь улыбнулась соседка. — Видишь, мы вот тут в ладушки играем. Всё у нас хорошо…
Надя знала, чего стоит это «хорошо». У Ирины Семёновны было сильное сужение артерий на ногах, она еле ходила, часто не могла спать из-за постоянных болей.
— Спасибо вам огромное, Ирина Семёновна, что бы я без вас делала…
— Ладно тебе, — отмахнулась соседка, — мне он сам помогает. Я прямо сердцем оттаяла…
— А я банку консервов получила, — спохватилась Надя. — На фабрике давали. Вместо зарплаты. Сейчас суп сварю, есть будем!..
Она бережно посадила Алёшу обратно на диван и выбежала из комнаты — откуда только энергия появилась.
Алёше это быстрое Надино исчезновение активно не понравилось. Он скривил рожицу, готовясь зареветь. Другого способа воздействия на мир пока у него не было.
— Ты чего это? — строго сказала ему Ирина Семёновна. — А ну не реветь! Мамка пошла ужин готовить. Сейчас кушать будем!.. Кушать, понимаешь?
Алёша понял. Это было хорошее слово. Вкусное, пахнущее, ароматное. Он тут же передумал плакать, снова улыбнулся во весь свой беззубый рот.
Глава 39
РАНЕНЫЙ
Месяц набегал на месяц, в заботах и тревогах незаметно пролетел год. Иногда до Веры доходили слухи о победах Красной армии, о наступлениях по всем фронтам, но в самом Дарьино ничего не менялось, разве что начались серьёзные перебои с продовольствием да всё ожесточённей поджимал тонкие губы Карл Нагель.
В январе сорок четвёртого пропал переводчик Клаус, был послан в город с важным поручением и не вернулся. Поднялся переполох, в конце концов, нашли брошенную машину, ту самую, на которой когда-то разъезжал Генрих. Пассажиры вместе с водителем исчезли бесследно.
Вера, однако, знала, что Клауса и шофёра Пауля захватили партизаны, сама передавала им информацию об этой поездке. Клаус вёз важную документацию, его нельзя было упустить ни в коем случае. Васёк рассказал, что обоих вроде бы долго допрашивали, а потом расстреляли.
Вере не было жалко Клауса, подлая душонка, всегда он чем-то напоминал ей питающегося падалью шакала, про которого она когда-то читала в книжке. Там ещё была очень выразительная картинка, которая запомнилась ей с детства, вызывала отвращение.
А вот Пауля она жалела — простой услужливый парень всегда выказывал доброту и сочувствие по отношению к ней. Сама удивлялась этим своим мыслям, ведь всё равно он враг, немец, как можно о нём думать хорошо?..
К счастью, никто с ней не связывал подобные происшествия, напротив, недоверчивый, нервничающий, постоянно срывающийся теперь на крик Карл Нагель поручал ей всё больше, заваливал работой так, что она сидела без продыха.
Однажды в марте, поздним вечером, когда Вера уже собиралась спать, в дверь осторожно постучали. Она подошла к двери, прислушалась.
— Кто?
Ответил низкий мужской голос:
— Хозяйка, крыльцо поправить не надо? Смотрю, давно не чинено.
— Почём возьмёшь? — замирая, спросила Вера.
Диалог был паролем, который она давным-давно знала, но который ни разу пока не довелось применить.
— Сойдёмся, довольна будешь! — пробасил голос.
Всё правильно, слово в слово.
Вера открыла дверь, в дом быстро вошло несколько человек, осторожно внесли тяжело раненного молодого парня.
— Вот сюда кладите, — суетилась Вера. — Телогрейку с него снимите…
К ней шагнул невысокий крепкий мужчина средних лет.
— Здравствуй, Вера, я, значит, Тимофеевский, — сказал он. — Вот и встретились. Вот ты, значит, какая…
Они оценивающе посмотрели друг на друга. Хотя постоянно сотрудничали уже не первый год, но были знакомы только понаслышке, никогда не виделись.
— Что случилось? — спросила Вера, кивая на раненого.
— На засаду нарвались, — объяснил Тимофеев. — Еле ушли. С ним, похоже, что-то серьёзное. Видишь, без сознания.
Вера в отчаянии развела руками.
— У меня ж тут нет ничего… И взять негде. Госпиталь-то у нас закрылся. В город переехали.
Тимофеев хмуро посмотрел на неё.
— Знаю. Сделай, что можешь, Вер. Прошу.
Вера порвала на полосы простыню, достала ножницы, подошла к раненому, стала разрезать залитый кровью свитер, рубашку, майку. Парень внезапно открыл мутные глаза, тихо застонал.
Она тут же испуганно остановилась.
— Потерпи, Рома, потерпи, родной! — приговаривал стоявший рядом Тимофеевский.
Повернулся к Вере, сделал ей знак продолжать.
Она осторожно раздвинула набухшую от крови одежду. Обнажился развороченный живот.
Переглянулась с командиром, безнадёжно покачала головой: рана слишком тяжёлая, он не выживет, осталось совсем недолго.
Роман неожиданно пришёл в себя, взгляд его прояснился, стал живым, осмысленным. Несколько секунд он переводил его с одного на другого, потом вдруг уставился куда-то. Зашевелились губы, раненый явно пытался что-то сказать.
Вера наклонилась над ним, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но парень пристально, даже как будто удивлённо смотрел мимо неё.
Она повернулась, проследила направление его взгляда.
Напротив, на стене, висела хорошо знакомая ей фотография, сделанная когда-то в прошлой жизни, перед блоковским вечером. Две молодые жизнерадостные подруги — Надя и она, Вера…
Роман снова зашевелил губами. Язык его не слушался, голоса не было, изо рта шёл один сип.
— Что? Что ты говоришь? — отчего-то шёпотом спросила Вера.
— Это она… Она… — с невероятным трудом еле слышно прохрипел умирающий.
Он улыбнулся, остановившийся взгляд его внезапно потускнел и застыл окончательно.
— Что он сказал? — требовательно спросил Тимофеевский.
Фотографии он не видел, стоял к ней спиной.
— Не знаю, я не поняла, — тихо ответила Вера.
Она решила, что парень узнал её на фото и, находясь в бреду, именно это и пытался выразить. Какая-то связь между убитым партизаном и Надей ей совсем не пришла в голову.
Тимофеевский снял шапку с головы и молча закрыл умершему глаза. На фотографию он так внимания и не обратил, не до этого было.
Глава 40
ВСТРЕЧА
Ранней осенью сорок четвёртого знаменитый светозерский рынок выглядел жалким скоплением полупустых прилавков. Ничто не напоминало сейчас времена не столь далёкого изобилия, когда колхозы свозили сюда продукты со всего района. Горстка истощённых старух да колченогих стариков продавала убогую снедь, шаталось пацаньё с серыми лицами, непонятного возраста женщины меняли какие-то старые, изношенные вещи.
Жизнь пусть мучительно, но текла. Оккупанты хоть и чувствовали себя всё более неуверенно, однако строго следили за тем, чтобы никакой паники в городе не возникало. Разглашение сведений о прорывах русских приравнивалось к военному преступлению. Только высшие чины знали о настоящем положении вещей. Правда, сильно досаждали участившиеся бомбёжки, но с этим уже ничего нельзя было поделать.
Надя, потолкавшись на рынке с полчаса, сторговала наконец четыре картошины и триста грамм хлеба. Недалеко, справа от неё, за соседним прилавком покупал продукты немецкий офицер.
Если бы Надя присмотрелась внимательно, то разглядела бы на левом рукаве офицера ромб с обвивающей жезл змеёй, что обозначало принадлежность немца к медицинской службе. И тогда, увидев знакомый символ, она бы уж наверняка узнала и владельца шинели. Это был её бывший начальник, военный врач, оберартц Вернер Штефнер.
Но Надя, занятая радостными мыслями о том, какой пир устроит она Алёше и Ирине Семёновне сегодня вечером, не обратила на него ни малейшего внимания. Мало ли офицеров ходит по городу, бояться ей нечего, с документами всё в порядке.
Вернер Штефнер, рассчитавшись за покупки, повернулся и, заметив Надю, уставился на неё, не веря своим глазам. В нескольких метрах от него стояла непойманная похитительница ребёнка его уважаемого друга Генриха Штольца, виновница сломанной жизни бывшего дарьинского коменданта.
