Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит
При игре в стос чрезвычайно важно знать, какая карта падает в лоб, и правильно выбрать ее при подрезке. Для этой цели существует целый ряд способов. Так, например, из колоды выбираются все валеты и слегка сгибаются с углов. При подрезке стараются попасть под карту, на которой лежит валет, валет – «угадан».
Если колода новая, рубашку карты, которую подрезают, натирают воском до блеска при подрезке, когда колода снимается на рубашке, получается смутное отражение нижней карты, которая должна идти в лоб. В некоторых случаях на части карт, скажем, на всех фигурах [85] , слегка делаются легкие надрезы или так называемый «ёрш», когда зазубренные края карт слегка натираются воском, который легко нащупать рукой подрезывающему. При такой подрезке карту держат несколько косо и «щупают» край верхней карты. Играющий уже может приблизительно ориентироваться в том, что карта упадет в лоб.
Кроме этих, наиболее распространенных «номеров» в загашнике каждого центровика [86] , а именно таким и был Мося, был припрятан еще целый ряд «номеров», о которых никому никогда не рассказывается – это уже производственные секреты.
Проследив, как Рыхлый тасует карты, а тасовал он не по-фраерски, то есть склад боков, а складыванием концов в концы, Мося уже не сомневался, что его партнер выберет пятерик, и теперь ему самому следовало определиться с «номером» из своих производственных секретов. Однако для этого необходимо было проиграть несколько раз, чтобы мечущий уже знал расположение карт в колоде, принимал его в расчет при тасовке, чтобы уже затем можно было с легкостью бить противника в лоб [87] .
Проиграв первую сдачу, затем вторую и третью, что почти развеселило Рыхлого и тех троих, что стояли за его спиной, Мося вдруг почувствовал, как его пальцы начинают работать сами по себе, приобретая еще довоенную легкость, и он уже знал, что более не отдаст Рыхлому ни одной бумаги.
Рыхлый, можно считать, угадал, когда сказал, что дуракам и новичкам всегда пруха. Обчистив его до последней бумаги, а потом и до шикарнейших котлов с массивным золотым браслетом, которые зарвавшемуся Рыхлому пришлось снять с руки, весьма довольный Мося хотел уж было по правилам настоящего стоса показать ему, во что он выиграл, то есть хотя бы немного раскрыться, чтобы оставшийся в замазке [88] партнер не очень-то возникал, тем более что по правилам того же стоса ответ оставался в силе, как вдруг Рыхлый побелел лицом, и его голос заполонил весь катран:
– Сука, козел! Ты сам сказал, что будем играть на счастье!
– Ну, насчет «козла» и «суки» ты, фраерок парашный, мне еще по полной программе ответишь, а насчет твоих претензий… Не ты ли, сучий недоносок, на фигурах ерши надрезал да воском рубашки надраивал?
Однако ни Рыхлый, ни его мордастое сопровождение словно не слышали то, о чем говорит этот фиксатый еврейчик. Троица сопровождения двинулась на Мосю, хотя по всем правилам и законам присутствующие не имели права вмешиваться. Нарушивших это правило обычно ждала кровавая месиловка. На территории Советского Союза еще никто не отменял закона, по которому проигравший обязан был платить. «Проиграл – плати, выиграл – получи». Правда, неуверенные в себе игроки могли брать себе в помощь кого-нибудь из корешков, но их участие в игре строго оговаривалось заранее. В данном случае Рыхлый и его кореша хотели взять Мосю просто на глотку, нахрапом.
Стоявшего рядом с Мосей Пулю в расчет они не брали.
– Закройся, падла жидовская! – почти завизжал Рыхлый, уличенный в игре на складку, тогда как договаривались играть на счастье. – Закрой свою пасть, иначе я тебе щас все фиксы вырву!
– Даже так? – удивился Мося, доставая из-под полы пиджачка «вальтер» выпуска тридцать восьмого года и положив палец на спусковой крючок. Он как бы с искренним сожалением прицокнул языком: – Зря ты, парашник, так сильно меня обидел, зря. Хотя ничего плохого в «жидовской морде» лично я не нахожу. Но вот то, как ты меня назвал «жидовской падлой»… за это тоже придется ответить и тоже по полной программе.
И вдруг заорал на Пулю, который стоял открывши рот:
– А ты чего стоишь, как пьяный биндюжник, приклеившийся к столбу? Выводи!
То ли этот крик невзрачного на вид Моси подействовал, то ли еще что, но Пуля вдруг также выхватил из-за брючного пояса старенький, но, видимо, вполне надежный револьвер и, ткнув им под брюхо Рыхлому, почти прошипел в его лицо:
– Выходь по одному! И вы, трое…
– Да ты чего, Пуля?! – сунулся к нему очнувшийся катранщик. – Обоссался, что ли, со страху под этим жиденышем? Так мы же его щас всей братвой…
Но тому будто вожжа под хвост попала.
– Молчать, с-с-сука продажная! – уже в полную глотку вопил он. – А то и тебя щас в распыл пущу! Или, думаешь, не знаю, как ты нашу братву этим гумозникам сдаешь? Так я тебе, с-с-сука, напомню! Очень даже напомню. Ты у меня долго кровью харкать будешь.
Сначала побледневший, затем побагровевший катранщик хотел было вновь открыть свою золотую пасть, однако сообразив, что сейчас не тот момент, чтобы качать свои права, только хрюкнул в сторону Пули и, резко развернувшись, направился к двери смежной комнаты.
– Стоять, падла! – раздался спокойный голос молчавшего до этого Волка. – Стоять! А ты, – кивнул он появившемуся с улицы Пикадору, – выводи этих козлов по одному. У меня к ним свой базар будет.
– Мужики… – попробовал было хрюкнуть кто-то из постоянных посетителей катрана, но его тут же оборвал хриплый голос Волка:
– Мужики на хозяина [89] горбатятся да лес валят, а перед тобой, тормоз ты стебанутый, авторитетные люди стоят.
Он повел стволом в сторону осатаневшего от подобной наглости катранщика и голосом, не терпящим возражений, приказал:
– Ты тоже – во двор… следом за этими гумозниками. – Однако заметив, как вновь белеет багровое до этого лицо катранщика, усмехнулся кривой усмешкой: – Да не боись, не трону, если, конешно, ерепениться не будешь. Короче, так! Выводи свою лошадь из стойла и запрягай повозку. Мне прокатиться кой-куда надо будет. И если не будешь поднимать кипеж, верну.
Он показал Пикадору с Пулей, чтобы те выводили гумозников на улицу, и все так же продолжая держать в руке ствол, повернулся к сжавшимся у дальнего столика катранникам*:
– Надеюсь, всем всё понятно? Вот и хорошо. И чтобы в течение часа отсюда никому ни шага. Узнаю, что кто-то рванул в город, – отрублю нос по самые яйца.
И никто уже не сомневался, что он пристрелит любого и каждого, кто осмелится нарушить его приказ.
Связав по рукам и ногам Рыхлого с его сопровождением, Волк, Пикадор и Пуля загрузили исходящих лагерным матом гумозников в легкую повозку, и Волк, сказав Пуле, чтобы тот сматывал отсюда удочки, тронул поводья лошади…
Отъехав с полкилометра от усадьбы катранщика, Волк натянул поводья и повернулся лицом к сидевшему рядом Пикадору:
– Ну что, начнем?
– А чего ждать-то? – буркнул тот в ответ.
Подошел соскочивший с повозки Мося:
– Вон там, за леском должны ждать Боцман с Шайтаном, так может, до них дотянем?
Однако «тянуть» уже было поздно. Скорый на руку Пикадор уже тащил с повозки упирающегося, исходящего матом Рыхлого и гвоздил его одним и тем же вопросом:
– Берлога?.. Где ваша лёжка? Колись, с-с-сучара, иначе…
– Да пошел ты!.. – еще не до конца врубился Рыхлый и тут же пожалел об этом.
Хлесткий, как удар кнута, пистолетный выстрел заставил его замолчать, и он уставился на красное пятно, расползающееся на груди длиннющего, как жердь, шатена, который как лежал на дне возка, так и остался лежать там, удивительно выпучив глаза.
Еще не до конца поверив в происходящее, Рыхлый взвизгнул было опять отборным матерком, однако второй выстрел заставил его заткнуться, и он теперь уже наполненными ужасом глазами смотрел на второго своего подельника, который только ногами дернулся, когда Пикадор спустил курок.
– Ты… ты чего? – взвизгнул Рыхлый.
– Следующая пуля – твоя, – пообещал Пикадор, приподнимая стволом подбородок Рыхлого. – Ну а потом уж…
Ему не дал договорить последний из троицы, которая опекала в катране Рыхлого:
– Я покажу. А этот, – кивнул он в сторону Рыхлого, – может и не знать. Мы его в городе держим…
– Хорошо, ты покажешь, – хмыкнул Пикадор. – Ну а этого… Ладно, потом посмотрим, на что он сгодится.
– Сколько сейчас ваших в берлоге? – спросил Волк.
– Ну-у, если в город никто не подался, то семеро.
Глава 12
Захватив по пути Боцмана с Шайтаном, они еще засветло подъехали к развилке, от которой наезженная колея вела на хутор Выселки.
– Что, там действительно высланные живут? – поинтересовался Боцман.
– Какое там! – отозвался рыжий. – Хозяин более чем справный, у него одних только овец штук двадцать будет, да еще свиньи и скотина в придачу.
– И как же он с таким богатством решился вас приютить? – хмыкнул Шайтан.
– А очень даже просто, – отозвался рыжий, уже согласившийся мысленно с тем, что придется как-то вживаться в новую бражку, члены которой позаковыристей его прежних подельников будут. – Хозяин того хутора родным брательником нашему гетману [90] приходится, вот и пришлось ему принять нас как своих родных. Впрочем, этот самый хозяин тоже не в пролете остается – мы ему вшивниками, бумагами, а то рыжевьем исправно за всё платим. Он, считай, уже озолотился за счет нас.
