Станислав Мыслиньский - Над Припятью
До 13 июня десантные войска создали 5 плацдармов шириной около 80 и глубиной 13–18 километров, где сражались уже более 16 дивизий, имеющих в своем составе 326 000 солдат. В скором времени число этих дивизий должно было возрасти до 90…
Так по истечении двух недель должна была выглядеть ситуация в Нормандии. Именно этого так сильно опасался Модель. Однако он не предчувствовал удара, который вскоре должен был быть нанесен и по его войскам. План «Багратион» — мощная совместная операция 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов — находился на завершающем этапе подготовки.
Перед завтраком Модель просмотрел несколько шифровок. Самая короткая была из ставки. Начальник штаба оперативного руководства вермахта сообщал о больших потерях войск противника в Нормандии. Командующий резервными войсками генерал-губернаторства доносил о совещании, которое состоялось 6 июня в Кракове, в Вавельском замке, с участием доктора Ганса Франка. «Мы рассчитываем на сильную поддержку группы армий «Северная Украина», — сообщал генерал Хенике. — Хотим, чтобы операция «Штурмвинд» нанесла окончательный удар по большевикам и польским бандитам. Без участия войск вермахта, в том числе бронетанковых и авиационных частей, «Штурмвинд» не сможет осуществить возложенные на него надежды… Время начала операции — 8 и 9 июня…»
Командующие армиями докладывали о положении на фронте. Донесения были короткие.
— Застой, — буркнул Модель, взглянув на обер-лейтенанта Хоппе.
— Может быть, затишье перед бурей? — вырвалось у офицера.
Фельдмаршал показал на пачку бумаг:
— Передать это штабистам. Благодарю вас!
Когда офицер-шифровальщик вышел, майор Ганс Петер доложил, что завтрак ждет в саду под деревьями.
— Прекрасный день, господин фельдмаршал, — едва заметно улыбнулся он, видя усталое лицо своего шефа.
— А вы, господин майор, знаете грузинскую поговорку? Грузины говорят: жену хвали после смерти, а день вечером.
Адъютант рассмеялся.
* * *Их было пятеро: трое от Гарды и два советских солдата. Они шли на выполнение боевого задания. Поручник Заяц определил его кратко:
— Ребята! До сих пор неизвестно, где сейчас остальные отряды 27-й дивизии. Их нахождение не отмечено в районе Камень-Коширского, где майор Жегота определил место сосредоточения после перехода через Припять. Вообще их нет на этой стороне фронта. Мы высылаем вас, чтобы найти их. Задание трудное! Надо будет перейти не только немецкую линию фронта…
Поручник Заяц (Зигмунд Гурка-Грабовский) командовал теперь отрядом. Гарда не добрался до спасительного берега реки, разделив судьбу многих своих подчиненных — партизан 23-го пехотного полка. Почти сто человек навсегда остались лежать среди гитлеровских окопов или утонули в водах Припяти. 114 человек были ранены. Командование советской 47-й армии, которая находилась на этом участке фронта, направило раненых в свой полевой госпиталь в Камень-Коширском и в госпиталь 1-й армии Войска Польского вблизи Пшебражи. Немного позже некоторые из этих раненых оказались в госпиталях Харькова, Киева, Ростова и даже Москвы. Вместе с ранеными польскими партизанами на лечение были направлены раненые партизаны Иванова. Личный состав этого отряда во время боев на Припяти и при ее форсировании сократился более чем на половину.
— Передайте польским партизанам, что мы все еще их ждем! — добавил майор Логинов. — Скоро пойдем на запад, в Польшу! Ваша армия нуждается в опытных и обстрелянных людях…
Майор Логинов, начальник разведки, действующей на этом участке дивизии, был ответственным за эту операцию. Он знал, что этих пятерых парней ожидает трудное задание. Они должны были пойти в район, насыщенный немецкими войсками, полицейскими карательными экспедициями, бандами УПА. От себя майор выделил красноармейцев Алешку и Сережу, молодых, но опытных разведчиков.
Поручник Гурка-Грабовский выбрал троих: подхорунжего Лешека, рядовых Жбика и Рыся — отважных и знающих местность партизан. Командиром группы назначили подхорунжего, который добровольно выразил желание пойти на это задание. В лагере его тяготило бездействие. Вдобавок он сильно переживал смерть поручника Зарембы и хотел отплатить гитлеровцам за смерть человека, которого так сильно любил. В лесу под Киверцами не было такой возможности. Но это время должно было наступить. Когда? На этот вопрос никто не мог дать конкретного ответа. Даже генералы Зигмунд Берлинг и Александр Завадский, которые неоднократно их посещали, в ответ на этот вопрос только улыбались.
Командующего 1-й армией генерала дивизии Берлинга радовал боевой дух и желание бывших партизан Армии Крайовой сражаться с немцами. Он не сомневался, что вскоре эти люди пополнят подчиненные ему части.
— Когда же выступаем? Скоро, товарищи! Должны! Родина ждет, ребята! — говорил им генерал Александр Завадский. — Наши земляки все глаза проглядели. Столько лет оккупанты купаются в польской крови и все еще продолжают убивать наших близких. Вы очень хорошо знаете об этом, немало видели этих преступлений… Вы познали кошмар и горечь неволи. Вы были в центре этого ада…
— Пан генерал! Говорят, что наша группировка будет отправлена в Англию… Это правда? — спросил партизан Орел.
Все насторожились. Нет, не потому, что им улыбалась возможность далекой поездки куда-то за Ла-Манш. Их интересовал ответ.
Заместитель командующего 1-й армией по политчасти и одновременно член военного совета бригадный генерал Александр Завадский говорил прямо, без обиняков:
— В Англию? Дорогие мои! В Польшу через Англию?! Вы знаете, какое это огромное расстояние? И зачем? Именно теперь, когда мы на пороге родины… Ведь отсюда самый короткий путь…
— Для экскурсий еще не время, ребята! Надо спешить. Чем быстрее выгоним врага из Польши, тем меньше жертв и разрушений будет на нашей земле. Двинется Советская Армия, пойдем и мы с ней! — Генерал Берлинг говорил с грустью в голосе. — Нас ждут тяжелые бои… Наверняка будут новые жертвы! Но мы не пожалеем ничего для нашей измученной родины…
— Но ведь вместе с англичанами сражаются наши! — бросил кто-то. — Пан генерал! Они идут с тем долгожданным вторым фронтом… И оттуда тоже ведет путь в Польшу!
Наступила тишина. Генералы многозначительно посмотрели друг на друга. С нескрываемой печалью в голосе начал заместитель командующего армией:
— Разными дорогами и с разных сторон мира в Польшу сейчас направляются польские солдаты-скитальцы. Мы, солдаты 1-й армии, идем прямой и самой короткой дорогой: из-под Ленине до Варшавы. А потом к Одеру, к Нысе-Лужицкой, к Балтике. Там вобьем пограничные столбы с пястовским орлом, как когда-то наши предки, — продолжал генерал Завадский. — Велика цель перед нами, людьми от плуга и молота, людьми труда, к которым до сих пор в Польше никогда не относились доброжелательно и с симпатией. Мы должны это изменить. Наше поколение, мы и вы, воплотим извечные мечты трудящихся, наступит время социальной справедливости…
Партизаны из отряда Гарды сосредоточенно слушали эти идущие из сердца слова генерала. Они уже знали их биографии-Берлинга, в прошлом легионера и кадрового офицера, который не ушел в ливийскую пустыню, а остался, чтобы с мая 1943 года участвовать в формировании польских соединений в СССР, а теперь командовать армией народного Войска Польского; Завадского — бывшего горняка, бесстрашного человека, борющегося за социальную справедливость, коммуниста, которого не сломили тюрьмы и пытки санационной Польши.
Генералы говорили о Польше, о родине, ожидающей избавления не только от оков национального гнета, не только…
* * *Мыслями о будущей Польше делились с солдатами во время частных разговоров и бесед генералы Берлинг и Завадский, такую же картину нового облика родины рисовали перед ними и политические работники 1-й армии. Одним из них был капитан Лысаковский, человек, которого ценило не только командование армии. Его знала и уважала Ванда Василевская. Они работали вместе в Союзе польских учителей. Как они оба мечтали, чтобы двери польских школ и учебных заведений были открыты перед молодежью, как, например, тех, что организованы теперь в польской армии. Они хорошо знали, что представляли собой довоенные четырехклассные начальные школы. А на Волыни таких школ было 1766, в том числе всего лишь 168 шести — и семиклассных. В школах — оборванные дети, утолявшие на переменах голод печеным картофелем. А ведь среди них наверняка было много одаренных, много неоткрытых талантов. Из более 2 миллионов человек населения Волыни 53 процента были безграмотны.
— Тяжело работали за этот горький хлеб. Вы знаете об этом не хуже меня, — говорил капитан Лысаковский, — Нищета и безработица забрасывали многих далеко за пределы Польши. Та Польша была мачехой… — Говоря это, капитан всматривался во внимательные лица.
