Алескендер Рамазанов - Зачем мы вернулись, братишка?
– Тогда пошли рис варить, – Рубцов шагнул к кошаре, – костерчик разведем, окопаемся для вида. Пусть думают, что мы здесь на ночь остаемся.
– Да, комсомолец, если вернемся, иди в командиры. В армии лучше всего быть командиром. А пока тебе, Миша, решать. Я без мандата здесь, но начало плана хорошее. Дальше что?
Джума закинул автомат за плечо:
– Ну, если командиром быть хорошо, тогда и слушайте. Рубцов, положи всех спать. Лепешки, орехи подели. Воду проверь, не подсыпали чего? Разлейте по флягам, часть в канистре вскипятите – чаю попить. Костер разжечь и держать поярче. Два костра. Маяки, а не костры. Назначь впеременку ковырять землю по углам кошары, пусть делают вид, что окапываются. Начнет смеркаться – подъем, и бегом к родной земле. И есть у нас на отдых – три часа от силы.
– А костры горючие зачем? Да еще два?
– А затем, чтобы их приборы ночного виденья ослепли. И еще: будем отходить, свали все барахло в кучу, а вниз пару «эфок», понимаешь? Им подарок и нам сигнал, в случае чего. Только поумнее спрячь, нынче народ пошел недоверчивый.
Чаю никто не дождался. Пожевали черствых пресных лепешек, досталось всем по горсточке кишмиша и грецких орехов. Расстелили брезент и, выложив автоматы у головы, забылись в обморочном сне. Единственное, что успел Рубцов, – заставил набить магазины и рассовать оставшиеся патроны по карманам. Правда, перед этим он проверил за кошарой их пригодность, да и парочку запалов шерахмадовских сжег. Осторожно так закрепил в стене и веревкой чеку выдергивал. Битый комсомолец! Не одни мы поставляли начинающим моджахедам патроны, которые разносили ствол при первом же выстреле, ручные гранаты, взрывающиеся в руках, шнуры, детонирующие в оболочке огнепроводных, и прочие игрушки дьявола. Правда, Акбар как-то участвовал в дознании, когда двух бойцов обвинили в продаже патронов и судили, несмотря на то, что было доказано – они эти патроны в чайнике варили. Оружейники сказали, что на «пять сорок пять» это не действует. А может быть, слабо кипятили?
К закату развиднелось и, едва солнце ушло за Зави-Зард, в вышине задрожали обманчиво крупные звезды.
– Пора, – поднялся от костра Горшенев, – пойду поднимать народ. Звезды – это хорошо, не заблудимся. Вон Полярную как видно, лучше, чем в планетарии. Пойдем, Коля, готовь свой подарок возможным гостям.
– Сейчас, секунду, – Рубцов запрокинул голову к небу, – я вот Большую Медведицу еще могу найти, Марс отличаю, потому что красноватый. А остальное – тьма сплошная. А вы, товарищ майор? Вот слева от ковша что?
– Если имеешь в виду Большую Медведицу, то слева Малый Лев, справа – Рысь. Впереди, чуть левее – Псы Гончие.
– Зверинец, одним словом, – засмеялся Рубцов, – на небе зверинец и на земле живодерня. А откуда вы это знаете, про звезды?
– Видишь ли, Николаша, когда нормальные пацаны на танцы бегали, я астрономический кружок посещал. Теперь они дома, перестройкой занимаются, а я здесь с вами. Вот и вся польза от моих знаний.
Две осколочные гранаты с выдернутыми чеками Рубцов уложил под пакет с рисом, в который осторожно воткнул еще один запал с разогнутыми усиками и от него, не маскируя, перекинул через дверной проем кусок веревки. Не ребус, конечно, для тертого бойца, но в запарке могло отвести глаза.
Горшенев повел группу на северо-запад от кишлака Маликей, к холмам, рассчитывая при подходе к Пянджу, в случае преследования, использовать рельеф местности. Путь удлинялся километра на четыре, зато можно было не опасаться, что на рассвете перестреляют, как сайгаков, с вертолетов в солончаках пустыни Хаджахрег. Мысль была во всех отношениях хорошей, но вот, к сожалению, хорошие мысли на войне приходят в голову многим и, что характерно, по разные стороны баррикад. Едва группа вышла к пологим склонам, как впереди, километрах в двух, блеснул узкий луч прожектора, а затем послышалось мягкое урчание двигателя.
– Акбар? В чем дело? Кто-то едет от границы. Но тут же нет дороги?
– Если «бронник» или джип, на кой черт ему дорога? Здесь как на автодроме катайся. В холмы он не пойдет. И нам выше ползти не надо, чтобы не высветили. А если что, так у нас девять стволов. Отобьемся. Все их преимущество – фары. По ним и ударим, в случае чего.
Через пять минут метрах в ста от того места, где залегла группа, пронесся, высвечивая путь через щелевидные насадки на фарах, «шишарик» – «ГАЗ-66». Все обошлось вполне мирно. Правда, минут через пятнадцать гулкий воздух пустыни донес до них эхо взрыва, а затем приглушенный расстоянием треск автоматных очередей.
– А ведь это по нашу душу пришли, Миша. Похоже, столкнули мы нечаянно две интересные конторы. Теперь вся надежда, пока они с «шишариком» разберутся. А там, видно, люди серьезные. Ночью у границы как хозяева катаются. Вот теперь бы я привалов не делал. Ставь задачу на форсированный марш. Все, что мешает бежать, – пусть бросят. Автомат, два магазина, камеры. Джума, внуши ребятам. Не хочется здесь последний бой принимать. Поднимай дух. Ты же умеешь по-командирски.
Речь Горшенева обступившим его бойцам была краткой:
– Бежать за мной. Рубцов в замыкании. Если хорошо попросить Бога, то он направит все силы, и ум даже, в ваши конечности. В колонну по одному. Камеры? Веревку? Вперед!
Серый рассвет застал их на краю тростниковых джунглей. Под ногами захлюпала черная протухшая жижа. Горшенев выслал вперед дозор и объявил короткий привал.
– Ну, говори, Акбар, что с баллонами делать? Не протащим ведь надутые через эти заросли.
– Не угадал, Миша. Только с их помощью и пробьемся, и не утонем. Надувайте, насколько легких хватит, перетягивайте пополам, по бокам петли вяжите. Понятно, как утюгом пройдем, а если кто провалится в бочагу, так за петлю ухватится.
– Сколько мы выдержим в такой каше? Лед же сущий! Я уже ног не чую, правда, – пожаловался Рубцов.
– Минут тридцать. Потом судорога. Пока ломит – значит, чувствуешь. А если нога от бедра не твоя – не выпускай петлю, просто в луже захлебнешься.
– Акбар, вот бы сейчас твой освежитель пригодился, скажи?
– Нет, командир. Мною и всеми нами сейчас страх правит и боль. Это сильнее.
– Да нет у меня страха, брат. Все по херу, понимаешь.
– Говорю же тебе – страх. Не боязнь, не трусость. А тот, что еще от пращуров-ящеров. Вот когда его нет, то человек не рассуждает – просто ложится и помирает. Ложись, ну? А ствол под челюсть? Нет? Видишь, страх, он нам разум заменяет, когда мозги отказывают.
– Все. Можно отчаливать на этих влагалищах, – Рубцов указал на стянутые баллоны, поразительно напоминавшие огромные черные половые губы с редкими толстыми волосами-веревками.
– Видишь, Миша, о чем он в такой момент думает? И скажи, что это не подсознание?
– Я всегда об этом думаю, – ощерился Рубцов.
– Пошли, за петли хватайся, пошли, мать! – закричал Горшенев.
И вовремя. Не прочавкали и двухсот метров, как над головами зацвикало, дребезжаще заныло. Автоматная дробь сначала была слышна сзади, а потом справа и слева. Их охватывали полукольцом и, возможно, пытались выгнать на «номера»… Стадом диких кабанов они ломились через тростниковые джунгли, боясь встретить смерть в ледяной тухлой жиже на «ничейной» земле. Орали что-то нечеловеческое, били короткими очередями на все четыре стороны. Упавших поднимали пинками. Но пригорок, обещавший спасение, вздыбился минометной вилкой.
– Ложись, ложись, бл. дь! Не стрелять! Бросай на хер, кому… Лежать!
– Всем бросить патроны, уж скоро граница… Акбар, дай бинт. Пакет дай, говорю.
– Зацепило, Миша? Что?
– Нет, нормально. Сдаваться надо. Посекут свои же.
Запенилось вокруг багрово-синего мосластого кулака марлевое кружево.
– Акбар, если что, иди ты… Поймут, надеюсь, со второго раза. Иначе минами забьют. Похоже, участок пристрелян. Суки, знают, куда направить. С мертвых ничего, кроме вони… Все: капитан Горшенев пошел сдаваться. Не стреляйте в белых голубей…
Отстегнув ремень с подсумком, Михаил тяжело поднялся на колени, пополз к лессовому гребню, а потом, рывком выскочив на откос, замахал руками, развевая белые ленты. А за спиной, из-за реки сдвоенно ударили пулеметы. Горшенева отбросило вперед, и Акбар потерял его из виду.
– По е…му Афгану – огонь! Давай.
Десяток автоматных стволов ударили по противоположному берегу. Кто-то толково выпустил две сигнальные ракеты в направлении пулеметных гнезд. Над головами низко заныло, и через несколько секунд серия разрывов грянула на афганском берегу.
Горшенев лежал, уткнувшись лицом в хрупкую, вымороженную полынь, подвернув под себя руки.
– Вы нарушили государственную… На месте… за голову! – Металлический голос обрывисто проникал в сознание.
– Мишка? Джума, ты слышишь?
Сзади навалились вывернули локти.
– Смотри, осторожней. Чтобы не с гранатой. Это у них первое дело. Да пусть он и переворачивает. Слышь, «душара», по-русски понимаешь? О, кивает! Поверни другана лицом.
