Вилль Бертхольд - Гибель линкора «Бисмарк». Немецкий флагман против британских ВМС. 1940-1941
Это случилось незадолго до начала сражения. Небо было таким же серым. Каждый предавался размышлениям, думая об одном. Два матроса стояли на верхней палубе и глядели в море. Они в десятый раз обсуждали то, что собирались сделать.
Только в последний момент перед прыжком они засомневались.
Сколько требуется смелости, чтобы поступить именно так.
Или действовать сию же минуту, или отказаться. Другого не дано. Похищенный плот надуется автоматически при касании о воду и будет готов к использованию. До нее было метров десять. Совсем не плохо. Надо постараться прыгнуть как можно дальше.
Возможно, матрос, сиганувший за борт на секунду раньше товарища, думал в это время о матери или жене. А может, и нет. Принимал он решение неосознанно, спасал ли жизнь, так как часами не мог думать ни о чем другом, кроме смерти?
Они перемахнули через борт, ухватились за петли и не отпускали. Течение быстро отнесло беглецов от «Бисмарка». Мог бы вахтенный заметить, как они покинули корабль? Доложил бы немедленно о бегстве командиру корабля? Как бы тот поступил? Расстреляли бы беглецов в воде? Сообщили бы о дезертирах на землю по радио? Преследовали бы дезертиров всю жизнь проклятия тех, кто остался умирать?
Ничего не случилось. Никто не заметил их исчезновения. Оно удалось – во всяком случае, на данный момент. Гигантские волны относили дезертиров все дальше от места приближающейся катастрофы. Они утратили чувство времени. Пока в отдалении грохотал инфернальный ритм выстрелов и взрывов, море казалось еще более бескрайним, злым и суровым. А страх, от которого они спасались, вырос еще больше.
Так продолжалось несколько часов. Когда один из них начинал засыпать, другой тормошил его криками: «Очнись! Во что бы то ни стало бодрствуй!»
Они пытались петь, но соленая вода немедленно заставляла их замолчать. Их глаза от усталости ввалились. Спасательные жилеты сдавливали горло. Беглецы оглядывали горизонт и видели корабли, которые оказывались всего лишь клубами тумана. Они видели землю. Слышали голоса. Но в тот же миг убеждались, что ошибались.
Боже, неужели это никогда не кончится? Наверное, это пострашней, чем быть разорванным на куски снарядом?.. Утонуть подобно трусам – медленно, бесконечно медленно? Если бы они остались на корабле! Им хотелось орать. Матросы ненавидели и проклинали друг друга.
Их переполняла жалость. Жалость к себе. Затем им слышались голоса родных. Их хватка за петли ослабевала. Но они вновь хватались за них и держались так крепко, как могли. Тем не менее они чувствовали, что силы тают. Если бы руки не были заняты, если бы их руки сохраняли силу, матросы бы сцепились в драке, бросая друг другу в лицо обвинения в трусости.
Помогло бы каким-либо образом это другим, если бы еще два человека утонули с кораблем? Изменила бы что-либо в судьбе «Бисмарка» гибель 2402 человек, а не 2400? Когда требуется больше отваги: когда берешь судьбу в свои руки и бросаешься в проклятое безграничное море или остаешься на борту корабля и ждешь смерти от огня или осколка снаряда?
Они задавали себе эти вопросы. Верили в свою правоту. Может, они были правы. Но что правда, а что ложь перед лицом смерти? Кто может знать это? Другие люди, которые не оказывались в подобной ситуации и им не приходилось испытать то, за что они ратовали? Дезертиры заглушили свою совесть. Они убеждали себя в том, что правы.
Но в тот самый момент их взгляды останавливались на свободных ручках плота. Они понимали, что рано или поздно их сослуживцы погибнут, потому что на корабле не было шансов на спасение…
Германское командование приказало нескольким подводным лодкам поспешить к месту боя и помочь «Бисмарку». Но субмарины, которые возвращались после выполнения заданий, израсходовали все торпеды и вынуждены были наблюдать со стороны, как их боевые товарищи боролись за спасение своей жизни.
Одна из этих подлодок подобрала дезертиров. У ее командира сразу же возникли подозрения, но он ничего не сказал. По прибытии подлодки на базу дезертиров арестовали и допросили. Они дали противоречивые показания. Время их не пощадило. Выяснилось, что они оставили «Бисмарк» до получения соответствующего приказа.
Этот вопрос подлежал рассмотрению военным трибуналом. Он судил двух выживших матросов с «Бисмарка». Приговор неизвестен. Он остался военной тайной, раскрытие которой, даже по неосторожности, каралось смертью. Судьба настигла двух беглецов, которые попытались взять ее в собственные руки…
Несмотря на несколько случаев паники, в целом экипаж «Бисмарка» вел смертельную битву с впечатляющей организованностью. Под интенсивным огнем раненых уносили в укрытие. Оставшиеся в живых члены команд смертников пробивались в импровизированные пункты сбора по приказу или без него. Каждый бросался в бой, подносил боеприпасы, охлаждал раскаленные стволы орудий при помощи огнетушителей, спешил на помощь заблокированным товарищам, становился на место погибших.
Там, где гибли офицеры, молодые матросы, чьи претензии на лидерство подкреплялись только отвагой и решимостью, временно брали на себя командование. Обреченные на смерть, державшиеся вместе, окруженные смертью, под градом вражеских снарядов, моряки «Бисмарка» проявляли подлинное чувство товарищества, которое отличалось от ура-патриотизма, пропагандируемого в официальной прессе и партийными ораторами.
Из лазарета, находившегося в передней части корабля, капитан-лейтенант Вернер Нобис руководил группой санитаров-добровольцев. Огонь противника несколько ослаб.
– За мной! – крикнул он и бросился в люк.
За ним последовали шестеро матросов. Корабли противника подошли так близко, что их силуэты четко просматривались на горизонте. Нобис прошел недалеко. Рядом с батареями АА лежал молоденький младший лейтенант с бледным, перекошенным лицом.
– Петерс!
– Меня достали, герр капитан… Оторвали обе ноги.
– Я снесу тебя вниз.
– Не стоит, герр капитан… Я долго не протяну.
«Боже, что можно сделать, – думал Нобис, – как помочь?»
Недалеко от Петерса лежал другой раненый, который периодически вскрикивал и, вероятно, мог еще быть спасен.
– Сигарета есть? – спросил Петерс.
Нобис прикурил сигарету и вложил ее между губами младшего лейтенанта.
– Я знал, что меня достанут… Взгляните на это.
– Я вынесу тебя отсюда.
– Все кончится через минуту, – промычал Петерс. Его голос был настолько слаб, что Нобису приходилось нагибаться к нему, чтобы разобрать слова. – Вы выживете, герр капитан… Уверен в этом. Если кто-то… выберется отсюда… то это будете вы… Здесь все ужасно. – Он застонал и захныкал. Воспаленные глаза уставились в одну точку. – Передайте прощальный привет… матери, – пробормотал он. Его широко раскрытые глаза уже остекленели. Сигарета застряла в остывающих губах.
– Он мертв, герр капитан, – сказал матрос из ремонтной команды.
Несколько секунд капитан-лейтенант Нобис думал, что задохнется. Горло онемело, сжалось, рот пересох… Кружилась голова. Тошнило, кровавая карусель продолжала кружиться. Фрагменты тел, крики, стоны, рвущиеся снаряды, команды!
Среди всего этого прозвучал голос укора – голос Дайны: «Я знала, чем это кончится, говорила тебе. То, что ты делаешь, безумие».
И снова умирающие товарищи, крики, снаряды, грохот разрушения…
Капитан-лейтенант выпрямился и повернулся к стоящему рядом матросу.
– Черт возьми! – прокричал он.
«Бисмарк» горел, но вел огонь. Надстройки разрушены, две орудийные башни умолкли, импровизированные лазареты переполнены, медикаменты закончились. На корабле 700, а может, и больше убитых – кто их считал? Сотни раненых кричали, стонали или молча предавались отчаянию.
Елсу, строевому офицеру, снаряд прямым попаданием оторвал голову. Погиб адмирал Лютьенс. Но командир корабля все еще находился на капитанском мостике.
Огонь противника усилился. Бронированные плиты раскалились докрасна от бесчисленных попаданий снарядов, в любой момент жар мог проникнуть в помещение, где хранились боеприпасы, – это неизбежная гибель…
Огонь над колоссом поднимался выше надстроек, рвались снаряды и умирали люди, но внизу, казалось, ничего не происходит. Еще горели лампы, работала телефонная связь, вертелись турбины, светились кончики сигарет, слышался гул разговоров. Грохот от взрывов доносился будто издалека. Он не отличался от звуков орудийных залпов самого «Бисмарка».
Сохранялась нормальная температура. Работали вентиляционные шахты. Но спокойствие, порядок, самообладание были призрачными и неестественными. Офицеры, конечно, знали, каково положение линкора, но старались сдерживаться и не терять оптимизма. По телефону лаконично сообщалось об успешном ходе боя. Но информация, которую передавали офицеры и старшины, отличалась от той, которой располагали они.
Матросы на нижних палубах не знали – или не хотели знать, – что происходило всего в нескольких метрах от них. Экипаж корабля составлял 2400 человек. Очередь обитателей верхних палуб наступила первой. Но война не забывала и остальных. Она хранила их до самой трагедии.
