Александр Карпов - В небе Украины
— Вылетать нужно только парами. Иначе не хватит горючего. «Охота». Только «свободная охота».
— Да, да, — согласился комдив, понимая, что большими группами вылетать рискованно. К тому же погода настораживала. — Внимательно следите за изменением метеообстановки, — напутствовал Василий Николаевич. — В случае чего… Словом, действуйте по обстановке.
Да, далеко не все предусмотришь здесь, в землянке, А в полете на «охоту» достаточный простор для инициативы. При этом летчики не связаны в маневре, да и цель выбирается ими по своему усмотрению. «Свободная охота» — соблазнительная штука, вот только не всегда ясно, кто за кем охотится — ты за противником или противник за тобой.
— Вылетайте, — объявил комдив. — Кого возьмете в ведомые?
— Головкова, — ответил Хитали.
— Ну что ж, Головкова так Головкова. Жду с победой!
Хитали застегивает планшет и направляется в противоположный угол землянки. Увидев сидящего на нарах Георгия, который играл в домино, окликнул:
— Головков, со мной на «охоту»! Георгий с силой ударил по дощатому столу фишкой и восторженно объявил:
— Рыба! — Затем молча взял планшет, надвинул на голову шлемофон и направился к выходу.
Они готовились на боевое задание одни, и в то же время не одни. Рядом были друзья, с которыми несколько минут назад сидели в землянке. С ними был командир дивизии, сказавший скупо и тепло на прощание: «Жду с победой». Нет, не одни они. Несколькими минутами позже вслед за ними пойдут очередные пары штурмовиков.
Острый взгляд Хитали скользнул по наплывавшей облачности, затем по механику, который ждал сигнала на запуск.
— Кажется, пора, — проговорил Захар.
В этот момент зеленая предупреждающая ракета взмыла в осеннее небо. Прежде чем она упала на землю, Хитали успел удовлетворенно бросить:
— Дождались, наконец.
Могучая энергия более полутора тысяч лошадиных сил мотора сотрясает кабину «ильюшина». Но тормоза сдерживают эту силу.
— Разрешите взлет? — запрашивает Хитали по радио.
— Взлет разрешаю.
Самолет отпущен с тормозов. Пара «илов» пошла на взлет. Чуть погодя за ней пойдет вторая, затем — третья.
В пути от аэродрома до цели, а летели в район Резекне, где час назад был обнаружен железнодорожный эшелон, Хитали и Головков не сказали друг другу ни одного лишнего слова, кроме того, что предусмотрено:
— Перехожу на бреющий…
— Подойди поближе…
— Порядок…
Погода ухудшалась, низкие многослойные облака протянулись на сотню километров, они скрадывали видимость, ухудшали ориентировку.
Уже должна показаться железная дорога. Хитали делает небольшой подскок, чтобы осмотреться, и опять переходит на бреющий. Он предельно лаконичен и спокоен в воздухе. Но никто не знает, какие усилия нужны летчику, чтобы в такую погоду не отклониться от проложенного маршрута. Самолет идет как по струнке, летчик точно ведет машину в нескольких метрах от земли.
В жизни каждого из тех, кто не раз летал на «свободную охоту», бывали моменты, когда надо собрать воедино все, что ты узнал и постиг раньше. Сколько их, сложных, непохожих друг на друга боевых вылетов, было у Хитали! Опыт каждого из них помогает ему теперь в нужный момент безошибочно выбрать решение.
Но вот впереди показался черный дымок. Это железнодорожный эшелон! Небольшой подскок — и Хитали открывает огонь «зрэсами».
Впереди замелькали огненные шары, заговорили пушки и пулеметы. Упругие нити трассирующих пуль и снарядов впиваются в открытые платформы, перекрещивают паровоз.
Железнодорожный эшелон скрылся в ярких вспышках пламени и дымных шапках разрывов. А штурмовики на малой высоте и на максимальной скорости разворачиваются на повторный заход и сбрасывают бомбы.
Чувствуется, что враг захвачен врасплох. Из вагонов посыпались люди. Замелькали зеленые шинели фашистов. Сразу же застучал крупнокалиберный пулемет сержанта Яковенко. Взрывами бомб было повреждено железнодорожное полотно, снесено с рельс несколько вагонов.
Показалась вторая пара «илов», ведомая командиром второй эскадрильи Николаем Горевым. В небе все равны. Чины и звания на крыльях самолетов не значатся. Но каждый ведущий знает — по нему равняются летчики.
Вскоре железнодорожный эшелон превращается в лаву огня и металла. Но время, как патроны в обойме: минута к минуте, час к часу. Пора уходить, иначе не дотянешь до своего аэродрома.
Не более десяти минут продолжалась атака, теперь можно оценить результаты. Подорван паровоз, сожжено более двух десятков вагонов и открытых платформ с техникой, уничтожено до роты солдат.
Штурмовики в последний раз прочесывают эшелон и разворачиваются на сто восемьдесят градусов. На обратном пути они встречают еще пару штурмовиков. Значит, передышки фашистам не будет.
Хитали идет на посадку. Комдив, подъехав к капониру, поджидает, когда Захар зарулит и выключит двигатель.
— Как отработались? — спрашивает он.
— Нормально, товарищ полковник, — четко отвечает Хитали.
XXXIIПрибалтийская зима 45-го года прошла как-то незаметно. Неожиданно начались дожди, потянуло на оттепель. Все аэродромы дивизии действовали в течение дня, и никто не мог сказать, как комдиву удавалось бывать на каждом из них ежедневно и при этом успевать непременно сходить на боевое задание.
К вечеру Рыбаков был в 807-м авиаполку. Времени до наступления темноты оставалось немного, а еще был запланирован один вылет. И простая задача выпустить две пары превратилась в неимоверно сложную. — Полечу сам, — объявил комдив. — Ты, Головков, пойдешь со мной. Вторую пару поведет Горев.
Через десять-пятнадцать минут пара штурмовиков поднялась в воздух и взяла курс на запад. Лишь только мелькнул красный кок командирской машины, как пара «ильюшиных» скрылась за горизонтом.
Комдив знал цену каждого боевого вылета, и по ночам, пока летчики спали тревожным сном, мучительно перетасовывал пары, звенья, чтобы на рассвете приказать: куда, сколько, кого.
Инспектор, прилетавший на аэродром, убеждал Рыбакова:
— Не надо вам много летать. Сшибут.
— Был у меня знакомый старикашка, — ответил ему комдив, улыбаясь. — Так он прожил сто лет. Прожил, как проспал. Ничего не сделал.
— Но ваше дело руководить.
— Не летая, нельзя руководить, — твердо ответил комдив.
Штурмовики как бы сливаются с окружающей местностью. Ведущий еле различим на фоне земли и его самолет кажется небольшой темной точкой.
Косматые свинцово-серые облака то и дело закрывали кабину.
— Приготовиться к атаке! — передал комдив по радио. — Атака! — подполковник первым открыл огонь из пушек и пулеметов. Пули и снаряды без труда находят вражеские автомашины. Пошли в ход «эрэсы».
Бомбы сброшены. Разворот на второй заход. Сначала никто не мог определить, откуда бьют зенитки. Но разрывов становилось все больше. Они не сулили ничего хорошего.
На развороте самолет комдива был подбит и пошел на снижение. Три штурмовика, словно журавлиная стая, оставшаяся без вожака, кружили над комдивом.
Ведомый комдива старший лейтенант Головков все еще не мог поверить, что случилось непоправимое. Он видел, что машина лежала на боку с приподнятым кверху крылом. Около взвода вражеских солдат бросилось к севшему самолету.
— Атаковать! Только атаковать, — принимает решение Головков. Вслед за ним пошел в атаку Николай Горев. — Однако горючего оставалось в баках только чтобы дойти до своего аэродрома. Снизившись до бреющего, летчики дали последнюю очередь, помахали крыльями и взяли курс на свой аэродром.
Тем временем Рыбаков, отбежав от самолета метров на двадцать, припал к земле и приказал воздушному стрелку лечь рядом. Выхватив пистолет, он взвел курок, нагнулся к боевому товарищу и тихо шепнул:
— Драться будем до последнего…
На лице комдива не было испуга. Наоборот, его взгляд был открытый, смелый до дерзости, какой бывает только в юности. Комдив прополз с десяток метров и спрятался за огромный ствол дерева. Не отставал от него и воздушный стрелок Виктор Кондрашов.
Облачность поредела, и в лесу стало светлее. На земле лежал пожухлый снежок, отдавало сыростью.
«Отсидимся до темноты, а там подадимся, к своим», — решил комдив.
Но немцы не оставили их в покое. Где-то совсем рядом раздалась длинная автоматная очередь. За ней последовала еще одна. Значит, близко фашисты. Уже слышны их шаги. Они шли со всех сторон.
Предстоял неравный бой. Как когда-то перед выполнением боевого задания в тылу противника, комдив взвесил все за и против.
Воздушный стрелок, сжавшись в комок, прирос к земле и вопрошающе смотрел на комдива, все еще надеясь на какое-то чудо.
Кольцо врагов сжималось. Все чаще и чаще фашисты кричали: «Рус, сдавайся!».
