Константин Семенов - Нас предала Родина
— Выруби ты его! — зло сказал Аланбек, поворачиваясь. — А то врежусь куда-нибудь. Дай сигарету!
Москвич дернулся, подпрыгнул на ухабе и вылетел на встречную полосу.
— На дорогу смотри! — Борис схватился за ручку, упер ноги. — Дельтаплан кто спасать будет?
— А ты не нервируй, не включай всякую хрень! И не боись, все под контролем — доставлю я тебя к твоей Ире. Лучше кассету поставь, любимую. Хорошо поет!
Из динамиков полился плачущий голос Булановой; Аланбек мечтательно прищурил глаза. Свернули на Первомайскую, здесь движение стало пооживленнее. Из двора вынырнул и затрясся у них перед носом грузовик, доверху набитый вещами. К выглядывающему из кузова холодильнику веревкой был привязан красный тазик, из него свисал половик.
— Видал? — кивнул головой Аланбек. — Ничего врагу не оставим!
— Алан, а ты уезжать не собираешься? У тебя же в Гудермесе родители, там вроде спокойно.
— Чего мне там делать? — удивился Аланбек. — Брат собрался, было, потом тоже остался, только жену с детьми отправил.
— А сестра?
— Малика боится квартиру одну оставить.
«Москвич» обогнал еле плетущийся грузовик и через сто метров догнал еще один — такой же. Только без тазика.
Слева мелькнул пустынный Нефтяной институт, справа — филармония. Алан вырулил на улицу Красных фронтовиков, свернул направо. У Облсовпрофа обогнали группу молодых парней в камуфляже, у каждого за спиной по нескольку выстрелов гранатометов. А около Главпочты встретили очень странного типа — мужчину лет пятидесяти, в старой военной форме и в буденовке со звездой. Из-за спины у мужика выглядывала такого же возраста винтовка, на поясе болталась противотанковая граната.
— Наше тайное оружие, — засмеялся Аланбек.
Первую воронку увидели на аллейке, напротив шахматного клуба. Воронка была не сказать чтобы большая, но заметная — прямо рядом со старомодной скамейкой. Часть скамейки разворотило, отбросив далеко в сторону бетонную ножку, другая по странной прихоти стояла почти не тронутая, обрезанная будто ножом. Странное зрелище.
Еще одна яма зияла за оградой роддома. «Ошиблись? — подумал Борис. «Или специально? Где же Светкина сестра рожать будет? Вот кто ненормальный, вот кому пальцем у виска надо крутить. Да и мы не лучше. Наверное, почти все, кто остался в этом городе, так или иначе ненормальные». Немного опустил стекло, подставил голову под холодный поток. Хмель быстро улетучивался. От ветра? Или от другого? «Как там Ира?»
Ирина оторвалась от пакета с вещами, повернулась к окну. «Как там Боря? Зря я его отпустила, это водка все. Надо было тоже поехать. А Славик? Господи, кончится это когда-нибудь? Хорошо хоть самолетов не слышно. Нет, зря! Но нельзя же никогда не расставаться, и так все подшучивают. Хотя, почему нельзя? Кто сказал? Сейчас можно! Ведь каждый раз может быть послед.… Хватит!». Ирина подошла к окну, долго-долго вглядывалась. Вздохнула, собрала пакет и пошла на кухню.
«Москвич» проехал мимо замолчавших навсегда поющих фонтанов, свернул на Августовскую. И почти сразу двое не совсем трезвых мужчин увидели еще одну воронку — самую большую. Бомба опять угодила в аллейку, взрывной волной разметало скамейку и погнуло некогда изящный, сработанный под старину фонарь. Срезанные ветки деревьев укрыли снег темным ковром, и только вокруг воронки скорбным овалом чернела земля. Щедрая грозненская земля, про которую говорили: «Сунь палку — вырастет дерево».
Аланбек надавил на газ, «Москвич» недовольно взревел, прибавил ходу и почти сразу вновь остановился. Борис по инерции дернулся вперед.
— Ты что?
Аланбек молча кивнул налево.
Борис повернул голову и присвистнул: старинный дом с известным всему городу магазином «Мелодия» было не узнать. Часть стены исчезла, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение внутренности квартир. С последнего этажа, зацепившись ножками, свисала старомодная металлическая кровать, и развевалась на слабом ветру простыня.
Как белый флаг.
Борис нервно нажал на клавишу, обрывая плач Булановой, полез за сигаретой. Когда же он последний раз был в этом магазине? В детстве и юности, помнится, частенько — то охотились за новомодными шариковыми ручками, то за пластинками. Потом все реже и реже. Последний раз, пожалуй, когда купил здесь подзорную трубу. Это уже при Горбачеве. Да, точно, как раз начиналась перестройка. Перестроились… Он обернулся: белый флаг медленно уплывал, скрываясь за заснеженными ветвями деревьев.
Москвич миновал первую в городе девятиэтажку с «Салоном для новобрачных», выехал на площадь. Площадь носила громкое имя «Дружбы народов», это же символизировал и стоящий в центре монумент. В народе, в зависимости от национальности, его называли совсем по-другому. Три гранитные фигуры — чеченец, русский и ингуш — всматривались вдаль слепыми глазами. Что они там видели? Что сказали бы, будь у них такая возможность? Нашли бы слова?
В сквере за монументом собралась небольшая толпа. В основном, женщины, немало детей, старики. Почти все с сумками. «Русские», — наметанным взглядом грозненца отметил Борис и попросил:
— Тормозни.
Женщины настороженно глянули на остановившуюся машину, на двух приближающихся мужчин.
— Здравствуйте! — тихо поздоровался Борис. — Извините, а вы что здесь стоите? Автобусы ждете?
Женщины обвели их оценивающим взглядом, что-то там, по-видимому, разглядели и немного оттаяли.
— Да, автобусы.
— Второй день ждем.
— Третий!
— Не, выдумывайте, второй.
— Вы, может, и второй, а я уже третий день сюда прихожу.
— Подождите, подождите! — поднял руку Борис. — Что за автобусы? Когда бывают? Куда везут?
Женщины заговорили все разом.
— В Моздок. Утром был.
— Во Владикавказ.
— В Кизляр. Не было утром ничего! Говорят, днем должен быть.
— Какая разница куда? Лишь бы отсюда. Только нет ничего. Может, и не было?
— Да что вы? Мне соседка рассказывала — был автобус, точно был!
— Как же она вам рассказывала, если уехала?
— Это «Красного Креста» автобусы.
— Какого «Красного Креста»? Наши автобусы, местные. И дерут за проезд безбожно!
— Говорят, позавчера израильский автобус был. Но они только своих берут.
Борис переглянулся с Аланбеком, поднял повыше воротник, спросил, ни к кому не обращаясь:
— Так что, никто автобусов не видел?
— Как не видели? Вам же говорят — видели! Люди видели!
— А вы куда едете? — спросил подошедший пожилой мужчина. — Если из города, смотрите осторожнее.… Говорят, «дудаевцы» никого просто так не выпускают, шины прокалывают.
— Своим не проколют! — зло бросила женщина в шубе и испуганно замолчала. Из-за ее спины с любопытством выглядывала маленькая девочка.
— А как войска? — спросил Борис. — Про коридоры ничего не известно?
— Какие коридоры? Нет никаких «коридоров»! Стреляют во все, что движется!
— Что вы несете? Как не стыдно такое говорить?
— А что это мне должно быть стыдно? Пусть им всем будет стыдно! И тем, и другим! Они там деньги делят, а нам страдать!
— Грех так говорить! Грех! Покайтесь!
— Не за что мне каяться!
Борис повернулся и пошел к машине; Аланбек уже открывал дверь.
— Мужчина, извините, — женщина в шубе смотрела куда-то мимо Аланбека. — Вывезите нас, пожалуйста.
Девочка по-прежнему глядела из-за спины женщины на Бориса. А может, это был мальчик? Борис натянуто улыбнулся, ребенок скрылся за шубой, снова выглянул. Женщина перевела затравленный взгляд на Аланбека, заторопилась:
— Я заплачу, у меня есть деньги! Сто долларов… Мало?
— Извините, — сказал Аланбек, — не могу.
— Двести, — выдохнула женщина. — Двести! И еще рублями есть…
— Не могу, — повторил Аланбек.
Женщина помолчала, притянула шагнувшую к Борису девочку.
— Нас двое всего. Я и Катя. Еще мама была… Мы из-за нее и не могли никуда. Хоть куда-нибудь.… В Моздок, это же рядом! Может, вы за квартиру отвезете? Вам же нужны квартиры? А тут даже выгонять не надо. Хорошая квартира, двухкомнатная…
Аланбек хлопнул дверью, треснул по рулю кулаками. Машина дернулась.
— Гадство! Да что она.… Вот гадство!
Женщина проводила их отсутствующим взглядом, девочка улыбнулась и помахала рукой.
Дальше ехали молча.
Через пятнадцать минут, Борис поднял шлагбаум гаражного кооператива и «Москвич» пополз по чистому, без единого следа снегу. Дельтаплан занял место в багажнике, Аланбек хлопнул крышкой, и Борис вздрогнул. Ему почудилось, что это над ним, закрывая свет захлопнулась крышка, что это его опустили куда-то. В могилу?..
В старом дворе около музыкального училища хмель исчез окончательно. И было от чего: срезанные осколками ветки знакомых с детства деревьев, кладбищенская тишина, пустота и обрадованные лица родителей. Влажные мамины глаза, седая борода отца. Как же они здесь одни?
