Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники
«Так то ж оттого и умный, что очки носит», — подтрунивает над Сидор иным командир третьего взвода младший лейтенант Полулях, которого за его небольшой рост прозвали в роте «Четвертьляхом». Этот — полная противоположность Сидорнну. До войны Полулях служил в артиллерии и с тех пор, как сам уверяет, «сохранил военную жилку». А вместе с тем в нем осталось что‑то и от колхозного пчеловода: о пчелах, о пасеке, о своей родной слободе может говорить часами. Предмет его особой гордости составляет то, что будто бы их слободу в давние времена обожал философ Григорий Сковорода, уединявшийся там на пчельниках.
Сидорин довольно равнодушно относился к легенде о Сковороде, а вот командир второго взвода лейтенант Тихонравов не упускал случая подзадорить Полуляха:
— Выходит, ты земляк Сковороды?
— А як же!
— Может, и последователь его?
— Трошки и последователь.
— Тогда скажи мне конкретно, что знаешь из философии Сковорода?
— Ну, то песня долгая… Григорий Саввич казав, например, шо «всякому голову мучит свой дур». Разве ж то не философска мудрость?
— Сдаюсь, — поднимал руки вверх Тихонравов, — Сковорода был прав.
— А шо? Конечно, прав, — простодушно соглашался Полулях.
С командиров взводов мои мысли переключились на сержантов. Знаю ли я их? Пожалуй, лучше всех изучил характер Саука. А вот телефониста, которого сразила прошлым вечером фашистская пуля, я почти не знал: он из нового пополнения. Сразу обратил внимание на его медаль «За отвагу». Собирался расспросить, где и как он заслужил ее, да так к не расспросил — не успел. С ощущением какой‑то вины перед погибшим я и уснул…
На рассвете мы схоронили его в окопе, который он сам вырыл. Старшина спросил:
— Снять медаль?
— Не надо, — ответил я.
— Тоже так думаю, согласился старшина. — Пусть она будет с ним…
Деревню нам штурмовать не пришлось: комбат принял решение обойти ее справа и слева.
Уже за деревней, в низкорослом кустарнике я встретился с Новиковым. Он сказал, что утром наткнулся на убитого майора, который поднимал нас вчера в совершенно бессмысленную атаку. Пуля настигла его в нескольких шагах от окопов наших стрелковых рог.
23
Минул еще один день войны. Немцы остановили нас на промежуточной позиции. Первая попытка овладеть ею оказалась безрезультатной. Батальоны не продвинулись ни на метр, и никто почему‑то не настаивал на повторении атаки.
Мы лежали на совершенно открытом месте под палящими лучами солнца. Даже на дне глубокого окопа было жарко.
— Дождика бы, — сказал я Сауку.
— Зачем? — возразил сержант. — Дождь для нашего брата — бедствие.
— Для земли нужен дождь. Ты же крестьянин.
Сержант посмотрел на меня с удивлением. Не ожидал
он такого разговора. Стал оправдываться:
— На войне все шиворот — навыворот. Вижу, что потрескалась земля, пожелтела цэава, а вот не подумал о дожде. Другим голова забита…
На исходе дня противник почти прекратил обслрел боевых порядков батальона.
— Видно, фрицы перегрелись, — посмеивался Сауте. — А может, драпанули? — насторожился он.
Я позвонил комбату и высказал предположение о возможном отходе немцев. Так оно и было. Полковая разведка установила, что против нас оставлено лишь небольшое прикрытие.
Началось преследование. До самой темноты батальон продвигался вперед, встречая время от времени слабое сопротивление немногочисленных групп автоматчиков.
Основные неприятельские силы удалось настигнуть возле речки. Они уже успели переправиться через нее на противоположный, возвышенный берег и обстреляли нас оттуда из шестиствольных минометов.
Первые мины разорвались позади нас. В таких случаях самый верный выход из‑под губительного огня — новый рывок вперед, еще большее сближение с противником. Этот маневр батальон выполнил, можно сказать, безукоризненно. Но и после того наши позиции оставляли желать лучшего. Мы опять оказались внизу, на открытом месте.
Надо было хорошенько приготовиться к завтрашнему дню, со всеми его неожиданностями. Мои заботы сосредоточились главным образом на выборе такой точки, с которой я смогу наиболее эффективно управлять огнем.
Слева, почти у самой воды, разглядел при свете немецкой ракеты что‑то похожее на бугор. Пополз туда вместе с Сауком и Теслей. Впотьмах едва не столкнулись с капитаном Новиковым.
— Вы куда?
— На тот вон бугор.
— Не угодите черту в пасть, — предостерег Новиков. — Я думаю, нужно назад отойти.
— Только вперед! Надо до предела сжать нейтралку. Иначе нас тут перемешают с землей.
— Для этого надо видеть противника.
— Завтра увидим.
— Ну — ну…
На том мы и расстались.
Бугор мне понравился.
— Копай окоп! — приказал я Сауку.
— Товарищ старший лейтенант, мы же здесь одни-одинешеньки будем! Стрелковые роты метрах в ста позади окапываются, — засомневался Саук.
— Зато обзор хорош… Тесля, — позвал я телефониста, — тяни связь.
Тот сразу пропал со своей катушкой в темноте, а мы вдвоем усердно заработали лопатами, стараясь отбрасывать землю подальше.
Гитлеровцы располагались где‑то совсем близко. Легкий ветерок доносил с того берега обрывки немецкой речи. Прямо над нашими головами зависали осветительные
ракеты, при каждой вспышке приходилось лежать неподвижно. это, конечно, замедляло работу.
Временно оставив Саука одного, я разыскал Новикова и попросил его выдвинуть вперед один пулеметный расчет для прикрытия моего НП. Новиков обещал помочь нам, если понадобится, но выдвигать пулемет категорически отказался.
К рассвету мы закончили оборудование НП. Тесля обеспечил надежную связь с огневыми позициями — они находились метрах в пятистах от нас, в овражке.
Я собрался было прилечь, но пришел Новиков. Он хотел посмотреть, насколько широка речка, какова крутизна противоположного берега.
— Здесь придется просидеть несколько дней, — определил он. — От контратак мы почти гарантированы, но своими шестиствольными немцы посчитают нам ребра.
Из дальнейших рассуждений Новикова следовало, что отход гитлеровцев неизбежен, так как фланги у них в опасности.
— Вам бы, товарищ капитан, служить где‑нибудь в штабе, — высказал свое мнение Саук.
— Я всего — навсего командир пулеметной роты, — возразил Новиков, — по забросайте меня камнями, если мой прогноз не сбудется.
Он ушел. До полного рассвета я еще успел вздремнуть на дне нашего глубокого и узкого окопа. Когда рассвело, с неудовольствием обнаружил, что вокруг все черно ог разбросанной нами земли, и редкий бурьян сильно втоптан. Позади виднелись мелкие окопчики стрелков. Впереди — густые заросли. и узкая полоска воды. Да, рискованно было ночевать здесь…
Начали пристрелку. Противник пока молчал.
В полосе соседа слева я заметил какое‑то передвижение. До роты пехотинцев гуськом уходили к горизонту, в тыл немецкой обороны. В бинокль трудно было разглядеть, кто это. Позвонил комбату.
— Не сосед ли выдвигается вперед?
— Не может быть, чтобы сосед так далеко оторвался от нас, — возразил комбат. — Это фрицы. Ну‑ка, пусти парочку вдогонку!
Пока я произвел расчеты и выдал команду на огневые, меня кто‑то опередил. Облачка разрывов появились не
далеко от цели. Две наших мины разорвались поближе к ней. Никакой реакции! Пехота продолжает двигаться, как двигалась.
Докладываю об этом комбату.
— Все вижу сам, — отвечает он. — Прекрати огонь* Надо разобраться, а то еще своих перебьем.
В нашу сторону просвистели первые утренние снаряды немцев. Теперь противник начал пристрелку по нашему батальону орудиями среднего калибра. От разрыва одного из снарядов на пас с Сауком посыпалась земля. Значит, совсем рядом упал.
Пристрелка велась по всем правилам. До нарастающего свиста очередного снаряда я успевал встать, вскинуть бинокль и осмотреться.
— Неплохо, — сказал я Сауку.
— А впереди еще целый день, — с тоской откликнулся он. — Не унести нам отсюда ноги.
Прилетевший в этот миг снаряд был настолько неожиданным, что мы плюхнулись в окоп почти одновременно с разрывом. Теперь уже более крупные комья земли ударили по нашим спинам. В ушах зазвенело.
— Батарея немецкая совсем недалеко, хлопки выстрелов слышны, — отметил я.
Из‑за речки временами постреливал пулемет. Захлебывались автоматы, хлопали одиночные выстрелы снайперов. Все это, конечно, мешало нам вести наблюдение, выявлять цели.
Саук поставил перед собой задачу: во что бы то ни стало обнаружить пулемет и уничтожить его. А пока мы обстреливали вероятные цели — кусты на пригорке за речкой.
Тем временем противник начал обстрел нашего бугра. Дважды «сыгра’ш» шестиствольные минометы.
