Богдан Сушинский - Жестокое милосердие
Два автомата и две винтовки легли туда же, где лежал автомат убитого. Но легли так, что к ним можно было дотянуться из-за выступа.
— Мы свое слово сдержим, — на всякий случай успокоил немцев Беркут. — А пока покурите. Корбач, ефрейтор — наверх! — скомандовал по-русски.
Корбач неуклюже затоптался на плечах Арзамасцева, пытаясь повторить стремительный рывок лейтенанта. И даже здесь слышно было, как Кирилл сочно матерится под его коваными сапогами. Так же неуклюже загребал ногами и сам Арзамасцев, когда Корбач и Анна затаскивали его на влажную леденистую полку. Глядя на эти муки «восхождения», Беркут окончательно утвердился в мысли, что иной возможности спасти своих товарищей, кроме как предложить немцам разойтись по-мирному, у него не существовало. При таком отходе фрицы сняли бы их в два счета. А ведь в какое-то мгновение ему показалось, что стоило бы еще немного повозиться с ними — глядишь, и выкурили бы.
— Слушай, ты что, действительно немец?! — долетел до него басистый голос унтер-офицера. Лейтенант уже легко узнавал его.
— Чистокровный, — бросил Андрей, внимательно наблюдая, как, все еще не решаясь подняться, уползают по террасе Анна, Арзамасцев и Корбач.
— И стал партизаном?
— Можете присоединиться к моей группе. Легкой жизни не обещаю, но, если уцелеете, вернетесь в Германию свободными и честными людьми.
— Да он, наверно, из этих, из тельмановцев! — вмешался другой немец. — Эй ты, обер! Гитлер вывалял нас в этой войне, как в дерьме, — что правда, то правда. Но и вы со своим коммунизмом тоже не святые!
— Где бы мы еще поговорили об этом, как не здесь? Видит Бог: я давал вам шанс. — Он посмотрел на террасу. Ребята уже ушли. То, что они вырвались отсюда, похоже на чудо. Но оно состоялось. Эта засада — один из сюрпризов войны. В такой ситуации бывать ему еще не приходилось. — Мы уходим. А вы посидите полчаса, пока мои ребята поднимутся в горы. Каждого, кто высунется раньше, пристрелю.
Ответа не последовало. Подождав еще несколько минут, Беркут, стараясь не шуметь, чтобы немцы не догадались, что он спускается, медленно добрался до расщелины, однако в последнюю минуту остановился.
— Слушай, унтер! Я ответил на все твои вопросы. Ответь и ты на мой. Один староста села, который попался нам в пути, сказал, что солдаты, полевая жандармерия и полиция по всей округе разыскивает группу дезертиров. Их хотели арестовать за неповиновение офицеру и прочие грехи, но не успели. Группа ушла в лес. Это не о вас речь? Только честно.
Он слышал, как там, у подножия, разбирали оружие и снова о чем-то вполголоса спорили.
— Может, и сбежали, — это их дело! — наконец подал голос унтер-офицер. — Теперь многие понимают, что война с Россией будет проиграна.
— Брось! Это ты увел группу, — резко ответил Беркут. — И теперь мне понятно, почему у вас не оказалось гранат. Я с ужасом ждал, когда вы начнете забрасывать нас ими. Будь вы патрулем, у вас обязательно нашлись бы гранаты.
— Ты что, и вправду офицер? — поинтересовался унтер-офицер, уже другим, более миролюбивым тоном.
— Естественно.
— Наш или русский?
— Русский, конечно. Так что, пойдем вместе?
— Англичанам или американцам мы бы сдались. Русским — никогда! — снова вмешался тот, второй солдат. — Мы идем в Германию! — Голос у него был какой-то старческий, слабый, дрожащий.
— Не дойдете вы до Германии. Свои же перебьют. Или партизаны. Но это ваше дело. Объясните, какого черта вы затеяли эту пальбу?
— Так ведь тот, что на дереве, первый пальнул. А потом уже деваться было некуда. Откуда мне было знать, что вы слышали о дезертирах? — рассудительно заметил унтер-офицер. — Не пройдем мы, ты прав. Но иного выхода у нас нет, коль уж мы ударились во все тяжкие.
— Лейтенант, немцы! — это уже Арзамасцев. Он кричит, стоя на тропе, ведущей в невысокий, почти безлесный горный массив. Именно этой тропой им и нужно было уходить, но она показалась слишком крутой. — Не меньше роты!
— Божественно! Вовремя же мы вырвались! Эй, вы, слышите?! Сюда приближается около роты солдат, — перевел Андрей дезертирам. Похоже, что теперь он должен был относиться к ним как к союзникам. — Очевидно, по вашу душу. Услышали стрельбу и подняли по тревоге. Уходите по тропе вслед за нами.
Отходя вслед за товарищами, Беркут в последний раз взглянул на того, чей выстрел чуть не стоил ему жизни. Тело убитого все еще висело, намертво зажатое упругими ветвями ясеня, и предано оно будет земле даже без тех, самых скромных, солдатских почестей. Могилу этого дезертира с презрением будут обходить и те, кто еще вчера считал его своим собратом по оружию, и те, кто с самого начала войны видел в нем только оккупанта.
Почти до рассвета пробирались партизаны горными тропами, уходя все дальше на юг, в Подолию, и всю ночь слышали, как — то почти догоняя их, то чуть приотставая, — тащилась вслед за ними группка измотанных обреченных людей, которые сейчас не вызывали у Беркута ничего, кроме чувства жалости. И лишь под утро, когда, преодолев массив Медоборов, они остановились передохнуть в каком-то заброшенном, полусожженном чабанском домике, дезертиры вдруг исчезли. Как исчезают ночные привидения.
29
…Идти в Квасное на связь с Гуртовенко (перевербованным агентом гестапо «Совой») Крамарчуку выпало тогда вместе с Мазовецким. Владислав, как обычно, обрядился в форму офицера СС, он — полицая.
Впрочем, сначала Беркут намеревался послать только его, но в последний момент, когда Николай уже собрался в дорогу, вдруг изменил свое решение. Оказалось, что Отаманчук (уже присоединившийся к его группе со своим взводом разведчиков из отряда Иванюка) сообщил, что в Квасном сейчас постоянно находится небольшой гарнизон, состоящий из отделения вермахта, взвода румын и отделения полиции. Так что незнакомца в полицейской форме сразу же могли задержать, чтобы выяснить, кто он и что привело его в село… А это — провал. Другое дело, когда в сопровождении полицая появляется унтерштурмфюрер СС.
— То, что вы должны встретиться с нашим связным Роденюком, вы знаете, — напутствовал их Беркут, как только они отошли подальше от лагеря. Все инструкции лейтенант решил дать им, уже выйдя из расположения отряда. — Но есть еще одно задание. В этом селе живет девушка, Ольга Подолянская, медсестра местной больницы. Мне известно, что она создала в Квасном подпольную молодежную группу. Выясните через старика, действительно ли это так. Постарайтесь встретиться с ней. И передайте через нее привет Марии Кристич. От Беркута.
— Марии Кристич? — удивленно переспросил Мазовецкий, поглядывая при этом на Крамарчука. — И все? В этом весь смысл нашего задания?!
— Ради этого я пошел бы туда сам, если бы не рана и не двадцать километров лесного бездорожья.
— Понятно. Допустим, она признает нас…
— Признает.
— Тогда пусть напишет обо всем, что хочет передать тебе? — осторожно подсказывал Мазовецкий, поняв, что «привет Марии Кристич от Беркута» — всего лишь пароль.
— Но вы не должны знать, что в записке. В случае крайней опасности уничтожьте ее.
— А если попросится в отряд? — вмешался Крамарчук, уже догадываясь, в чем дело. — Взять ее с собой?
— Почему ты решил, что она попросится?
— Просто я хочу знать, как поступить, если она, эта самая Ольга Подолянская, решит, что ей пора уйти в лес вместе с нами.
— Удержите ее от этого. В отряд — только в самом крайнем случае, — резко ответил Беркут. — В самом крайнем. Впереди трудная осень и зима. Тяжелые бои…
— И все же я хотел бы знать: крайний случай — это?… — стоял на своем Крамарчук, явно провоцируя лейтенанта на какие-то откровения.
— …Это и есть крайний случай, — не выдержал Мазовецкий. — Мы все поняли, командир.
На шоссе им удалось остановить машину, в кузове которой сидел пожилой унтер-офицер с перевязанной рукой. На расспросы унтерштурмфюрера он отвечал довольно неохотно, Николай заметил это, даже не зная языка. И Мазовецкий сразу же оставил его в покое.
Зато сидевший в кабине фельдфебель через несколько километров вдруг решил, что неудобно будет, если офицер СС всю дорогу протрясется в кузове, остановил машину и предложил унтерштурмфюреру сесть на его место. Возможно, он считал, что эсэсовец из вежливости откажется. Но Владислав только этого и ждал. Оказавшись рядом с водителем, он тут же почувствовал себя увереннее, и, как только подъехали к долине, в которой раскинулось Квасное, приказал свернуть к селу. Солдат удивленно посмотрел на него, выглянул из кабины — не вмешается ли фельдфебель, и молча подчинился приказу. Мазовецкому это явно понравилось, и он сухо, тоном, не допускающим возражений, продолжал распоряжаться машиной, показывая дорогу. Все складывалось, как нельзя лучше.
Через несколько минут они уже въезжали в тот конец села, в котором, исходя из разъяснений Отаманчука, должен был обитать партизанский связной Роденюк. Машину они остановили за несколько дворов от усадьбы связного. Мазовецкий из кабины не вышел, чтобы не привлекать к себе внимания. К старику (на этой улице зеленые ставни были только у Роденюка), заглянув по дороге еще в два двора, поспешил Крамарчук. Если бы кто-либо и следил за ним, то решил бы, что полицаю совершенно безразлично, в какой именно двор зайти.
