Лев Савельев - Дом Павлова
Аккуратно свернутые треугольнички с почтовыми штемпелями время от времени получал и командир бронебойщиков Андрей Сабгайда. И каждый раз, когда Александров, бывало, говорил «Пляши, Сабгайда», все уже знали, что пришла весточка от его Аннушки, и многие готовы были плясать вместе с ним.
Историю этого тихого человека с большими светлыми глазами и добрым сердцем здесь знают все. До войны он работал в колхозе под Камышином и в девятнадцать лет соединил свою жизнь с сиротой. Колхоз дал молодым жилье, и пошли у них дети — каждые два года прибавление семейства. Первенец, Александр, не выжил, осталось трое, и молодой отец сильно по ним тосковал.
Андрей любил показывать семейную фотографию. Как хорошо, что удалось заскочить к деревенскому фотографу — буквально за несколько минут перед тем, как отправиться на фронт. Колхозный шофер, который отвозил Сабгайду на станцию, уже неистово гудел. Между тем Аннушка только натягивала жакетик и праздничную юбку. Второпях она не успела ни переодеть, ни причесать детей, а трехлетний Владик так и встал перед фотоаппаратом в огромном отцовском картузе. На лице у очень молодой, коротко остриженной худенькой женщины застыло выражение глубокой грусти. Товарищи участливо разглядывали карточку и покачивали головами… Сабгайда вставал на защиту жены:
— Это здесь она выглядит слабенькой, а вообще-то она у меня бедовая…
Письма прочитаны. И тогда кто-нибудь заводит патефон.
В подвале раздается знакомый голос певца. Иголка давным-давно притупилась, голос звучит Хрипловато, но какое это имеет значение!
…Есть на Волге утес,диким мохом обросот вершины до самого края…
Подперев руками голову, слушает песню Камалджон Тургунов, он вспоминает родной Узбекистан. В казахских степях витают мысли Талибая Мурзаева, и низко опустил голову Григорий Якименко, горюя о милой Украине, стонущей под сапогом оккупантов. Заслушался и Нико Мосияшвили — лицо его непривычно серьезно, сосредоточенно.
Величаво льются звуки суровой, хватающей за сердце песни. А людям, слушающим ее, может быть, и в голову не приходит, что они и есть тот неприступный волжский утес, о который разобьется вал вражеского нашествия.
Клятва сталинградцев
Не считаясь с потерями, гитлеровцы продолжали рваться в город. Им казалось, что еще одно усилие, еще один рывок — и Сталинград будет сломлен.
Советские войска наносили противнику ощутимые потери, и тем не менее, в преддверии нового натиска, перед фронтом шестьдесят второй армии генерала Чуйкова появились свежие вражеские дивизии.
Однако противник отказался от наступления по всему фронту. Все стянутые сюда силы сосредоточивались в северной части Сталинграда, в заводских поселках, в районе Тракторного завода, «Красного Октября» и завода «Баррикады».
Двадцать девятого и тридцатого сентября гитлеровцам удалось овладеть заводскими рабочими поселками. А в ночь на первое октября, когда они особенно яростно атаковали в районе поселка Орловка, в северной части города, последовала вражеская атака и в центре Сталинграда на участке Тринадцатой гвардейской дивизии.
О том, какие надежды возлагал противник на эту ночную атаку, выяснилось потом, когда захватили документы 295-й немецкой дивизии, стоявшей против гвардейцев Родимцева. Триста гитлеровцев с минометами, под покровом темноты должны были проникнуть в тыл Тринадцатой дивизии, закрепиться на берегу Волги, вызвать там панику, а тем временем основные силы противника рассчитывали выйти на берег реки… Но выполнить удалось только самую первую часть этого плана — просочиться на нескольких участках, в том числе и на участке сорок второго полка.
…Темной холодной ночью заместитель начальника штаба полка капитан Алексей Кузьмич Смирнов обходил огневые точки второго батальона. Гитлеровцы активности не проявляли. Во всяком случае, наблюдатели ничего подозрительного не обнаруживали.
На крайнем правом фланге полка позиции второго батальона подходили совсем близко к противнику, который прочно удерживал тут два дома: железнодорожный и Г-образный. Смирнов проверил состояние пулеметов, побывал в траншее и направился в третий батальон. Вдруг где-то совсем близко поднялась сильнейшая стрельба. Смирнов поторопился на мельницу, где его встретил взволнованный связист: полковник ищет Смирнова по всем батальонам и ротам.
— Где вы там пропадаете? — раздался в трубкё резкий голос Елина. — На мельнице, говорите? Живо сюда! Разве не видите, что творится?
А происходило вот что.
Старший лейтенант Григорий Брык, командир минометной роты, охранявшей стык двух полков — сорок второго и соседнего тридцать четвертого, — вышел ночью из землянки. Стояла какая-то подозрительная непривычная тишина. Он стал прислушиваться, и вдруг ему послышалось, что откуда-то доносится приглушенная чужая речь. Он кинулся в землянку, взялся за телефон, но никто не отвечал: ни батальоны, ни полки — ни свой, ни соседний. Отправив к Елину посыльного, Брык отрядил людей проверять посты. И тут все выяснилось: гитлеровцы просочились в том самом месте, где Смирнов был каких-нибудь четверть часа назад. Они бесшумно перерезали телефонные провода, сняли наше боевое охранение, вышли к самой воде и, притаившись чуть ли не рядом со штольней Елина, стали поджидать свою основную группу.
Но Брык их обнаружил и открыл огонь из своих минометов. Эту-то стрельбу и слышал Смирнов.
Между тем положение, создавшееся в ту ночь на участке Тринадцатой гвардейской дивизии, было даже сложней, чем мог предположить Елин. Примерно километром южнее прорвалась к берегу еще одна вражеская группа. Она устремилась вдоль Волги на север, навстречу первой. Противник намеревался образовать кольцо. А пока что два полка — сорок второй и его сосед слева, тридцать девятый — оказались отрезанными от штаба дивизии…
Смирнов застал в штольне майора Долгова, исполнявшего обязанности командира тридцать девятого. Теперь, в тяжелую минуту Елин, как старший по званию, принял на себя командование обоими полками.
— Собирайте всех, кто есть, для контратаки, — приказал Елин начштаба полка капитану Федору Филимоновичу Цвигуну.
Легко сказать «собирайте всех…» А сколько их всех-то? Несколько штабных офицеров, писаря и телефонисты, два-три офицера из резерва, пяток случайно оказавшихся тут связных из батальонов и рот Да еще несколько лосевских разведчиков, отдыхающих в своем блиндаже рядом со штольней. В общем, человек двадцать.
Но раздумывать не приходится. Стрельба слышится все ближе.
И горстка штабных ринулась в контратаку.
В штольне остались только трое: Елин, телефонист и радист.
Между тем командир дивизии генерал Родимцев уже принял быстрые меры, чтобы нанести удар по вклинившимся в расположение дивизии вражеским группам.
Люди хорошо знали местность, знали систему своей обороны, и это позволило гвардейцам действовать уверенно и решительно. Враг не выдержал натиска и начал отходить.
К тому же помогла… артиллерия противника! Его пушки били по своим же. Гитлеровцы уходили в беспорядке, бросая убитых и раненых. В этом ночном бою они потеряли свыше пятисот человек и много оружия.
Это был один из тех боев, когда гвардейцы Родимцева проявили выдержку, стойкость и боевое мастерство.
Дни шли. Дом Павлова, связанный многочисленными нитями со всей обороной полка и дивизии, продолжал стоять неприступной крепостью на площади Девятого января.
Внутри этой крепости бурлила напряженная боевая жизнь. Каждый день, каждый час был насыщен героическими делами.
Однажды звонит командир роты Наумов:
— Ну, сержант, пришел черед для вашей пушки. Сам приду и гостей приведу.
Пушка, которую Павлов разглядел на ничейной земле, стояла тут, видимо, уже давно. Она застряла, примерно, на полпути между военторгом и важным опорным пунктом сорок второго полка, носившим название Дом Заболотного.
Среди развалин этого дома и в его подвалах устроили секреты — огневые точки для станкового пулемета, для миномета-«бобика», для пары противотанковых ружей и двух ручных пулеметов. Все это хорошо помогало защищать Дом Павлова с юга — а ведь с этой стороны, после того как гитлеровцам все же удалось занять дом военторга, расстояние до противника не превышало и сорока пяти метров!
Когда фашисты обосновались в военторге, значение Дома Заболотного особенно возросло. Бывало, в пылу боя люди, оборонявшие эти руины, пренебрегая опасностью, покидали подвал и взбирались на шаткие, малонадежные, но пока не рухнувшие стены верхних этажей. Здесь позиции были более удобны, чтоб отбиваться от наседающего врага.
И вот теперь, на виду у гитлеровцев, предстояло незаметно утащить неизвестно как попавшую сюда пушку.
