Валерий Киселев - Непобежденные. Кровавое лето 1941 года
Шажок на Сож свой взвод вывел почти без потерь, всего двое раненых. Хотя в бою пришлось туго, и он удивлялся, когда ночью ходил обратно за шоссе, глядя на многочисленные трупы погибших на его обочинах, что у него во взводе всего двое раненых.
Сколько они убили немцев во время прорыва, он не знал: бой был сумбурный, все видеть мешал лес. Но сколько-то они, конечно, убили. А вот за три ночи в поисках они свалили, протянув проволоку поперек шоссе, четверых одиночных мотоциклистов, подбили гранатами бронемашину и перебили восемь выскочивших из нее немцев. На вторую ночь они уничтожили тяжелый «бюссинг», несшийся с огромной скоростью по шоссе. Кирченков, сержант, ловко угодил гранатой в кузов, а кто-то из ребят прошил очередью радиатор. Тогда они и взяли сразу десять «шмайссеров».
– Парни, обедать, – подошел к своим Шажок.
Загремели котелками и потянулись за ним все без строя, так как кухня была в двух шагах.
Несмотря на жару и тошнотворный трупный запах из-за реки, аппетит у всех был волчий, некоторые полбуханки хлеба съедали в один присест.
– Что у тебя сегодня, Мишя? – спросил Шажок замусоленного повара.
– Кашя, – ласково и с достоинством ответил тот.
Обычный этот ответ поднял настроение, и Шажок повеселел. «А сапоги надо бы все же поменять на наши…»
Полковник Гришин с удовлетворением осмотрел оборону двух батальонов полка Шапошникова, третий, хотя по счету второй, Леоненко, был впереди, за Сожем. Траншеи в полку были вырыты полного профиля, хотя уставом это не предусматривалось и в мирное время на учениях их не копали. Артиллерийские позиции обеих батарей оборудованы и замаскированы были как положено. Везде в полку чувствовался порядок и хозяйский глаз.
– Долго здесь сидеть собрался, – бросил Гришин стоявшему за спиной Шапошникову. – С Леоненко связь надежная?
– Только посыльными. Проводу не хватает. Два километра все же, а рация у них неисправная. Вчера было тихо, соприкосновения с противником не имел. Машины по шоссе проносятся на полной скорости или в сопровождении танков. – И после паузы, озабоченно, Шапошников добавил: – Но сегодня, в семь тридцать, Леоненко доложил, что на его левом фланге слышен шум моторов автомашин, посланная туда разведка не вернулась. Я отсюда послал туда группу, ушла полчаса назад. Да ее и в бинокль еще можно увидеть.
– Где? – полковник Гришин поднял к глазам бинокль.
– Видите, правее тех кустов сидят, только что Сож перешли.
– Вижу. А почему сидят, а не вперед идут?
Шапошников посмотрел в бинокль и отчетливо увидел, что на берегу реки на корточках сидят пятеро, без обмундирования. «А где же шестой? – забеспокоился он. – И почему действительно сидят?»
– Это как понимать? Купаются? Ты их на разведку или искупаться послал? – зло спросил Гришин.
– Товарищ полковник, – позвал Гришина батальонный комиссар Жижин, председатель военного трибунала дивизии, – вас тут один военврач спрашивает, по делу…
– Что такое? – повернулся Гришин. «Опять автотранспорт для раненых?» – подумал он.
Молодой военврач волновался так, что не знал, куда девать руки.
– Товарищ полковник, у меня раненые…
– Что вам, машину, медикаменты?
– Нет, не в этом дело. Раненые, но как и куда раненые…
– То есть?
Подошли к сидевшей на земле группе красноармейцев. Все встали, увидев полковника.
– Ранения почти у всех в руку, в кисть.
– Что-о? Самострельщики? Кто старший? Из какой части?
– Не из вашей, полковник, – смело ответил один из них.
– Это что, Шапошников? – чувствуя, как всего его охватывает гнев, тихо спросил Гришин.
– Переправились сегодня утром, выходят, сказали, из-за Днепра. Все были целые, сам с ними утром разговаривал…
– Ты это кого кашей прикармливаешь? Предателей? Петр Григорьевич! – позвал Гришин начальника трибунала дивизии Жижина. – Разобрались?
– Разобрался, Иван Тихонович.
– Приговор? – считая глазами стоявших перед ним бойцов, процедил Гришин.
– Согласно законам военного времени…
– Мы не из вашей части! – испуганно крикнул кто-то из группы.
– А ты кому присягу давал? Только своей части или Родине? За тебя кто-то будет воевать, а ты в тылу валяться и потом героя из себя строить, что на фронте был? – вне себя от ярости закричал Гришин.
Шапошников, глядя на стоявших перед ним людей в красноармейской форме, уже не бойцов для него и Гришина, поникших, с виноватыми или смотревшими под ноги тупыми глазами, думал: «На что надеялись? Что если всей группой, то не расстреляют? Чему тогда учили их все эти двадцать с лишним лет советской власти?» И вспомнил, как сразу же после прорыва из окружения в полку был расстрелян политрук Старков из батареи Похлебаева за то, что заставил бойца Тихомирова поменяться с ним формой перед боем. Вчера расстреляли еще одного самострельщика, самого заставили выкопать могилу.
– Товарищ капитан, разведка прибыла, – услышал он тихий голос лейтенанта Тюкаева.
– Петр Григорьевич, приводите приговор в исполнение, – жестко сказал Гришин и повернулся к Шапошникову: – А теперь с твоей разведкой разберемся.
Отошли в сторону, поджидая идущего к ним молодцеватого сержанта.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу капитану, – щеголевато козырнул сержант.
– Обращайтесь, – стараясь успокоиться, сказал Гришин.
– В лесу, в районе ориентиры два и три, обнаружено скопление пехоты противника до батальона, накапливаются для атаки. На подходе к лесу был обстрелян, но прополз левее и наблюдал. В лесу слышен шум машин, устанавливают минометы. Много автоматчиков.
– Да вы и не были в разведке, товарищ сержант, – стараясь говорить спокойнее, начал Гришин. – Вы в кустах просидели, я же вас всех в бинокль видел!
Сержант, быстро побледневший, еле сдерживая проступившие слезы обиды, чуть слышно проговорил:
– Как так? Я был в поиске, товарищ полковник. Это группа у меня оставалась на берегу. Я один…
– Гурьянов! – повернулся Гришин к инструктору политотдела дивизии, стоявшему за спиной.
– Товарищ полковник! – резко вмешался Шапошников. – Надо же разобраться!
– Ты что развел в полку? – сквозь зубы тихо спросил Гришин.
Он, не прощаясь, пошел к лошадям, на которых они приехали в полк.
Через минуту в кустах щелкнул пистолетный выстрел.
Шапошников, словно оглушенный, стоял, не в силах сдвинуться с места. «Что-то здесь не так, наверняка ошибка. Но зачем же так, сплеча рубить? Хороший парень, орден Красной Звезды за Финскую…»
И ругал себя, что растерялся и не смог отстоять своего разведчика.
– Шапошников! – повернул Гришин коня. – Я еду в штаб корпуса на совещание. На всякий случай готовься к наступлению. – Он хотел было ехать, но увидел, что к ним подходит какая-то колонна. – Что за войско? – Гришин остановил коня.
От колонны отделились двое.
– Лейтенант Конаков.
– Младший лейтенант Тырышкин.
Гришин тоже представился, оглядел обоих с головы до ног. Лица у лейтенантов были черные от солнца и пыли.
– В Африке, что ли, воевали? Откуда такие?
Сапоги у обоих были без каблуков, обмундирование оборвано и вывожено в земле настолько, что Гришин невольно улыбнулся:
– От границы ползком?
– Второй батальон четыреста сорок третьего стрелкового полка сто шестидесятой стрелковой дивизии, выходим из-под Чаус.
– А полк где?
– Не имеем связи с первого дня выгрузки, с тринадцатого. Выходим с боями.
– Где комбат?
– Погиб. Я принял командование. Командир девятой роты.
– Сколько у вас людей?
– С нами ровно девяносто.
– Все ваши?
– Нет, несколько летчиков, есть танкисты, артиллеристы без техники, но большинство наши.
Гришин прошел вдоль строя. Половина людей была без оружия, многие без сапог, а некоторые и без обмундирования. Вид их – в трусах и плащ-палатках на голое тело – вызывал и смех, и слезы.
– Ну что же, земляки, – начал говорить Гришин, – если попали ко мне в дивизию, то воевать будете здесь. Тем более что где сейчас ваша, не знаю. Верю, что если вышли, а не по лесам прячетесь, то воевать будете хорошо. Кто без оружия – найти! Подсказывать не надо, где искать?
И, обращаясь к лейтенантам Конакову и Тырышкину, добавил:
– Будем называть вас пока «черной ротой». Сейчас накормить людей, кухни видите, а потом пойдете в Христофоровку, – Гришин показал направление. – Там найдете майора Сенюткина, это будет ваш комбат. Доложите ему, что роте я поставил задачу занять оборону на перекрестке дорог, задерживать всех окруженцев. И чтобы через три дня в батальоне было шестьсот человек! Командир полка у вас – полковник Корниенко.
У Гришина при виде этих людей поднялось настроение. Хотя вид у них был далеко не бравый, хотелось верить, что воевать они будут. «Да, с такими людьми если и до Москвы отступим, не дай бог, то все равно потом до Берлина дойдем», – подумал Гришин, садясь на коня.
