Донбасская повесть - Пётр Петрович Африкантов
— Это моя сестрёнка Лиза, — пояснил Саня. — Предваряя вопросы, мальчик стал рассказывать. — У меня ногу бандери снарядом отстрелили. В больнице остатки стопы отняли, потом, как зажило, домой отправили. Стал учиться ходить на протезе. Затем начались сильные обстрелы, всё рушилось. Мы в подвал жить перебрались — я, Лиза и мама. Нас там, в подвале, много было. А однажды так жахнуло, что подвал раскурочило, многих убило. Кто уцелел, стали разбегаться кто куда. Мама Лиза и я перебрались в подвал этого дома. Стали жить в нём. Потом пришли наши. Люди вышли из подвалов и стали встречать. Мы так радовались, так радовались. Только эта радость была не долгой, потом снова пришли бандери и стали искать тех, кто встречал. Кто-то донёс на нас. Смотрим, на дороге остановился броник. Из него вышли четверо, видим — к нам идут. Мама говорит: «Бегите, прячтесь, это фашисты». Мы с Лизой убежали, спрятались, а мама нет. Её избили.
— Она вся была синяя, — вставила девочка.
— С нашей помощью мама кое-как добралась до кровати. Нам никто не пришёл пособить, боялись, что завтра придут и к ним. — Продолжил брат. — А потом, нацики просто ездили на танке по посёлку и стреляли в дома, как в тире. Наш дом сложился, превратившись в кучу строительного мусора. Мы оказались погребёнными под кирпичными и бетонными обломками. — Мальчику стало трудно говорить, он отвернулся в сторону, чтобы скрыть выступившие слёзы, потом справился с приступом горя и продолжил. — Через неделю мама умерла. Её даже перевязать было нечем. Она всё лежала, слабела и гладила Лизу по голове. Потом шевелиться перестала, только из глаз слёзы текли и текли. Мы её тут за стенкой похоронили. — И он кивнул на кирпичную стену позади себя. — Выкопали с Лизой яму, какую смогли. Сплошная глина, не укусишь, стянули туда тело и закопали. Стали жить вдвоём. Лиза, после похорон мамы, говорить перестала. Так на неё это всё повлияло. На меня тоже подействовало, но я старше и крепче.
— Ме-меня Саня игрушками ле-лечил, — вставила девочка.
— Лечил, да не долечил, — смутился мальчик. — Просто сестра в ступор после похорон впала, была как деревянная, чтоб развеселить, стал ей игрушки лепить из глины. С могилки глины наберу, чуть водички добавлю и леплю, понемногу отошла. Правда, теперь заикается. Раньше этого не было.
— Как ты про игрушки додумался? — полюбопытствовал я.
— До войны ходил в кружок, там лепить и научился. — Глаза паренька засветились, Видно вспомнил приятное из прошлой жизни. — Мы там не только игрушки из глины делали, но и из соломы, и из лыка… У меня из глины лепить, лучше всего получалось. Я даже в соревнованиях участвовал. Нам учитель говорил, что глиной разные болезни лечат, вот я и стал глиняные игрушки для Лизы делать…
Неожиданно девочка вытащила из-под тряпья глиняного баранчика и показала нам. По технике исполнения игрушка была далека до совершенства, но какой в ней таился заряд жизнеутверждения и утешения, просто поразительно. Взрослые такой игрушки никогда не слепят, их задавит рационализм, а скульпторы, потому не слепят, что давно разучились смотреть на мир детскими глазами. У баранчика был совершенно изумительный взгляд. Я даже в начале не понял в чём тут дело, но присмотревшись, уяснил, откуда исходит эта серьёзная детская наивность. Источалась же она из глаз животного. Удивительно, они находились на разном уровне. Один глаз, с небольшой косиной, был чуть выше, а другой, капельку поменьше размером, стоял пониже и взгляд его уходил чуть в сторону и вверх. Это придавало баранчику несказанную выразительность и простоту. Я улыбнулся изделию, и мне показалось, что баранчик мне тоже подмигнул. «Вот оно великое детское искусство самовыражения. — Подумал я. — Ничто не сравнимо с ним. Никто и никогда так не слепит игрушку по-настоящему, кроме ребёнка, не проявит её душу и не задаст ей промыслительной цели в чистосердечной простоте. Дети — самые великие игрушечники на земле. Эти мастера творят даже в лихолетье, даже находясь на границе бытия и небытия, как сейчас».
— Славная работа, — похвалил я поделку.
— Ду-думали, что мы уже отсюда не вы-выберемся, — произнесла девочка, убрав баранчика.
— Никаких выходов не было, пояснил Саня. — Еда тоже закончилась. Потом обнаружили в одной из кладовок несколько банок варенья и огурцов. Их до нас не нашли, потому что при обрушении присыпало. Воду я ещё до бомбёжки принёс, при маме. Потом, в трубах ещё вода оставалась. Немного, но текла.
— Как же вы отсюда наружу выбрались?
Перед тем, как отвечать паренёк помолчал, как бы вспоминая, или собираясь с мыслями. Видно ему трудно было рассказывать о пережитом. Но Санька пересилил себя и заговорил.
— С этим была целая история. Обнаружили под плитами дыру, — пояснил он. — Оттуда ветерком потягивало. — Где подкопали, где поддолбили и получился проход, благо железа здесь хватает и долбить и рыть было чем. Нам это очень помогло. Сестрёнка землю отгребала, а я путь прокладывал. Несколько дней рыли, затем свет увидели. Мама так и не узнала, что мы наружу выбрались. — Санька горестно вздохнул. — А как откопались, я стал в овощехранилище ходить. Оно хоть и сильно разрушено, но найти в нём было чего-то съестное можно. Оттуда мы подгнившие корнеплоды носили. А затем на склад укров напали. Одним словом, их точку артиллерией накрыло. Там и нашли у бандерии склад с провизией. До полуночи сюда перетаскивали. Хоть еда и появилась, но мы всё равно её экономили.
— Та-там ещё много че-чего оосталось, да ут-тром по тому месту о-опять пушка ба-бахнула, уже бандерская, — добавила Лиза. — К-ак всё утихло, мы с С-саней пошли, а там всё в-вклочья. Ж-жалко было, что всё не в-взяли. За-запасы у них были х-хорошие.
— Ладно, Лизка, жалиться, — проговорил наш проводник. — Утром бандери обязательно сюда придут, вас искать будут. Весь посёлок обойдут. Жалко им — такую добычу упускать. Нам надо будет сидеть тихо. Они походят, потопчутся и уйдут. Так не раз было. По следам не найдут. Вокруг одна щебёнка.
Саня и Лиза подсели к столу и с жадностью угощались тушёнкой. Свои продукты у
