Владимир Шатов - Возвращение
- Всё нормально!
Вскоре он отметил, что она поглядывает на него чаще, чем на других, и как-то особенно: ласково и выжидательно - словно хотела заговорить либо о чём-то спросить, но, по-видимому, не решалась.
- А Вы верите в Бога? – наконец решилась она и спросила, наклоняясь к самому уху.
- У меня отец верующий, - тихо ответил полковник, - а мне должность не позволяет…
- Расскажите о нём. – Попросила девушка.
- Когда ему предложили перебраться в Воронеж петь в церковном хоре отец вначале ответил: «Куды ж я поеду. У меня тут жена, двое маленьких сыновей».
Зоя держалась непринуждённо и просто, как и подобает хозяйке. Она внимательно слушала и ободрённый её вниманием Шаповалов продолжил:
- Нам дали бесплатную квартиру на два года и месяца не прошло, как его бас загудел в воронежском архиерейском хоре. Мы с братом были зачислены в этот главный хор губернского города: я пел альтом, а Дмитрий – дискантом.
- Ангелы поют голосами мальчиков! – вставила девушка.
- Мы жили на спуске от Митрофаниевского монастыря. Однажды я с братом выскочил на улицу, услышав стрельбу. Возле монастыря и по улице Новомосковской лежали коченеющие в нелепых позах тела воронежцев. Местами алел снег, краснели хоругви, блестели иконы, и над всем витала смерть.
- Господи спаси и сохрани! – воскликнула Зоя.
- То были жертвы расстрела крестного хода начала «февральской» революции.
- Сколько их было потом?
- Много я потом видел убитых, но детская память не рубцуется. – Полковник тяжело вздохнул.
Всем своим существом он ощущал смутную, но сладостную надежду на вероятную взаимность и начало чего-то нового, значительного, ещё никогда им не изведанного.
- Я уже почти не сомневаюсь, - подумал он, - между нами что-то происходит!
Между тем ординарец Киреева сварил в крепком мясном бульоне пельмени, и гости отметили его кулинарное искусство. Довольно быстро они опустошили два больших блюда.
- Хороши пельмешки! – сказал хмельной Дубцов.
Шаповалов то и дело поглядывал на Зою, украдкой, как бы мимолётом и невзначай, млея от нежности и затаенного восторга.
- А что потом? – спросила она после пробы пельменей.
- Пролетарское государство через газеты и крепкоголосых вербовщиков приглашало молодёжь на восстановление шахт, называя это патриотическим долгом. – С пафосом сказал мужчина: – Я с окрылённой душой прикатил в Кривой Рог, но оказалось, там меня никто не ждал.
- Вот как!
- От голода я забрался в здание Криворожского рудоуправления через разбитое окно, выждав, когда секретарша покинула свой пост. Протиснулся в кабинет главного инженера Бермана, который увидав меня строго спросил: «Чем обязан молодой человек?»
- Я сказал, что если он не примет меня на работу – зарежу.
- Вот так просто и пырнули бы? – удивилась Зоя.
- И пырнул бы, - с решимостью промолвил рассказчик. - Берман внимательно посмотрел на мою рваную фуфайку, заплатанные штаны непонятного цвета, на замызганное лицо и стал расспрашивать меня, кто я и откуда. С прежним бесстрастным выражением черкнул на листе бумаги несколько фраз и спросил: «Так говоришь, крестьянских кровей?»
- Крестьянских.
- Заметны свойственные твоему сословию наклонности, - в словах немца Бермана таилось море скрытой иронии, - отправляйся в отдел кадров...
Зоя дослушала исповедь военного и опять упорхнула на кухню. Даже когда Шаповалов не смотрел на неё, он каждый миг ощущал её присутствие и не мог думать ни о чём другом, хотя пытался прислушиваться к разговору, улавливал отдельные фразы и даже улыбался, если рядом смеялись. Хозяин запальчиво воскликнул:
- Сибирь ваша ерунда, вот Кожановка, в которой мы жили до коллективизации, вот это рай на Земле.
- Ты, Степан Савич, говори, да не заговаривайся! - набычась, рассерженно воскликнул Дубцов. - С чужого голоса поёшь!
- С какого голоса?
- Тебе Сибирь что - место каторги и ссылки?! Ты её видел?
- Видел!
- Из окошка? Проездом?.. Да я свою Михайловку ни на что не променяю! - потемнев от негодования, запальчиво вскричал он. - На всю вашу Украину.
- Успокойтесь! - Хозяйка посмотрела на офицера недоверчиво, с очевидной настороженностью.
- Я за такие байки любому глотку порвать могу - учти!..
Степан Савич был заметно под хмельком, - ошарашенный столь внезапным оборотом до того спокойного и дружелюбного разговора, приложив руку к груди, растерянно бормотал извинения. Остальные притихли, причём Зоя с откровенной неприязнью посмотрела на полковника. Ощущая немалую неловкость, Шаповалов тоже молчал, и снова находчиво и удачно вмешался Киреев.
- Давайте выпьем за Сталинград, - весело предложил он, доливая в стакан Степану Савичу, - и за Кожановку!
- С превеликим удовольствием!
Шаповалов уже достаточно опьянел, но попытаться фривольно заговорить с Зоей никак не решался. Для смелости требовалось ещё выпить, и неожиданно для самого себя, он, взяв у Киреева графин, он наполнил водкой свой стакан.
- Ты бы закусывал плотней полковник! – посоветовал ему Дубцов.
- Я хворый, что ли?!
- Нет, но после боя может развести прилично…
Он ожёгся и поперхнулся большим глотком, в глазах проступили слёзы. С ужасом чувствуя, что вот-вот оконфузится, он, еле превозмогая себя, умудрился выпить водку без остатка. Лишь опустив стакан и заметив, что на него смотрят, заметив внимательный и вроде насмешливый взгляд Зоей, закашлялся и покраснел, наверно, не только лицом, но даже спиной.
- Эх ты! - тотчас услышал он над ухом насмешливый голос Дубцова. - Даже пить не умеешь! Проводить тебя?!
- Не-е-ет! - замотав головой и пошатываясь, вышел на крыльцо.
Вместе с ним вышла улыбающаяся Зоя. Молодая, красивая, с подбритыми бровями, сильным телом и высокой торчащей грудью. Она стала рядом и участливо спросила:
- Плохо Вам?
- Это я от Вас Зоя опьянел! - громко и решительно заявил полковник.
- Расскажите лучше как жили раньше…
- Я же до армии работал бутовщиком, - покачиваясь, сказал мужчина, - одолел ремесло откаточника и лопаточника, лишь тогда принялся рубить руду. Обзавёлся семьей.
- Живая душа калачика просит… - прошептала девушка.
- Постепенно я отвык от унизительного состояния, когда в одном кармане смеркается, а в другом заря занимается. Иногда я себе задавал непростой вопрос: «Что было бы со мной, ежели немец сдал тогда в милицию?»
- Ничего хорошего!
- Это точно.
Они постояли молча. Зоя зябко куталась в старенькую телогрейку, которая удивительным образом ничуть не портило её облик.
- А как Вы в армии оказались? – поинтересовалась девушка.
- По рабочему набору оказался в РККА.
- Не жалеете?
- Нет! – полковник зажёг трофейную сигарету. – Теперь могу качественно Родину защищать…
- А воевать страшно?
- Воевать не страшно, - признался Шаповалов, - страшно каждый день видеть смерть…
Полковник сделал пару глубоких затяжек и сказал:
- Сегодня наши танки отутюжили несколько мертвецов, превратив их в лепёшки. После боя старички из похоронной команды ломиками отколупывали от земли мёрзлые головы, напоминавшие плоские круглые диски диаметром около метра. Я смотрел на них и думал, что через мгновение и моя голова может превратиться в такой блин…
- Царица небесная, - перекрестилась Зоя, - спаси и сохрани!
- Что-то я сегодня размягчился и вспомнил всю жизнь? – улыбнулся Шаповалов собеседнице. – Ведь на войне она измеряется даже не днями – часами.
- С Вами ничего плохого не случится! – серьёзно сказала Зоя. – Вам предстоит сделать что-то важное…
- Что может быть важней защиты Родины? – не поверил военный.
Девушка ничего не ответила, и быстро взглянув на него, шмыгнула в дом.
- Чего это я ударился в воспоминания? – удивился себе Иван Матвеевич. – Наверное, погибну скоро…
Однако он ошибся, вероломная смерть на время вычеркнула его имя из своих обширных списков... С Зоей он больше никогда не встречался, но долгие годы хранил в душе её нежный образ. Через двадцать лет он встретит женщину, которая напомнит ему Зоя. Причём в таком месте и при таких обстоятельствах, что он никогда бы не поверил, скажи ему об этом.
Глава 2
Калач - главный пункт назначения, к которому стремились три советских танковых корпуса, в то же время являлся самым уязвимым местом немецкой обороны. Лишь несколько разрозненных подразделений, отряд полевой жандармерии и зенитная батарея, транспортная рота и ремонтные мастерские 15-й танковой дивизии немцев обосновались здесь на зимовку.
Первые известия о серьёзных изменениях в ситуации на фронте поступили сюда 21 ноября в десять часов утра. Гитлеровские солдаты с удивлением узнали о том, что русские танковые колонны прорвались с северо-запада через румынские позиции и быстро приближаются к Калачу. Около пяти часов вечера стало известно и о прорыве южнее Сталинграда. Немцы не знали, что механизированный корпус Вольского уже приблизился к бывшему штабу 4-й танковой армии вермахта и находится всего в 30 километрах от посёлка.
