Геннадий Падерин - На лезвии риска
— Так, «Скорую» вызвали, а милицию в известность не поставили, — прокомментировал Виктор. — Странно!
— Тут надвое расклад: либо парни из одной компании, либо родственники потерпевшего опасаются мести преступника.
— Может, и так, — согласился Виктор, включая зажигание. — Куда ехать?
Иван Андреевич назвал улицу. Это на самой окраине, дальше никаких строений. «Волга» обогнула торец здания райотдела, вышла на магистральное шоссе и, пробивая фарами вязкую снежную мглу, помчалась в конец поселка.
Новые многоэтажные жилые дома сгруппированы здесь в виде этаких замкнутых прямоугольников, своего рода миниатюрных микрорайонов с дворами, где и столбы для бельевых веревок, и шеренга деревянных грибков, и волейбольная площадка, и выстроившиеся в строгой симметрии деревца, теперь скукожившиеся от холода и потому особенно жалкие. В один такой двор Виктор и свернул.
— По-моему, вон тот, — кивнул Иван Андреевич на пятиэтажный корпус с доброй сотней окон, большая часть которых, несмотря на поздний час, была еще освещена. — Подъезжай ближе, поглядим на номер.
Он не ошибся, на углу дома значилось — 56. Фасадом он выходил как раз на окраинную улицу. Противоположная сторона ее находилась уже за пределами населенной зоны, и падавший из окон свет переливчато мерцал на снежных шапках ближних кустов, тополей и берез. Позади них все растворялось в непроглядной темени. Уйти тут преступнику проще простого.
— Н-да, — сказал Виктор, подумав об этом.
Иван Андреевич уловил, как видно, ход его мысли, вздохнул:
— Вот именно…
Виктор поставил «Волгу» у третьего подъезда. Выходя, не захлопнул дверцу, как делал это обычно, а бесшумно придавил коленом. Иван Андреевич последовал его примеру.
— А «Скорой»-то еще и в помине нет, — произнес вполголоса, и не понять было, сетует ли он на неразворотливость медиков, или просто доволен собственной оперативностью.
— Вечная история, — качнул головою Виктор.
Приподняв рукав полушубка, он глянул на светящийся циферблат: 23–02. Это уже автоматически действовала профессиональная привычка: приступая к операции, заметь время.
Вошли в подъезд. Наружная дверь закрывалась неплотно, на пол у порога намело снега, а пол — цементный, шлифованный, и снег под ногами у Виктора предательски скользнул вперед, в глубину. Виктор с трудом удержал равновесие.
— А, дьявол! — вырвалось непроизвольно.
Голос его спугнул кого-то: кто-то поспешно зашаркал вверх по лестнице.
— Слышишь? — шепотом спросил Иван Андреевич.
— Сейчас разберемся, — отозвался Виктор.
В подъезде было тепло, стоял густой запах мясной стряпни — беляшей либо пирожков. Видно, в одной из четырех квартир, двери которых выходили на лестничную площадку, хозяйка хлопотала над поздним ужином.
На площадке, довольно хорошо освещенной, никого не оказалось, но на покрытом метлахской плиткой полу бросились в глаза пятна крови — и подсохшей уже, и совсем еще свежей. При виде ее, хотя и готов был внутренне к такому, Виктор вздрогнул: настолько не вязалась пролитая человеком кровь с мирными запахами, наполнявшими подъезд.
Свежие следы крови вели к бетонным ступеням, поднимавшимся на второй этаж. Только поднимались они не сразу, а в два присеста, двумя маршами, с остановкой на маленькой промежуточной площадке у ряда почтовых ящиков. Здесь, на повороте, навалившись грудью на перила, стоял рослый парень в белой нейлоновой рубашке с полуоторванным рукавом: рубашка на спине была прорезана в четырех местах, ткань вокруг пропиталась кровью, прилипла к телу.
Дышал он винным перегаром; хрипло, обессиленно. И хотя лампочка на площадке отсутствовала, света все же хватило, чтобы рассмотреть его лицо, когда он с трудом повернул голову на звук шагов: оно белело даже на фоне белой рубашки.
— Крови потерял много, — с тревогой определил Иван Андреевич.
Виктор с невольным гневом вспомнил о «Скорой помощи»:
— Непонятно, где медицина заблудилась!
И спросил у парня:
— Кто тебя?..
Парень едва выдавил:
— Помогите… Сорок шестая…
Они подхватили его с двух сторон и, теснясь на узкой лестнице, повели на второй этаж. Дверь в сорок шестую квартиру оказалась чуть приоткрытой, Виктор толкнул ее плечом, она распахнулась; в глубине узкого коридорчика стояла, прижав руки к груди, пожилая заплаканная женщина.
— Ведь говорила же, говорила, — еле слышно причитала она, — просила — не ходи, а ты…
Парень встрепенулся:
— Просили тебя?!
Женщина попятилась из прихожей в комнату.
— Что ты, что ты, я только в «Скорую»…
Она оправдывалась в чем-то — стремилась оправдаться. В чем? «Я только в „Скорую“»… Ясно, тот запретил звонить в милицию, а теперь, увидев их, решил, что она пренебрегла запретом.
— Просили тебя?! — повторил парень, опускаясь на узкий, покрытый цветастой накидкой диванчик.
— Ты чего это на мать так! — укорил его Виктор.
— Не мать я — тетка, — поспешила вступиться женщина. — Мы вообще-то ладим, не забижает он меня, нет.
— Кто его так? — спросил у нее Виктор, кивнув на залитую кровью рубашку парня.
Женщина бросила быстрый взгляд на племянника и, хотя тот никак не отреагировал, помотала испуганно головой — не знаю. Но, видел Виктор, знает, только боится сказать.
— А чего это он у вас на лестнице загорал?
— Не схотел моей помощи принять, прогнал. Сам, дескать, подымусь.
Говоря это, она достала из встроенного шкафа подушку, осторожно положила рядом с парнем на диванчик.
Иван Андреевич тем временем извлек из планшетки пакет с бинтами, ватой, флакончик с йодом, жестом пригласил Виктора: помогай. Виктор уложил парня на диванчик лицом вниз, осторожно поднял рубашку. Открылись четыре разреза, судя по всему, не очень глубокие. Во всяком случае, не опасные для жизни. Виктор вздохнул с облегчением и, взяв у Ивана Андреевича смоченную йодом вату, стал обрабатывать раны. Парень дернулся, застонал и спросил со страхом:
— Ну, что там?..
— Смерти забоялся? — отозвался Виктор, помогая Ивану Андреевичу накладывать повязку. — А когда на нож лез, подумал о смерти?
— Я не лез, это они…
— Чего же замолчал: досказывай, кто это — «они»?
— Не взять вам их, только спугнете, а они после пришьют меня: бандиты же настоящие!
— Вот и борись с преступностью! — сказал с горечью Иван Андреевич; он стянул узлом концы бинта, поднялся с колен.
— Не взять вам их…
— Это уже наша забота, — обозлился Виктор. — Ты нам адрес…
— Какой адрес! — перебил раненый. — Под нами квартира… Если только не смотались уже, пока вы со мной возились.
— Под вами? — Виктор обернулся к окну. — А куда окна — во двор или на пустырь?
— К лесу мы обращенные, — кинулась раздвигать штору хозяйка. — Лес — прямо вот он начинается.
Виктор переглянулся с Иваном Андреевичем. Тот понимающе кивнул и, застегивая на ходу форменное пальто, вышел из квартиры. Сейчас он обогнет дом и встанет под окнами нижних соседей. Тогда Виктору можно будет пойти и постучать в дверь.
— Сколько их? — спросил он у парня.
— Двое…
— При оружии?
— Н-не знаю… Нож — это да, а про другое не знаю. Но здоровые оба — просто быки!
— Дружил с ними?
— Впервой увидал. Пригласили выпить за знакомство — соблазнился, дурак.
— Умнее вперед будешь. А чего не поделили-то?
— Так, пьяная перепалка сначала, а потом задрались.
— Как же до ножа дошло? Двое, да еще «быки» — они и без ножа могли уделать!
— В привычку, видать. Я бежать кинулся, а один и достал в спину.
— Ну, поправляйся, горе луковое!
Спускаясь на первый этаж, Виктор обратил внимание, что ни на лестнице, ни на площадке внизу уже никаких следов крови: кто-то поработал мокрой тряпкой. Не иначе, проявили беспокойство хозяева квартиры, в которую ему сейчас предстоит войти.
Виктор оглядел нужную дверь, нашел глазами кнопку звонка, но, прежде чем протянуть к ней руку, прислушался: за дверью — глухой переплеск голосов. Позвонил.
Голоса тотчас смолкли, но к двери никто не спешил. Позвонил еще — тот же результат. Постучал. Увы! Он наклонился к замочной скважине, выкрикнул:
— Милиция: проверка паспортов!
И приложил к скважине ухо.
Тяжелые мужские шаги, чей-то невнятый шепот, раздраженное: «А, ладно!»
Виктор выпрямился. Дверь приоткрылась, из темноты донеслось:
— Спим давно, какие паспорта!
Вместе с этими словами на Виктора пахнуло крепким перегаром и тяжелым запахом беляшей.
— Не вижу, с кем говорю, — кинул Виктор в эту духмяную темноту. — Почему боитесь показаться? Не съем, поди!
— А чего нам бояться? Мы с милицией не в ссоре.
Дверь приоткрылась шире, к порогу придвинулся высокий — на добрую голову выше его, Виктора, — черноволосый детина лет двадцати двух. Высокий, черноволосый, в мятой, не заправленной в брюки рубашке. Высокий, черноволосый… И черные волосы еще не успели отрасти после машинки… И среди верхних зубов, справа от резца — золотая коронка…
