Бранко Чопич - Суровая школа (рассказы)

Бойцы дивизии быстро выучили песню и, к моей великой радости, часто ее пели.

Но началось очередное наступление врага. Наша дивизия упорно сопротивлялась, отступая под натиском превосходящих сип противника. Однажды вечером, во время краткого отдыха в глубоких снегах Клековачи, какой-то огромный носатый великан с пулеметом на плече обратился ко мне:

— Интересно, где сейчас этот Бранко Чопич, который сочинил «Бодро Пятая шагает»? Посмотрел бы я, как он бодро шагает по этакому снегу.

— И я бы посмотрел, — не признаваясь, ответил я ему.

— Всыпать бы ему сейчас как следует, — добродушно рассмеялся великан и подмигнул.

— И то правда! — согласился я, с опаской поглядывая на носатого верзилу.

В этот момент по цепочке передали:

— Пулеметчики, вперед!

— Ну если уж меня хватились, зовут, видно, дело нешуточное, видно, будем прорывать окружение! — заключил великан и быстро зашагал в голову колонны».

«Вспоминая об этом незнакомом бойце, — говорит писатель, — я и начал создавать образ Николетины Бурсача».

Николетина Бурсач — типичный представитель крестьянской массы, которой приходилось воевать и с собственными предрассудками, вырабатывать в себе революционную сознательность.

С годами в творчестве Чопича мягкий, добродушный юмор часто перерастает в сатиру. В ряде рассказов (сб. «Святой осел», 1946; «Хвостатые люди», 1949, и др.) писатель бичует бюрократизм, корыстолюбие, мещанство, отрыв от народа некоторых бывших борцов, в мирное время поднявшихся по административной лестнице. Сатирическая линия в новеллистике Чопича будет присутствовать и позднее (сб. «Сад цвета мальвы», 1970), и все же в подавляющем большинстве своих новелл Чопич остается прежде всего мастером доброго смеха — одним из наиболее значительных юмористов в югославской литературе.

Выделение в творчестве любого писателя периодов всегда несколько условно. Признавая эту условность, можно выделить в литературной деятельности Бранко Чопича и третью фазу, которая и стилистически, и тематически, даже рядом сквозных героев, тесно связана с его предшествующим творчеством.

В романах 50–60-х годов — «Не унывай, бронзовый страж» (1958), «Восьмое наступление» (1964) — Чопич пишет о тех же любимых и близких ему горцах, но уже в непривычных для них условиях городской жизни, о трудностях послевоенных лет строительства нового общества, о разных путях бывших героев в мирное время, об угрозе мещанства, которое автор считает явлением таким же опасным для дела социализма, как вражеские наступления во время войны.

В последние десятилетия с новой силой заблистал талант Чопича-новеллиста. Одним из шедевров не только в творчестве писателя, но и во всей сербской литературе новейшего времени явились циклы рассказов, связанных с воспоминаниями далекого «босоногого» детства: книги «Корова с деревянной ногой» (1963) (в позднейшем издании «Неугомонный воин») и «Сад цвета мальвы».

В центральных образах — дяди Ниджо, большого и сильного, по-детски доверчивого и смешного романтика, и дедушки Раде с его заботливой лаской и добрым сердцем — Чопич воплотил лучшие черты и моральные устои своего народа, выразил любовь к родному краю и людям, среди которых он вырос.

Здоровый, веселый юмор, какая-то акварельная поэтичность и тонкая, филигранная отделка каждой новеллы, выразившаяся в экономичной композиции, прозрачном и чистом языке и особом, свойственном только Чопичу ритмическом решении фразы, свидетельствуют о самобытности мастерства этого большого художника слова.

В последних циклах Чопича как бы слились воедино и повествовательность и юмор военных рассказов, и глубокая, взволнованная импрессия ранних прозаических сборников. Органическое соединение этих элементов отразилось в новом композиционном решении новеллы, в создании нового типа лирической прозы. Нередко новеллы предваряются поэтическим зачином, который, как бы обобщая последующие действия, сразу же настраивает читателя на особое восприятие развертывающихся событий, которые потом автор рисует всей сочностью и богатством живописной палитры, яркой и безудержно веселой. И лишь где-то в конце рассказа в маленьком лирическом отступлении или в реплике-сентенции полувымышленного Ника Востроуса снова зазвучит поэтическая, а нередко и грустная нотка о «невозвратимой поре детства», о прошедших годах и о тех хороших людях, которых уже нет в живых.

Неповторимая прелесть и в самом способе повествования. Наблюдения, чувства и раздумья писателя словно бы пропущены через своеобразную магическую призму — так как все, о чем он рассказывает, увидено глазами босоногого светловолосого мальчугана. Поэтому и далекие события, и милые автору образы близких людей приобретают какую-то неповторимую, по-детски непосредственную чистоту и трогательность.

Бранко Чопич поразительно много пишет. Кажется, не существует такого литературного жанра, в котором писатель не создал бы значительных произведений. Чопич — романист и драматург, поэт и новеллист, автор кино- и телесценариев, журналист и один из известнейших и признанных писателей для детей и юношества. Произведения Чопича хорошо известны в нашей стране, а у себя на родине писатель получил всенародное признание.

В предисловии к одной из своих книг, говоря о назначении художественной литературы, Бранко Чопич написал следующее:

«Задачи всякой истинной литературы — облагораживать человека и делать жизнь его лучше и содержательнее. Литература призвана вдохновлять и воодушевлять людей на великие свершения и героические подвиги. Такую литературу я всегда любил и именно такую пытался создавать сам».

Высокая моральная чистота и общественная направленность являются отличительной особенностью новеллистики Бранко Чопича — жанра, в котором его замечательное дарование реализовало себя со всей щедростью и богатством.

Суровая школа

Майор Баук

I

В конце мая на втором году Восстания четникам [2] удалось наконец окружить группу партизан, которая уже два месяца упорно отбивала все атаки и прорывала густую сеть хитро расставленных вражеских засад. Это были остатки отряда ловкого, ставшего легендарным Милоша Баука, известного под прозвищем Майор Баук. Подобно соколу, неожиданно и молниеносно нападал он на четницкие патрули, разбивал кольцо и выходил из окружения даже тогда, когда неприятель был уверен, что крепко держит его в руках.

С помощью своих сообщников четники нередко нащупывали Майора на горных пастбищах возле пастушьих хижин, разбросанных среди мрачных лесистых угодьев верхних сел. Но обычно преследователи так долго собирались с силами, раскачивались, выжидали и тянули, что Баук успевал узнать о грозящей ему опасности и без особых усилий прорывал кольцо с наступлением темноты, когда внимание четников было занято жареной бараниной и огромными мисками молока и они не были готовы к серьезному бою.

Иногда небольшой карательный отряд, избегая прямого столкновения с Бауком, натыкался на его людей и открывал наугад огонь по убежищу Майора, но делалось это, скорее, для того, чтобы предупредить его и припугнуть — пусть, мол, убирается с дороги; при этом у карателей и в мыслях не было вступать с ним в серьезную схватку или по-настоящему преследовать его.

Когда же после продолжительной и ожесточенной пальбы оказывалось, что Майор отступил или что его вовсе перед ними не было, преследователи с облегчением вздыхали и угощались табаком.

— Ну и ладно, черт с ним!

И только какой-нибудь начальник, чаще из жандармов или унтер-офицеров, возмущенный этим крестьянским легкомыслием и равнодушием, возмущался:

— Если вы и дальше будете так воевать, он всем нам на голову сядет. Эх, у вас одно на уме — махнуть домой под женину юбку, а на остальное…

Но в такие минуты — сразу после перестрелки — на крестьян-четников мало действовали угрозы и предостережения. Опасность счастливо миновала. Знай себе покуривай и жди ужина, а где черт носит этого Майора, не все ли равно — не обшаривать же эти огромные и безлюдные горные долины.

Раза три или четыре случалось, что Майор, услышав первые залпы, разворачивался и ударял по своим преследователям, расстреливая их в упор. Его люди бежали на неприятельские позиции, даже не пригибаясь (во всяком случае, так казалось четникам), и вскоре уже те ясно различали резкую команду Майора:

— Держи на засаду! На засаду!..

Эта уверенная и самонадеянная команда поражала четников верней, чем любая пуля. Она била наповал, и каждому становилось ясно, что этот никуда не отступит и к цели будет идти напрямик.

— Вот он! — закричит кто-нибудь из четников, ибо ему вдруг покажется, что он узнал страшного Майора, и возглас этот уже служит первым сигналом к бегству. Пригнувшись к земле, чтобы стать незаметнее, четники улепетывают, забирая всегда в сторону — туда наверняка не погонится за ними тот, кто привык бить в лоб.