Валерий Вахромеев - Дороги

«Вахромеев, ко мне!» — вдруг услышал я голос лейтенанта. Я выбрался из ложбины, в которой лежал, и подполз к лейтенанту. «Ложись передо мной!» — скомандовал он. Я не понял и удивленно посмотрел на командира. Он выругался и опять приказал мне лечь перед ним. «Товарищ лейтенант, но здесь открытое место и меня подстрелят!» — возразил я. «Я приказываю, понял!» — заорал он — «Невыполнение приказа — расстрел на месте!» Остальные бойцы следили за этой сценой, они даже перестали отстреливаться, сочувствуя мне. Что делать, приказ есть приказ!

Вот я распластался перед нашим командиром, а он спокойно положил на меня свою винтовку, и не спеша, прицеливается в наступающих немцев. Те же, наверно заметив, откуда в них стреляют, перенесли огонь в нашу сторону.

Все ближе и ближе ко мне пыльные фонтанчики, пули рикошетят над самой головой. Я могу только руками прикрыть голову и как можно плотнее вжаться в землю. Сейчас я живой бруствер для одного и хорошая мишень для других…

Внезапно выстрелы у меня над ухом прекратились и винтовка, лежавшая на моей спине, скользнула в сторону. Некоторое время я продолжал лежать неподвижно, прикрывая голову. Потом взглянул в сторону лейтенанта.

Он лежал на боку, лицом к небу. Глаза широко открыты. Прямо под звездочкой на пилотке зияло ровное пулевое отверстие. Не знаю, то ли немецкий снайпер выбрал его своей мишенью, то ли судьба покарала его за жестокость и случайная пуля оборвала его жизнь. Мне тогда Бог сделал большой подарок, ведь любая из шальных пуль могла поставить тогда точку в моей жизни.

В ТЫЛУ ВРАГА

Темная украинская ночь. Только к ночи вывел нашу часть из второго окружения молодой местный хлопчик. Короткими перебежками переправляемся через шоссе. Приходится перебегать небольшими группами, так как по шоссе почти без перерыва идут колонны немецких машин, военная техника, и снуют мотоциклисты. Немцы неудержимо продвигаются на восток, в их тылу остаются разбитые и разрозненные группы красноармейцев. Перед броском через шоссе пришлось залечь в низине и в вязкой болотной жиже дожидаться перерыва в движении транспорта. Выбрав удобный момент, мы быстро перебежали на другую сторону шоссе. Там нам приходится на четвереньках карабкаться по склону крутого косогора. Спешим, скользим, скатываемся вниз. В любую секунду могут появиться немцы.

От нашей части после нескольких тяжелых боев осталось около полутора сотен бойцов и не большая группа командного состава. Сколько солдатских могил пришлось выкопать в родной земле! А сколько молодых ребят остались не похороненными при отступлении…

Все мы благополучно переправились через дорогу и поднялись на гребень холма. Местный паренек простившись с нами, пожелал быстрее выйти к своим и растаял в сумраке ночи. А мы, растянувшись нестройной массой, стараясь не шуметь, спешим уйти подальше от шоссе. И вот уже только отблески фар и отдаленный гул моторов напоминают о преодоленной преграде… Долгий ночной марш заканчивается в редком молодом сосновом лесу. Командиры подбадривают нас, усталых, измученных долгой и тяжелой дорогой. Усталая колонна постепенно углубилась в лес. Молодые сосенки стоят далеко друг от друга, задевают нас колючими ветками, а мы уже ничего не замечаем скорее бы привал. Вот и объявили шепотом по колонне: «Привал!» Бойцы упали на землю там, где застала команда. Заснули все моментально, не обращая внимания на разразившийся летний ливень. Под головы подложили тяжелые брезентовые ранцы, сейчас они милее пуховых подушек.

Утро началось командой «Подъем!». Едва отдохнув за остаток ночи, строимся. Идем лесом недолго. Остановились на опушке, и командир послал вперед на разведку двух бойцов. Они направились в сторону деревни, видневшейся за дальним холмом.

Ждем час, другой… еще полчаса — разведки нет. Решили, что они нарвались на немцев, и ждать дальше бесполезно. Осторожно двинулись окраиной леса. Неожиданно из-за деревьев показались белые мазанки другой деревни. Наша колонна осторожно подошла к крайним строениям. Остановились у довольно большой пустой конюшни.

Командир послал несколько солдат разведать, есть ли в селе немцы, и достать чего ни будь съестного. Скоро посланцы вернулись и доложили, что через это село прошло уже несколько отступающих частей, и продуктов у колхозников нет. Они смогли лишь напоить нас парным молоком. Полдень, а наше командование еще не приняло никакого решения. В какую сторону идти? Где фронт, где наши? Трудно скрытно вести такую массу людей по открытой местности.

И вот, наконец, звучит команда «Стройся!». Построились. Наши оставшиеся командиры о чем-то долго совещаются. Вперед вышел командир нашей части: «Смирно! По порядку номеров рассчитайсь!» После расчета оказалось, что в наличии имеется ровно полторы сотни почти безоружных бойцов.

Последовала продолжительна пауза, затем наш командир сказал короткую речь. «Товарищи бойцы! Мы оказались в глубоком тылу противника. Немцы очень быстро продвигаются в сторону Киева. У нас нет никакой связи с командованием. С вооружением, как вы сами видите, у нас очень плохо: винтовка на троих с одним боекомплектом. Продуктов нет совсем. Учитывая все это, приказываю вам пробираться в сторону линии фронта отдельными группами, по три — четыре человека. Разойдись!»

Вот и отвоевались! Где ж она, эта линия фронта? Куда идти? Все в недоумении переговариваются, не зная, с кем и куда идти.

Постепенно все разбились на группы. Я, со своим земляком Виктором Алешиным, присоединился к еще двум москвичам. Все наше имущество состояло из шинелей в скатку, противогазов, тяжелых и неудобных брезентовых ранцев. В ранцах гремели и перекатывались пустые бутылки. Их нам выдали «для уничтожения танков противника», не оснастив ни горючей жидкость, ни запалами. Это было единственное наше «оружие».

И наша четверка отправилась в путь, в неизвестность…

ПОПАЛИСЬ…

Уже девять суток бродим мы, четверо москвичей, по Украине. Встречаем по пути таких же бедолаг окруженцев. Все они мечутся: кто на восток, кто на север, кто на юг. Везде немцы. В какую бы деревню ни зашли везде говорят, что фронт быстро откатывается на восток. Узнав в крайней хате, что в селе еще нет немцев, просим что ни будь перекусить и бредем дальше.

На закате подошли к окраине большого села. Немцев не видно. Пройдя несколько домов, выходим на центральную площадь села. Возле пруда стоит сельский магазин. Из него колхозники тащат по домам оставшиеся в магазине продукты. Наше появление никого не удивило и не прервало грабеж, все продолжали тащить мешки с мукой, крупу, соль и другие припасы. Пожилой мужчина, как потом выяснилось председатель колхоза, вел на поводу лошадь. Вдали мы увидели еще и других людей, уводивших со скотного двора телят и коров. Председатель объяснил нам, что раздает все, чтобы не досталось немцам. Мы спросили его, где нам можно переночевать? Жестом он показал нам на скромную мазанку. Подойдя к ней, постучались. Из низенькой двери вышла старушка. Маленькая, но очень подвижная пожилая женщина быстро-быстро заговорила по-украински, приглашая нас зайти.

Внутри хаты было тесновато из- за огромной, как мне тогда показалось, чисто выбеленной печи. От нее поперек хаты шла дощатая перегородка. Она делила все пространство дома надвое. Усадив нас на лавку, хозяйка достала с печи горшок с простоквашей и дала его нам. Она извинилась, что у нее нет ни хлеба, ни картошки. Мы выпили простоквашу. Хозяйка уже хлопотала о нашем ночлеге. Она сама принесла с улицы большую охапку сена, разложила его прямо на земляном полу за перегородкой. После долгого пути усталость сразу сморила нас. Мы, четверо, улеглись рядком, крепко заснули…

Сон оборвался внезапно. Кто-то пинками бесцеремонно будил нас. Глаза слепил яркий свет карманных фонарей. Оглядевшись, мы увидели двух немцев. Стволы автоматов они направляли то на одного, то на другого. Громкая и непонятная немецкая речь. По движению стволов автоматов мы поняли, что надо выходить на улицу.

Уже выходя на улицу, я заметил нашу старенькую хозяйку. Она стояла, прислонившись к углу печи, всхлипывая, причитала, вытирала слезы подолом передника. А два здоровых немца же выгоняли нас, подталкивая в спины дулами автоматов. На выходе нам встретился третий немец и какой-то мужчина в гражданской одежде. Мужичок злобно хихикнул и с издевкой произнес:

«Навоевались, москали!» Немец в дверях оттеснил мужчину, пропуская нас. Жестом руки приказал нам идти за угол хаты. Там стоял у дороги военный тягач на гусеничном ходу. Ярко горели его фары и работал двигатель. Трое немцев, подгоняя автоматами, усадили нас в кузов тягача и сели сами.

Машина взревела, выбросив сизую струю дыма, развернулась на месте и направилась в сторону моста. Подъезжая к мосту, лучи фар выхватили из темноты одинокую фигуру мужчины, он протягивал крынку. Тягач притормозил. Мужчина, подобострастно улыбаясь, протянул немцам, сидящим в кузове, полную крынку молока. Один из них, перегнувшись через борт, взял ее из рук мужчины. Все немцы по очереди отпили молока, опорожнив крынку. Приняв обратно пустую посуду, мужичок низко поклонился. Тягач рванулся с места, и хлебосольный крестьянин так в поклоне и исчез в темноте ночи.