Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки
– Я.
Капитан отвел меня в угол класса и рассказал в общих чертах, где мне придется служить, с кем, спросил об опыте работы. Имел право – несмотря на скромное звание, он был старшим инструктором по печати политуправления округа. В Киеве на этой должности сидел вальяжный, не подступиться, полковник.
– Я буду у вас в редакции через неделю. Входи в суть дела. Ребята там хорошие, опытные.
Я поинтересовался насчет знака.
– «Воинская доблесть». Знак ЦК ВЛКСМ.
Мог ли я тогда предположить, что с этим капитаном – Валерой, Валерием Петровичем Буниным, судьба будет нас крестить по жизни и службе от Афгана до Польши и Чечни без малого двадцать лет...
Кстати, перед кадром в классе политуправы ТуркВО есть еще один. Не хотелось бы вспоминать, но... На нем, улыбаясь в объектив, стоит на ступеньках редакции «Гвардейца» офицер, который, узнав, что мой рапорт об отправке в Афганистан был принят, пошел в особый отдел белоцерковской дивизии и заявил: «Рамазанов рвется в Афганистан, потому что нерусский. Может и перебежать». Особисты буквально ошалели от такого доноса. А потом заподозрили, что у «доброжелателя» не все в порядке с головой. Во всяком случае, куратор редакции, очень интеллигентный и умный сероглазый майор, с печалью в голосе мне об этом рассказал за день до отбытия в Ташкент. Нарушал, конечно, он правила их тогдашней конторы. Но ведь там тоже сумасшедших сексотов не привечали.
Свободный полет
На фига нам в Афганистане советские деньги? Самолет в Кабул обещали через три дня. И мы добросовестно промотали в ташкентских шашлычных последние десятки. Правда, щелкнул предохранитель, тридцать рублей «НЗ» я оставил. Вечером в номер позвонили.
– Рамазанов? Мне о вас говорил Бунин. Я – полковник Урсул, заместитель редактора газеты округа «Фрунзевец». Слышали о такой?
– Да, – соврал я. – В Киеве, в редакции читал.
Ложь была невинной. Есть округ – есть газета. Почему бы не сделать людям приятное?
– Через полчаса я буду в холле. Надо встретиться.
– Буду, товарищ полковник. Есть.
Урсул, расспросив об опыте работы, вдруг сказал: «А чего тебе в Афганистане делать? Иди в нашу газету. Майорская должность. А «за речку» в командировки наездишься. Идет?»
«За речку». Я уже не в первый раз слышал этот оборот. Так предпочитали говорить о поездке в Афган. (Речка, речка – Пяндж... Амударья... Оксу... Джайхун, твою мать! Только через двадцать лет я распрощаюсь с тобой. Надеюсь, навсегда.)
– Нет, товарищ полковник. Я ехал в Афган. Я вот послужу, тогда с удовольствием.
– Ну, смотри... Наши тоже «из-за речки» не вылезают... Значит, так: утром в семь часов стоять на дороге у «Саехата», знаешь где?
– Знаю, ужинал там. (Какой там «ужинали» – водку жрали! «Саехат» – ресторан рядом с гостиницей, в котором с офицеров драли безбожно.)
– Я буду на «УАЗе». Член Военного совета летит в Кундуз. Вот тебе и оказия. На кой тебе кабульские пересылки?
– Есть. Спасибо.
– Не опаздывай. Ждать не буду.
«Ан-26Б» – самолет командующего округом – вместо Кундуза приземлился в Мары, у начальника Политуправления округа был свой план работы. Перед взлетом в Ташкенте Урсул усадил меня в небольшом отсеке за столик с замечательной крышкой – картой среднеазиатских республик, Ирана и Афганистана – зоной ответственности округа. Вот тут можно было составить впечатление о ТВД (театре военных действий), существующем и перпективном. Даром что на карте стоял гриф «Секретно. Экз. единственный».
Минут через тридцать после взлета борттехник принес салат из огурцов и помидоров, хлеб и чай. Все припахивало керосином. Кстати, генерал-лейтенант, я уже знал его фамилию – Родин Виктор Семенович, произвел самое хорошее впечатление. Я вот о чем: есть генералы, которые одним видом давят. И ты, выполняя его приказ, выполняешь служебные обязанности. А есть, кто сразу приходится по душе, и ты готов сделать с радостью больше и лучше в ответ на его требование. А вот с чего начинается? Не знаю. Родин, среднего роста, в полевой форме, плотный, в нем чувствовалась мужицкая сила. Я отметил его физиономическое сходство с Марком Бернесом. Русые, или седые, густые волосы и черные брови. Это, братцы, порода!
– Откуда к нам прибыли?
– Киевский военный округ, товарищ генерал!
– Курортный, – усмехнулся Родин и, видя мое недоумение, добавил: – КВО – курортный. Да не обижайся, нас вот «чуркестанским» округом называют... А газетой в Кундузе надо заниматься. Что-то они застряли в полевых условиях.
Мне повезло. С генерал-лейтенантом Родиным довелось два раза проехать по северу Афганистана летом 1981 года. У него был огромный авторитет среди «молодняка» – комсоргов частей, замполитов рот и батальонов. Я тогда не задумывался, откуда у начальника такого ранга детальное знание обстановки и положения дел в самых маленьких наших гарнизонах – ротных опорных пунктах. И лишь через двадцать один год, во время интервью с ним, уже генерал-полковником запаса, в зимней Москве, узнал, что еще летом 1978 года руководство Министерства обороны СССР в лице Епишева ставило Родину задачи по оценке ситуации в Афганистане, посылало его в мятежный Герат. Ему же довелось принять самое активное участие в развертывании 40-й армии и ее вводе в Афганистан в декабре 1979 года.
Урсул попросил сфотографировать его у штурмовика, рядом с которым высилась пирамида решетчатых длинных барабанов. Я нажал на спуск. От «МиГа» отделилась фигура в синем комбинезоне.
– Здесь нельзя снимать!
– Нам можно. Мы свои, – буркнул Урсул.
Фотоаппарат я на всякий случай спрятал и, подойдя поближе к барабанам, сколоченным из толстых брусьев, увидел силуэт авиабомбы, прочитал черные буквы маркировки – ФАБ.
– «За речку» летают, – пояснил Урсул.
– С этим... С нагрузкой, – кивнул я на бомбы.
– И с этим тоже... В первую очередь.
Вернулся Родин. Вместе с ним прибыли пограничники. Проверили паспорта и командировочные удостоверения у меня, потом у Урсула.
– Чемодан ваш?
– Да.
– Что в нем?
– Форма. Личные вещи.
– В первый раз летите?
– Да.
– Всего хорошего.
Это была самая короткая (может быть, потому, что первая?) проверка документов и таможенный досмотр при пересечении границы СССР. Генералов, как пояснил мне Урсул, таможня не досматривает.
Мы еще постояли несколько минут в тени самолета. Припекало. Родин в отдалении что-то втолковывал полковнику, видимо, командиру части. Полковник периодически вытягивался в струнку и прикладывал руку к огромной шитой фуражке. Зевая, подошел борттехник.
– Из Кундуза на Кабул пойдем. А завтра назад, – сказал он Урсулу, а потом кивнул на фотоаппарат: – Снимать будете? Не стоит перед полетом. Есть такая примета. Потом – пожалуйста.
Приметы я всегда уважал. И на всякий случай спросил о других «знамениях».
– Ну, женщину первой на борт не стоит запускать. Номер тринадцатый ни к чему. Перед двигателем нельзя окурки, спички бросать, мусор всякий. Ссать нельзя перед движком...
– Обидится?
– Да. Обидится. Примета такая, – серьезно сказал борттехник.
Большое спасибо этому человеку. Никогда и нигде я этих примет потом не нарушал. А когда, в присутствии летчиков, рассказывал о них другим, то рейтинг мой повышался стремительно. Вообще летчики – народ ревнивый к своему делу. И если вы обнаружите самые элементарные знания в авиации, они всегда будут рады вам и сделают немало доброго. Боевые летчики, которых мне доводилось встречать в Афганистане, Таджикистане, Чечне, были всегда людьми тактичными, доброжелательными. Не грубили и не хамили никому, но и спуску, в случае чего, не давали. Командир на своем борту – бог и царь, но никак не самодур. И этим сказано все.
В Кундузе мы приземлились минут через пятьдесят. Он и по карте был рядом с нашей границей. Урсул вскочил в «уазик», махнул в пространство рукой:
– Идите в редакцию, там все объяснят.
А где она, эта редакция? Час дня. Обед, видимо. Аэропорт районного масштаба. Степь. Рыжие холмы и красные горы на горизонте. Кругом колючая проволока, шлагбаумы. За одним из них, кривым и ржавым, – сидела в пыли кучка людей в чалмах и широких шароварах, поверх которых выпущены длинные рубахи, косоворотки. У всех связаны руки. Как-то странно связаны – локти заведены за спину. За ними присматривал, впрочем, как-то равнодушно необязательно тощий узбек, молодой солдат с автоматом, он же охранял въезд в аэропорт.
Я подошел к «колючке», повесил на нее шинель, которая уже выглядела смешно по погоде (плюс тридцать, не меньше). Закурил. На одной из ниток заграждения висела высохшая ящерица. Кто-то очень изобретательный соорудил для невинного пресмыкающегося миниатюрную, по всем правилам, петлю и казнил.
– Земляк, где тут штаб дивизии?
Солдат, даже не глянув, ответил:
– Прямо, через полосу, вон там, за палатками. Но через полосу нельзя.
– А в обход?
– Километра три...
