Михаил Аношкин - Уральский парень
— О чем ты думаешь? — спросила сейчас Галя.
— Та-ак.
— Сколько же осталось до отъезда?
— Десять дней.
— Десять дней! Возьми меня с собой, Володя. Я тебе стану помогать. Ружье бы, что ли, за тобой носила, как верный оруженосец. Гимнастерку бы стирала. Возьми, Володя, а?
— Поедем, — улыбнулся Балашов.
— Смешно это, верно. А я буду эти два года мучиться. Тебе что: уедешь — и сразу забудешь. Встретится какая-нибудь голубоглазая — и потеряешь голову.
— Не беспокойся!
— Мишка Люсе тоже говорил такие слова — и ни строчки не написал. На побывку приехал, к ней даже не зашел. А она верила ему. На вас только понадейся!
— Так то ж Мишка, а не Володька! Да я тебя ни на какую красавицу не променяю, чудачка ты этакая!
— Медведище! — Галя спутала ему волосы. Глаза у нее темные, жгучие.
— Посмотри, какой я тебе подарок принес. — Володя протянул на ладони медальон. Она двумя пальцами взяла цепочку, приподняла и ахнула от радости. Володя помог отомкнуть замочек, приладил медальон на шее. Тускло поблескивая в темноте, он красиво лежал на высокой девичьей груди.
— Спасибо! — взволнованно прошептала Галя. — Где ты его взял?
Володя рассказал, как нашел медальон.
— Прямо сказка! — мечтательно произнесла Галя. — Кто же его туда запрятал?
— Наверно, еще в гражданскую войну какой-нибудь белый офицер. Пришлось туго, вот он и облюбовал тайничок.
— Может, медальон носила помещица или фабрикантша?
— А что? Вполне!
— А если этот медальон несчастье нам принесет?
— Глупости!
— Даже страшно стало. Сними, Володя. Посмотрю днем и надену.
Галя зажала медальон в руке, присмирела. Володя снял с себя пиджак, накинул ей на плечи и обнял. Сидели молча, вслушиваясь в ночные звуки. Эти звуки были самые обыкновенные: паровозный гудок, скрип телеги, далекий всплеск девичьей песни. А вот синяя мягкая ночь, безмолвное перемигивание звезд придавали всему какую-то мягкую таинственность.
Вдруг с улицы раздался трехпалый свист. Галя вздрогнула.
— Кто это? Володя засмеялся:
— Славка. За мной. Утром на рыбалку собираемся.
Они поднялись с камня. Навстречу бодро шагал Миронов, что-то мурлыча себе под нос.
— Здорово, полуночники! — приветствовал он их. — Ночь тиха, и звезды светят: влюбленным рай. А мне?
— Тебе выговор, — засмеялась Галя. — Свистишь, как разбойник с большой дороги.
— Для разбойника я жидковат. Володька вот — сила!
— Ладно, ладно, — добродушно пробурчал Балашов. — Иди, я догоню.
Славка покорно зашагал вдоль улицы. Володя поцеловал Галю, проводил ее до калитки и побежал догонять друга. На востоке уже светлела полоска ранней зари.
4
Рыбачили на Сугомакском озере. Лодка попалась плоскодонная. Славка назвал ее шхуной. Попробовали возле Голой сопки. Неудачно. Поплыли к Толстому мысу. Наконец, наткнулись на место, где бойко клевали окуни. Володя едва управлялся с двумя удочками, позабыл обо всем на свете. Славка первые два часа рыбачил охотно. Потом увидел в зеленоватой воде нечто такое, что отвлекло его от удочек. Усердно всматривался в воду, не замечая, как обе лески напряглись, их повело под лодку. Володя крикнул:
— Спишь, рыбак солены уши! У тебя же клюнуло!
— Ах, да! — спохватился Славка.
Снял с крючков окуней, шлепнул их о днище. Приладив удочки, снова наклонился над темной водой.
— Что ты там увидел? — поинтересовался Володя.
— Дикие заросли водорослей. Чебачишки оттуда выскакивают, как угорелые. По-моему, там щука прячется. Представляю себе: лес, дебри, как за Сугомакской горой. Притаилась там полосатая щука. А глупыши ныряют ей прямо в зубастую пасть. Она самого беспечного — ам! И погиб в щучьей утробе чебачишка без роду и имени.
— Началось, — усмехнулся Балашов.
— Угу, — сознался Славка. — Устал я что-то. Разве полежать?
Миронов постелил на дно лодки телогрейку и лег на спину, всматриваясь в бездонную синеву неба. Потом сказал:
— Ты когда-нибудь наблюдал за облаками? Причудливые они такие. Смотришь — и вдруг перед тобой сказочный дворец. Будто у Черномора. Или вырисовывается снежная горная цепь. Сроду я не бывал на Памире, но кажется иной раз — эта цепь похожа на Памир. Такая же величественная. Смотри, вон облако: мчится конь во весь опор, всадник к луке пригнулся. Нет, ты посмотри!
— Погоди! — отмахнулся Володя. — Некогда за пустяками следить.
— Скучный ты человек, Володька, — вздохнул Миронов. — Уж больно рациональный.
— Какой?
— Постный, заземленный — вот какой.
— Верно говоришь: не люблю в облаках витать. Неуютно там. На земле лучше.
— Конечно, — согласился Славка и неожиданно признался: —А все-таки ты счастливый человек. Завидую тебе.
— Здорово живешь! — удивился Володя Славкиной непоследовательности. — Не поймешь тебя.
— Нет, правда, завидую. Другой раз до того завидую, что охота поколотить тебя.
— За чем же дело стало? Поколоти.
— Поколотишь такого медведя! Ты скорее бока намнешь. А счастливый ты по всем статьям. Возьмем хотя бы меня. Кто я? Ни рыба ни мясо. Фантазировать только и умею. Десятилетку кончил, а специальности никакой. В институт не попал. Призвали вот в армию. Два года пройдет, а потом?
— На завод устроишься. Разве плохо?
— А ты уже слесарь…
— Я же тебя в ФЗУ звал?
— Звал. Может, я ученым мечтал стать?
— Ну, что ж, захочешь и станешь, — убежденно сказал Володя.
Помолчали. Володя насадил червяка, забросил леску в воду.
— И ведь подумать только: такого дубину полюбила чудесная девушка. Как на икону, на тебя молится, — продолжал Славка.
— Завидки берут?
— Ясное дело, берут. А вот мне и в любви не везет. Подружился с Катькой Волковой. На вид девчонка — заглядишься. Пава! А нутро копеечное. Я ей про погоду — она про наряды, я про Шекспира — она про наряды, я про луну — она снова про наряды.
Славка замолчал. «Хоть бы он уснул, что ли, — подумал Балашов. — Я бы порыбачил спокойно». Но тот и не собирался спать. Лежать тоже неудобно, спина онемела.
— Гроза будет, Володька. Давай на берег.
— Брось выдумывать, — огрызнулся Балашов. — Лежи!
— Погляди, что творится над Сугомаком.
Володя поднял голову. Действительно, из-за горы тяжело выползала грозовая туча. Впереди нее, как разведчики, летели дымящиеся серые струйки. «Эх, не вовремя!» — пожалел Балашов. Потянул слабенький ветерок, взбив на озере мелкую рябь. С каждой минутой он крепчал. Озеро заволновалось.
Славка взялся за весла. «Шхуна», смачно шлепая носом по волнам, взяла курс на Толстый мыс, получивший такое название из-за того, что вздымались на нем толстые, в два обхвата сосны.
До грозы думали сварить уху, но, выскочив на берег, поняли, что не успеют. Туча надвигалась стремительно. Стало темно, как вечером. Прыгали яркие молнии. Лес дрожал от громового грохота. Неуемно свирепствовал ветер. Сосны качались, сердито шумели. Озеро взбурунилось. Волны нахлестывались одна на другую.
Друзья стояли под сосной и наблюдали за растревоженным озером.
Володя предложил:
— Давай вытащим лодку на берег, перевернем и спрячемся под нее. А то намоет нам бока.
— Ты только посмотри! — толкнул его в бок Славка, показывая на озеро. — Что он делает, глупая голова?
Метрах в трехстах от берега плыла лодка. Ее метало из стороны в сторону. Вот-вот ветер поставит лодку бортом на волну — и пиши пропало.
— Ну, зачем же он на рожон лезет! — кипятился Славка. — Пустил бы по волнам!
— И сразу пойдет ко дну, — мрачно возразил Балашов.
До берега оставалось метров сто. Но усилия человека в лодке заметно слабели. Буря одолевала. Нос лодки неуклонно заносило в сторону. И вот, наконец, сильный порыв ветра пересилил гребца. Лодка круто накренилась и перевернулась. Высокая волна покрыла ее. Ребята услыхали:
— И-и-и-те!
Мигом «шхуна» была сброшена на воду. Славка взмахнул веслами и заорал:
— Держитесь — плывем! В волнах мелькнула голова человека. Напрягаясь, он плыл вперед.
— Разворачивай! — скомандовал Балашов другу. — Правым, правым греби! Левым табань!
«Шхуна» с трудом развернулась, черпнув немного левым бортом, встала носом навстречу ветру. Человек уцепился руками за корму.
— Греби! — крикнул Володя и повернулся к пострадавшему. — Залезайте осторожно. Лодку не переверните.
— Я буду держаться за корму — так лучше, — ответил тот.
Причалили к берегу. Славка убежал собирать хворост для костра. Володя потянул лодку. Пострадавший встряхнулся, как гусь, и совсем неожиданно улыбнулся:
— Осердился на Шишкина Сугомак. Чуть в свое водное царство не утянул.
