Гай Гибсон - Впереди вражеский берег
Может, они думают только о своем задании, о том, как удержать самолет на курсе? О чем думает хвостовой стрелок самолета Мелвина Янга? Потому что он не вернется. О чем думает бомбардир самолета Генри Модели? Потому что он тоже не вернется. О чем думает хвостовой стрелок самолета Хоппи? К чему он стремится в жизни? Ему предстоит выпрыгнуть с парашютом с высоты всего 80 футов, чудом уцелеть и остаток войны провести в лагере для военнопленных. Он и бомбардир этого же самолета станут единственными, кто попадет в плен во время этого налета. Остальные погибнут — те, кто не вернется домой. У нас остался еще один час, один час размышлений обо всем этом, один час полета по прямой… А потом безумные маневры, чтобы уйти от огня зенитных автоматов… Я думаю обо всем этом и многом-многом другом. Я вспоминаю свою жену, которая считает, что я полетел в тренировочный полет инструктором. О своей собаке, которая погибла прошлой ночью. Об ученых, который сделали возможным этот рейд. Я гадаю: а что я вообще здесь делаю? Почему? Почему мне так везет? Я размышляю об этом с первых же дней войны, потому что суровое военное время быстро превратило компанию веселых повес, служивших в Королевских ВВС, в суровое братство по оружию, члены которого смотрят в лицо смерти много дней подряд уже четыре бесконечных года…
Глава 2. Мир и война
День 31 августа 1939 года был довольно жарким. Я сидел на банке маленькой парусной лодочки, одетый в купальные трусы, и старался подзагореть, хотя солнце было уже, скорее, осенним. Одновременно я пытался сплеснить оборвавшийся шкот, что оказалось совсем нелегко, хотя еще несколько лет назад я был скаутом. Солнце палило ужасно. Море приобрело глубокий синий цвет.
На корме лодки, обложившись подушечками, сидела Энн, как всегда, прелестная. Она дремала. Винди, моя гидроавиакошка, которая провела в воздухе больше времени, чем любая другая кошка, мурлыкала у нее на коленях. Я изредка поглядывал на нее, думая о своем. До берега была пара сотен ярдов. Я отчетливо слышал шорох прибоя, однако сегодня волна была некрупной, поэтому наша яхточка лишь слабо покачивалась. Это вполне устраивало Энн, которая, несмотря на все свое обаяние, все-таки страдала от морской болезни.
С пляжа Монкстона долетали голоса детворы. Они строили песчаные замки, играли в чехарду и вообще превратили пляж в детскую площадку. Я помню, что одна группа ребятишек торопливо строила песчаную дамбу, чтобы укрыть от волн свой изящный замок. Однако начался прилив, и волны одна за другой стали набегать на дамбу, разъедая ее. Но вот одна, более высокая волна пробила брешь, и вода хлынула в нее. В системе защиты появился уязвимый пункт, и детские лопатки с лихорадочной быстротой подбрасывали все новые порции песка, пытаясь залатать дыру. Но все было напрасно. В конце концов, еще более высокая волна просто снесла всю дамбу целиком, под крики и визг. По воде поплыли разноцветные сандалии! А потом дети умчались на ленч.
В тот момент я даже не мог представить, что этот маленький спектакль может оказаться пророчеством. Хотя война казалась еще очень далекой, я был в курсе последних событий и прекрасно понимал, что перспективы выглядят очень мрачно. Германия предъявила ультиматум Польше, он был отвергнут. Германия заявила: «Ну, тогда…», и вдобавок был подписан русско-германский договор.
Я никогда не думал, что Польша станет сражаться за Данцигский коридор. У нее была кавалерия, а Германия имела танки. У Польши было несколько древних аэропланов, а Геринг давно растрещал на весь мир об ужасающей мощи своего любимого дитяти — Люфтваффе. И если Германия решит вторгнуться в Польшу, мы опоздаем вмешаться. Так что же делать?
Мы были совершенно не готовы. Неделю назад мы участвовали в летних учениях системы ПВО метрополии. Дважды мы совершили «налет» на Лондон со стороны голландского побережья. Ни разу мы не встретили «вражеских» истребителей и сумели пролететь еще 150 миль, чтобы «сравнять с землей» штаб-квартиру Королевских ВВС в Абингдоне. Когда мы сели, то были горды своими «подвигами» и долго их обсуждали, но потом армейцы сообщили, что мы были «сбиты» зенитками при пересечении береговой линии. Это нас изрядно развеселило, так как показало, что наши зенитчики склонны выдавать желаемое за действительное. Хотя нас и в самом деле обстреляли зенитки возле Хук-ван-Холланда. Командир нашего соединения маневрировал не слишком удачно, и в результате одна эскадрилья вторглась в воздушное пространство нейтральной державы. Так я прошел крещение огнем, хотя он не произвел на меня особого впечатления — просто несколько черных клубков в небе. Но полностью игнорировать эти разрывы мы не могли. По нам стреляли наши союзники. Их наводчики правильно определили высоту, хотя целились не слишком хорошо.
Но какой бы скверной ни выглядела сегодняшняя ситуация, год назад она была гораздо хуже. Мы даже не имели бомбардировщиков «Хэмпден», а летали на допотопных Хаукер «Хиндах» (скорость 185 миль/час, бомбовая нагрузка 500 фунтов, дальность полета 200 миль). Да, этот кризис был не столь опасным, как прошлые. У нас в Линкольншире стало дежурной шуткой: «Парни с бомбардировщиков делают все, чтобы подготовиться к войне, пока Чемберлен с Гитлером крепят мир во всем мире». Мы заряжали пулеметы, заправляли баки и даже перекрасили самолеты в камуфляжную окраску. Единственной досадной деталью было отсутствие бомб на аэродроме. Они прибыли только через 3 недели!
Но в любом случае не было смысла думать обо всем этом, сплошное расстройство. И вообще, я был в отпуске! А потому я задремал под тихий плеск волн о борт лодки, беспокоясь лишь о том, чтобы не спалить себе спину. Война для меня не существовала.
Внезапно лодка качнулась, и чей-то голос вырвал меня из полудремы:
«Гай, на пляже телеграмма для тебя».
Это был сын местного врача, сам горячий поклонник яхтенного спорта. Что там стряслось? Месяц или два назад я закончил штурманские курсы. Может быть, адъютант хочет сообщить результаты? Все нормально, или я провалился… Я крикнул ему:
«Спасибо, Джон, ты меня разбудил».
Но Джон уже плыл дальше, стараясь не потерять ни минуты отдыха в этот прекрасный день. На пляже остался только маленький мальчик, свет в окошке для своих любящих родителей, которых я немного знал. К добру ли, к худу ли — но этот мальчик немного умел плавать. Он решил показать своей маленькой подружке, что он гораздо лучше Билла, своего 10-летнего соперника. Для этого он взял телеграмму в рот, прыгнул в теплую воду и поплыл к лодке. Я с некоторым интересом стал следить за ним, Энн тоже проснулась. Мальчишка плавал плохо, какая-то неописуемая смесь брасса и саженок, он поднимал массу брызг, и моя телеграмма очень быстро промокла. Когда он подплыл поближе, я понял, что ничего радостного в телеграмме не прочитаю. Наконец мальчишка схватился за борт лодки, но прежде чем я успел схватить его за руку и втащить наверх, он повернулся и пустился в нелегкое обратное путешествие к пляжу.
Я взял телеграмму. Чернила немного расплылись, но все равно я сумел прочитать, что она адресована на местную почту. Это произошло потому, что в момент отъезда я еще не знал, где остановлюсь. Мы сняли комнатку у миссис Томпсон за умеренную сумму: 4 шиллинга 6 пенсов в день, что вполне подходило моему окладу старшего лейтенанта авиации. На телеграмме имелась пометка: «Срочно». Дочь деревенского почтмейстера, которая меня немного знала (мне кажется, что я встречал ее на деревенской танцульке), села на велосипед и привезла телеграмму на пляж. Голос Энн нарушил затянувшееся молчание:
«А не лучше вскрыть ее?»
Все еще думая об экзаменах, я громко прочитал телеграмму. Она была короткой и недвусмысленной: «Немедленно вернуться в часть».
Через 2 часа я уже паковал вещи. Я сдал Винди на попечение миссис Томпсон, пообещав забрать ее позднее. Но я понимал, что кошка меня больше не увидит. Потом настало время прощаний. Прощания с Кроуфордами, в доме которых я отдыхал прошлым летом. Было пролито несколько слезинок, и я даже ощутил себя героем фильма «про войну», который возвращается на фронт. Прощания с Энн. Прощания с Рут Уилсон Боуэн, с которой я недавно поссорился и только что помирился. Мы должны были встретиться позавчера, но она уехала с каким-то парнем. Там еще был Десмонд, который только что завербовался в армию. Было еще много людей, чьи имена я просто не помню.
Потом мы вместе с Фредди Билби помчались, оседлав его старушку «Элвис». Мой добрый друг Фредди только что прибыл из Оксфорда, где изучал биологию. Ему исполнилось всего 23 года, симпатичный парень с пышной шевелюрой. Его «Элвис» была 1928 года рождения. Пока мы катили по деревне, старые рыбаки махали нам. Но мы прекрасно понимали, что хриплый автомобильный клаксон последний раз звучит на этих улочках.
Пока мы мчались по дороге, довольно рискованно обгоняя все, что тащилось в ту же сторону, мы помалкивали. В Кармартене мы остановились, чтобы пообедать. В маленькой симпатичной таверне «Кабанья голова» нашлась пара приличных стейков и вполне приличное пиво, чтобы их запить. Затем мы снова двинулись в путь по долине Херфордам мимо Брекона. Затем мы выбрались на шоссе к Стратфорду-он-Эйвон. Несколько раз мы сбивались с пути.
