Николай Семёнов - Это было на рассвете
В последние дни генерал Копцов осмысливал и переоценивал те военные операции, в которых он участвовал. До сих пор ему приходилось воевать в пустынной, равнинной местности. А тут — леса, болота, немало рек и озер. Надо быть готовым действовать в заснеженных полях, густых лесах да в трескучий мороз.
На собрании личного состава танкового полка коммунисты и комсомольцы решительно заявили:
— Выдержим и преодолеем все!
Танкисты вместе с бойцами мотострелкового пулеметного батальона бригады, не теряя ни минуты, приступили к отработке выполнения команд, тренировкам боевых приемов. На третьи сутки начались учебные стрельбы. Это для танкистов всегда было особым праздником. В подразделениях вышли «Боевые листки» под разными названиями: «Кто меткий», «Не промахнись, браток!», «Учись бить метко фашистов!»
— Ну, что ж, посмотрим, как стреляет саратовец, — подмигнув, бросил лейтенант Ежаков Олейнику.
— Во всяком случае — не хуже ульяновца, — не без гордости ответил тот.
Служили вместе два молодых лейтенанта — неразлучные боевые друзья, вечные соперники. Служили без зависти друг к другу. Иван Яковлевич Олейник гордился тем, что перед войной окончил прославленное Саратовское Краснознаменное танковое училище, многие преподаватели которого были участниками боев на Хасане и Халхин-Голе.
— Разве сравнить Саратовское с училищем на родине вождя — Ульяновским, — подзадоривал другой, Василий Ежаков.
Они прекрасно понимали, что оба училища Краснознаменные, прославленные.
— Ванюша, что у тебя за манера — спорить со старшим по возрасту? — часто шутил Василий. Он был старше Олейника всего на два дня.
После стрельбы друзья прежде всего поинтересовались результатами каждого. Оказалось, что не только лично они, но и командуемые ими подразделения отстрелялись с общей оценкой «отлично». Боевые товарищи поздравили друг друга, а командир полка объявил им благодарность.
Вскоре начались бои. Особенно кровопролитными были они за Свирьстрой. Город неоднократно переходил из рук в руки.
Исключительно мужественно сражался экипаж командира роты тяжелых танков лейтенанта Я. П. Карташова. В первом же бою он уничтожил две пушки противника.
Большие потери нанесла врагу тридцатьчетверка лейтенанта Казакова. После третьей атаки подбитый танк потерял управление и с разбитой рацией остановился в глубине вражеской обороны. Окружившие машину фашисты предложили экипажу сдаться. Но отважные танкисты продолжали вести огонь по врагу с места. Тогда гитлеровцы подложили под башню мину и взорвали танк. Экипаж во главе с командиром роты геройски погиб.
После боя младший лейтенант Василий Зайцев начал осматривать свою тридцатьчетверку. Каждую вмятину на броне потрогал руками.
— Вот, идиоты, во что превратили машину, товарищ лейтенант, — показал Зайцев своему комвзвода Ежакову на закопченную башню.
— Сколько отхватил «поцелуев»?
— Девять, товарищ лейтенант.
— А у нас на один больше, — улыбнулся Ежаков.
Подошел комиссар полка Тарасов. В это время экипаж Зайцева устранял повреждение у танка. Комиссар обнял весь экипаж, поздравил с успешным выполнением боевой задачи.
— Все видел. И то, как ваша машина проскочила через обрушившийся мост, — сказал он.
После незначительного ремонта танк Зайцева снова вступил в бой.
Наш стрелковый полк оставил свой обоз под Свирью, и его захватили гитлеровцы. Танковый батальон под командованием майора А. Д. Маркова атаковал деревню Антоновская двумя ротами, а третья рота — капитана Титаренко — осталась в резерве. Вскоре обстановка сложилась так, что надо было вводить в бой и ее.
«Пойду с ротой», — решил комиссар Тарасов. Он сел в головной танк и устремился вперед. Подразделение успешно атаковало врага, который понес большие потери и оставил деревню. Обоз был отбит.
Всю ночь был сильный ветер. К утру несколько утихло, даже временами из-за серых туч вырывалось солнце. Но ненадолго — опять подул холодный ветер и небосвод снова начали заволакивать свинцовые тучи.
Вот уже неделю, как танкисты вместе со стрелковыми подразделениями беспрерывно ведут тяжелые бои.
2 октября. Туман, моросит мелкий дождь.
— Нашей роте вместе со стрелковыми подразделениями приказано атаковать населенный пункт Озерки, — сказал лейтенант Карташов.
— Собрать бы накоротке комсомольцев, — предложил политрук роты Кузьмин.
— Если требуется, то почему же не собрать? — согласился комроты.
Собрание началось за полчаса до атаки. Успели принять в комсомол только сержантов Ерофеева и Скакунова.
Георгий Скакунов в своем заявлении написал:
«Родом я из Смоленщины. Мои престарелые родители остались на оккупированной территории. Отомщу врагу за них и свою Родину. Прошу принять меня в комсомол».
На этом же собрании командир танка белокурый младший лейтенант Голицын заявил:
— Сержант Скакунов — в моем экипаже. Теперь у нас все комсомольцы. Обещаем высоко нести звание Ленинского Союза Молодежи.
Преодолевая яростное сопротивление врага, в грохоте и дыму наши тяжелые танки, натужно гудя и выбрасывая из-под гусениц мягкий грунт, продвигались вперед. За ними смело наступала пехота.
Гитлеровцы, бросая оружие, начали отступать. Однако их огонь усиливается и по танкам, и по пехоте. К тому же за ночь враг успел заминировать танкодоступные места.
Замолчала рация комбата А. Г. Олиферко. К командиру роты Карташову прибегает комиссар батальона Г. М. Бударин. Он сообщил, что машина комбата вышла из строя, и приказал оказать ей огневую поддержку. Карташов быстро вывел свой танк вперед и метким огнем подавил орудия.
Радирует ротному младший лейтенант Дмитрий Волков, что его КВ, преодолевая ручей, завяз почти во вражеском расположении. Комроты приказал принять все меры, чтобы вытащить танк и продолжать наступление.
После напряженной работы под беспрерывным огнем помощнику начальника по технической части капитану И. А. Лаврененкову совместно с ремонтниками, командиром танка Волковым, механиком-водителем Фруктовым и другими расчетами экипажа все же удалось вытащить машину, и она снова ринулась вперед.
Успешно продвигались вперед Погребов, Голицын, Баландин, Карташов. Танкисты разбили несколько орудий, раздавили две минометных батареи. Однако сопротивление гитлеровцев нарастало. Механикам-водителям приходилось часто протирать забрызганные грязью триплексы. Шедшие слева два КВ подорвались на минах. Но они продолжали вести огонь с места. Тут же комроты Карташов радировал:
— Голицын! Возьми правее. Мы нарвались на минное поле.
— Ничего, будем сражаться и за вас, — последовал ответ.
Гитлеровцы усилили огонь из тяжелых орудий и с правого фланга. КВ, с ходу ведя огонь и пройдя вправо по низине метров двести, остановился.
— В чем дело? — послышался зычный голос командира.
— Застряли! — ответил младший механик-водитель Кудрин, который заменил раненого старшего — старшину Шейченко.
— Погазуй! Может, вырвемся!
Из-под гусеницы вылетала лишь черная жижа.
— Скакунов, прикрой нас огнем. Мы с механиком посмотрим, в чем дело, — распорядился командир.
Тяжелый танк днищем сидел на заросшей травой трясине.
— Виноват я, товарищ лейтенант, — тихо проговорил Кудрин.
— Нет, приказал-то я. Вон во что превратили бревна для самовытаскивания. Теперь придется спилить новые, — сказал Голицын, поднимаясь на башню, и показал на остатки бревен, разнесенных снарядами. Но тут над головой просвистел рой пуль. Командир с простроченным правым боком шинели, а механик-водитель с пробитым пулей воротником кирзовой куртки поспешно забрались в башню.
— Товарищи комсомольцы, что будем делать? — обратился к экипажу, как бы советуясь, командир.
— Сражаться, — почти одновременно ответили все.
— Погибну, но не покину свою машину, — добавил Иван Кудрин.
Снова застрочили все танковые пулеметы. А бить из орудия можно было лишь по флангам: перед у танка был приподнят. Гитлеровцы, заметив неподвижную машину, стали осаждать ее огнем. Бой продолжался дотемна. Вскоре вышла из строя рация.
— Прекратить огонь! Надо беречь боеприпасы на завтра. Усилить наблюдение! — распорядился Голицын.
Начавшийся еще с вечера дождь продолжал лить. Фашисты беспрерывно выпускали ракеты, строчили из автоматов. Все стихло лишь на рассвете.
— Скакунов, рация неисправна, попытайся пробраться к своим, — приказал командир.
Радист короткими перебежками едва успел удалиться метров на тридцать вправо, как упал, скошенный очередью.
— Может, ранен? — тревожно проговорил Лебедев.
Кудрин с Лебедевым оттащили бездыханное тело Скакунова к танку.
