Валерий Горбань - Чеченская обойма
«Духи» — бойцы серьезные. Хорошо бьются, дьяволы, ничего не скажешь. Да наши черти не хуже.
— Змей — третьему.
— На связи.
— Прикрой, нас в упор херачат.
— Понял. Укройся. Сейчас подствольниками по вашему краю работать будем.
— Давай, ждем.
— Ну, ребята, пошли!
И застыли лица. У кого улыбка залихватская к физиономии прикипела, у кого — решимость мрачная. А кто орет непонятно что в азарте, сам себя криком яростным подстегивает. Ни один не тормознулся. Красиво пошли, как на ученьях, в цепочку. Вот первая семерка стволы задрала.
— Третий, укройся!
— Укрылись.
— Огонь!
И пошла черная стайка. Через крышу пошла. Прямо на головы. Чужим и своим. Секунд пять она лететь будет. Много это — пять секунд. Очень много.
Уже первая семерка назад в коридор нырнула, уже вторая на смену ей выскочила. И пошла новая стайка прямо в небо синее, прямо в тучки белые.
Дум… дум-дум… — а вот и прилетели. — Третий, как легло?
— Хорошо легло, Змей, хорошо!
— Не высовывайся, еще будет.
— Давай!
А теперь наоборот: на максимальную дистанцию бить будем, чтобы «духам» на задницу ответные гостинцы наши легли, чтобы волна разрывов их прямо на наши пулеметы поджала, под огонь «АГСа» безжалостного.
А хорошо ребятки работают. Умницы! Уже и командир им не нужен. Сами собой старшие в сменах определились — Чебан с Соломой — и, как часики швейцарские: тик-так, тик-так.
Прыгающими «ВОГами» бьют.
Хорошая игрушка — граната-попрыгушка. Лежит себе боевик в ямке или в колечке бетонном, пульки омоновские да собровские над головой посвистывают. А он лежит себе да из подствольника по «русским братьям» постреливает. Постреливает и посмеивается. А тут те — нате! Гадость серебристая рядом плюхнулась, да на два метра вверх подпрыгнула. Да по темечку железным веером, да по телу живому. И только вспышка смертная в глазах, только фонтанчики от осколков да брызги крови. Все — как у тех, кого ты сам недавно убивал. Только и разницы, что они в тебя тогда не стреляли. Они смеялись, курили, о доме мечтали.
— Змей, выстрелы нужны!
Правильно, ребятки, правильно. Пора и «АГСом» заняться. Расчет дежурный эта бойня на посту застала, на крыше сарая кирпичного. Трое их всего, и туговато пришлось им. Наводчик почти в открытую работает — мишень живая. В серьезном бою «АГС» постоянно перемешаться должен. А куда ты с крыши денешься, когда все вокруг кипит и рвется. Только и радости, что два дня назад по жаре влажной на хребтах взмокших сами на сарайчик этот мешки с песком таскали. Да зато теперь в два слоя мешками обложены, да доски с жестью над головой настелены. Не Брестская крепость, но жить можно, и биться можно. И просто отсидеться.
Да только неймется гранатометчикам. Бой идет. А «АГС» молчит.
— Змей, выстрелы нужны.
Дружная команда — расчет «АГС». Воюют вместе, отдыхают вместе и на пьянке попались вместе. Бригаду их бойцы за это группой «Синее пламя» окрестили. Но в драке крепкий народ. Те, что своим на подмогу должны идти, уже за спиной моей землю копытами роют.
Умру с Волчары! Он и в самом деле на волка похож. Из мультика. Ростика небольшого, сухощавый, голос хриплый. Азарта и злости — на троих хватит, а в жизни — добряк и трудяга неописуемый.
Сколько ж на него навесили! На неделю боев хватит! Дома бы он половину добра этого от земли не оторвал. А сейчас бегом причесал. Рад, что из резерва вырвался.
Ну что, пошли?
Немного бежать — метров семьдесят. Половина из них из «зеленки» простреливается. Коридорчик такой, как в тире. И по коридорчику этому трассеры рехнувшимися светлячками летают, да гранаты от подствольников порхают. А прямо посередке — лужа громадная. По колено жижи глинистой, БТРами перемешанной.
Ничего, прорвемся.
— Третий, четвертый, пятый, чесаните «зеленку», прикройте нас.
— Сделаем, брат.
— Подствольники, огонь!
Четырнадцать щелчков сухих за спиной, четырнадцать разрывов над «зеленкой» зависло. Сотни осколков листву стригут, траву ровняют, живые тела вовсе не бесплотных «духов» в землю вжимают. Два десятка собровцев и бамовцев из автоматов да пулеметов молотят. Только конченый смертник сможет сейчас голову поднять, нас на мушку выловить. Да и он не сумеет: дымно, дружок, огненно!
Кто видел это: по воде, аки посуху? А мы не видели, мы сделали. Интересно, хоть подошвы замочили? Замочили, оказывается. Это спереди все чистые, а сзади до макушек уляпались. И хохочем радостно. Хорошо смеяться за кирпичным сарайчиком.
А теперь — наверх.
— Привет, орлы! Все живы?
— Все, командир, что нам сделается!
И сам вижу, что все. А только вопрос хороший, и отвечать на него весело. Любят на него отвечать. Когда действительно все живы.
Подмогу разгружают, жестянки щелкают.
— А что там в комендатуре, Змей? Мы видели, ребят понесли?
— Посекло ребят. У них да у бамовцев девятерых выбило, четверо тяжелые.
— А наши?
— Бог миловал. Давай показывай, что тут у тебя.
— Из-за трубы они бьют, слева от столба. Сначала из кустов справа работали, причесали мы их. А труба толстая, из-за нее трудно достать.
— Так ты смотри: у них прямо за спиной деревья да кусты высокие. Чесани по веткам, накрой их сверху осколками.
— Понял, сделаем!
Страшная штука — «АГС». Двадцать девять гранат легли шахматкой. Тысячи осколков сплошной полосой сеются. Не зря за этой машинкой адской и охота настоящая идет.
Дум, дум! Это — ерунда, это — подствольники.
Бумм-ба-бах! А вот это уже серьезно. «Муха», однако. И врезали с того бережка. А до бережка ста пятидесяти метров не будет. А если по амбразуре, да из «Шмеля»? Только брызги бурые да шкварки черные от нас останутся.
Бумм-ба-бах! Совсем близко. Наружный слой мешков рвануло, посыпало.
— Все, орлы, пристреляли нас. Берем аппарат, драпаем.
— Все внизу?
— Все.
Только один наверху остался. Яцек-пулеметчик. Мы через коридорчик веселый назад пойдем, а он нас сверху прикрывать будет.
— Пошли!
Ай, нехорошо получилось, нехорошо! На секунду тормознулся посмотреть: все ли пошли дружно, не цапнуло ли кого? Вот теперь сиди на корточках, загорай на краешке этого коридорчика долбаного, в двадцати шагах от угла спасительного, за пеньком от старого тополя, да за железякой какой-то, благослови ее, господи! Лихо они меня подловили. Пульки щелкают — это ерунда, а вот гранатка сзади бахнула — это не есть хорошо. Вторая еще ближе легла — совсем плохо получается. Спинным мозгом чувствую: третью прямо на темечко положат.
— А-а-а!
Волчара, черт отчаянный, вылетел из-за угла, орет что-то, из автомата по кустам полощет. Обалдели «духи», отвлеклись. На долю секунды отвлеклись. Ноги, Змей, ноги! Рви, лети! Вот она — стеночка родненькая, вот он, коридорчик уютненький!
А теперь — вразворот. Теперь Волчка надо доставать. Это он, зверь серый, специально от стаи отбился, чтобы командир последним не шел, без прикрытия. А сейчас торчит за сарайчиком, и Яцек с ним. Долбят «духи» туда из подствольников. Обиделись, наверное: так купили их красиво.
Держитесь, братишки! Сейчас наш черед, сейчас мы вас так прикроем, что небу жарко станет!
— Третий, четвертый! Подствольники!
Кипит «зеленка». Небольшой пятачок: метров пятьсот на восемьсот. А мы в него три сотни «ВОГов» из подствольников да две сотни из «АГСа», да «Шмелей» и «Мух» десятка три. А уж всякого свинца — немерено.
Плохо сейчас в «зеленке». Так плохо, что хохол-наемник выскочить из нее не смог. Проще оказалось сдаться, на посты наши выйти. И приятеля своего раненого к нам вытащить.
Сука подлая! Скажи спасибо, что руки марать не хочется о тварей, что за «гроши» братьев своих единокровных убивают.
А чешутся руки, ох чешутся! И собры орут: «Уберите этих б…й от греха подальше!»
Раненого на носилки, второго — на пинках — в машину. На фильтрационном пункте разберутся. Там народ ласковый.
Хотя падаль такую не сажать надо. Их живьем надо закапывать.
А вот к «духам» нет у нас настоящей злобы. У них своя правда, у нас — своя. Если на центр Грозного посмотреть, да на траншеи кладбищенские, где тысячи женщин и детей вперемежку с мужиками лежат, то можно «духов» понять.
Всякое в этой войне было. Еще месяц назад здесь резня беспощадная кипела. Россияне друг друга убивали. Бред какой-то: ДРУГ — ДРУГА убивал. Кое-кто и до сих пор крови не напился.
А что до нас, то не бились мы в этих развалинах горящих. Не отправляли домой тела друзей, мерзкими надругательствами истерзанных. Свеженькие мы еще. Гуманные. Но многое знаем уже. И людей русских, из своих домов повыброшенных, да девчонок наших, грязным насилием униженных, понаслушались. И траншеи старые, задолго до декабря трупами забитые, да мэрию городскую, еще летом из дудаевских самоходок расстрелянную, видели.
