Владислав Бахревский - Голубые луга

После уроков Федя пошел к Ярославу. Яшке некогда по гостям ходить. Ему нужно дровишек наколоть сырых, чтоб быстро печь не прогорала.

— Федя! — обрадовалась Вера Александровна. — Идите ко мне. Поглядим, как горит огонь.

Она сидела у подтопка, вязала платок.

Мальчики сели на пол, у ног Веры Александровны. Она положила им руки на плечи, и все помолчали. Синие огоньки бегали по обгорелым поленьям, выискивая место пламени, и пламя вспыхивало, гудело.

— Сон мне приснился, — сказала Вера Александровна. — А вот о чем, не помню. Помню, что хорошо было. Кажется, летала.

На улице, близко совсем, остановилась машина. Раздались голоса. Вера Александровна замерла, прижала мальчиков к себе.

Постучали.

— Иду! — голос маленькой мамы осекся, но пошла она прямо, подняв голову, мальчикам на пороге улыбнулась.

И Кук тоже встал, вытянулся, лицом закаменел, как взрослый.

Вошли военные: полковник, подполковник и военком, майор.

— Пожалуйста, Вера Александровна, сядьте! — сказал полковник, а подполковник подал маме Кука стул.

Она села.

— Ваш муж, Вера Александровна, выполнил свой воинский долг до конца. Ему присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно.

Словно ничего и не случилось. Стоял, вытянувшись, Кук возле окна. На стуле, положив руки на колени, сидела Вера Александровна. Голова поднята гордо, а губы раскрыты, как у маленькой.

— Мы знаем все, что здесь произошло! — быстро заговорил подполковник. — Ваш муж был на особой работе, а здесь, на месте, не разобрались. Поспешили. От имени командования приносим глубочайшее извинение. Все, что взяли у вас, немедленно будет возвращено.

Вера Александровна через плечо посмотрела на говорившего.

— И детство моему сыну тоже вернете?

Подполковник покраснел. Заговорил полковник.

— Урна с прахом героя прибыла. Торжественная процедура захоронения завтра в одиннадцать ноль-ноль. Для оказания воинских почестей будет взвод автоматчиков и военный оркестр.

— Почему? — спросила Вера Александровна.

— Что? — не понял полковник.

— Почему — урна?

Полковник поднес руку к козырьку.

— Вера Александровна, обстоятельства сложились таким образом, что ваш муж вызвал на себя огонь тяжелых орудий… В свое время мы доложим вам и о подвиге вашего мужа, и о его работе…

— Не хочу, — сказала Вера Александровна. — Ничего не хочу.

И тихонько заплакала.

— Я хочу знать все!

Военные повернулись на голос. Ярослав стоял у окна. Все три офицера отдали ему честь.

— Ты можешь гордиться своим отцом, мальчик, — сказал полковник.

Отворилась дверь. Два лейтенанта внесли мраморную урну с фотографией отца Ярослава.

Федя выскользнул в открытую дверь, побежал мимо легковых машин. Домой.

Долго стоял в сенях, не решаясь открыть дверь. Тогда ведь нужно будет рассказать все, что он видел. Ответить на сто вопросов, какие задаст и бабка Вера, и тетя Люся, и даже мама.

— Это ты, что ли, Федька? — вышла из дома и углядела Федю в темноте сеней бабка Вера. — Смотри не шебуршись. Комиссия приехала отца с работы снимать.

Федя хотел бы оглохнуть — отец вот так же, когда резали поросят, залезал на печь и затыкал уши. Не хотел Федя слышать, но слышал, куда же денешься? На все Старожилово играла музыка. Медная, звенящая.

У Кука совсем теперь нет папы. И никакое чудо не поможет. Отца у Кука взяла смерть. Когда приходит смерть, о чудесах даже думать стыдно. Чудеса годятся для живых. Был у Кука отец живым, и чудо случилось: говорили — враг, стали говорить — герой. И не просто говорить. Мама с тетей Люсей ходили утешать Веру Александровну, и при них привезли назад библиотеку, а мебель поставили новую, дров привезли, хлеба. Колхоз корову привел…

Грохнуло за стеной. Еще! Еще!

Федя заткнул уши.

Мать приготовила ему одежду на люди. Почистила все, а он залез на печку.

Больше не стреляли. За окном темнело. Наступили самые короткие дни.

Отворилась дверь. Отец вошел.

Остановился у печи.

— Сидишь?

Федя не отозвался.

— Мартынов, Виталик, шел рядом с Ярославом как лучший друг сына героя.

— Он не друг! — крикнул Федя.

— Чем кричать, нужно было там быть… С другом надо быть и в горе, и в радости…

Вошла мама, слушала, что говорит отец.

— Ну какая же радость?

— Мертвый отец Герой — дороже живого отца-предателя.

— Детям нужны живые отцы, — сказала мама.

— Умники! — отец хлопнул дверью и ушел в контору.

— Неужто снимут? — спросила маму бабка Вера.

— Предложили с квартиры съезжать, значит, сняли.

Глава двенадцатая

Отец с комиссией ездил по объездам. Ночевал у лесников. Мама вышивала очередную мельницу. Бабка Вера молилась, а тетя Люся взяла расчет и сдавала дела новой буфетчице.

— Наш правдолюб до суда достукается, — шипела тетя Люся. — А мне дознания да всякие допросы ни к чему.

Тетя Люся уезжала на Урал, с глаз долой.

На следующий день Федя не пошел в школу.

Мама его разбудила, а он одеяло на голову натянул.

— Поблажку даешь! — проворчала бабка Вера, но мама сказала:

— Дай поспать мальчику всласть. Довольно с тебя, что нам не довелось сладких снов поглядеть. Дело не дело — подымайся.

— Вставай! — сказала Милка. — Я ведь совсем от вас уезжаю.

Стало вдруг и Милку жалко, и самого себя.

Всей семьей помогали тете Люсе укладываться.

А потом уже был день отъезда. Сам отец не успел приехать проводить, но Цуру прислал.

Нагрузили санки добром, посидели перед дорогой. На станцию ни Федю, ни Феликса не взяли, чтоб не морозить и чтоб лошади не было тяжело.

Милка поцеловала братиков и заплакала. Федя погладил ее по волосам и, утешая, сказал:

— Ну чего ты? Это хорошо, что ты в далекий край едешь. Всякого наглядишься. А нам теперь несладко будет, но потом все пройдет, поправится, и ты к нам опять приедешь. Тогда мы будем дружить.

В классе, над доской, висел портрет капитана. Капитан улыбался одними глазами, улыбался каждому, кто смотрел на него, и ребята гордились, что герой с ними.

Ярослав подошел к Феде.

— Ты болел?

— Нет, — сказал Федя. — Тетя Люся уезжала, помогал собираться, вещи грузить.

— Я тебе хочу сказать, что ты — настоящий друг, — сказал Ярослав. — Мне передали погоны отца. Мама разрешила один погон отдать тебе.

Ребята прислушивались к их разговору, а теперь окружили.

В руках у Феди был помятый полевой погон.

— Настоящий маскировочный! — сказал Мартынов.

К погону тянулись руки. Федя посмотрел на Ярослава и дал подержать ребятам погон. Все подержали. Последней была Оксана. Она медлила отдавать погон и отходила с ним к окну подальше от парт.

Федя невольно пошел за ней.

— Возьми, — отдала Оксана погон. — Твоего папаню все жалеют.

Федя нагнул голову, кивнул. Побежал на место, в класс входила Клавдия Алексеевна.

— Ребята, будет елка! — сказала она. — Дед Мороз будет! И даже подарки.

Ребята захлопали в ладоши. Зашумели.

— Елка будет тридцатого декабря, в четыре часа, после обеда. Кто может, приходите в масках. А теперь посмотрим, какие у нас табели.

Тройка у Феди была одна, по чистописанию. И четверка была, по арифметике. Остальные пятерки. У Яшки все оценки ровные:

— Чистый четверик!

У Ярослава пятерки без примеси, как всегда.

— Пошли ко мне, — позвал дружков Яшка. — Как смеркаться начнет, колядовать пойдем.

Ярослав помолчал, но мимо дома своего не прошел, остановился.

— Я с мамой посижу. Ее теперь нельзя одну оставлять.

Ребята постояли, попинали ногами снег.

— Ладно, — сказал Яшка, — если чего наколядуем — поделимся с тобой… На елку вместе?

— Нет, — сказал Ярослав. — На елке надо веселиться, а я… — Лицо у Кука сморщилось. Он сел в снег и горько расплакался. — Ступайте! Ну чего стоите смотрите, не видали, как плачут?

— Всякое видали, — сказал Яшка. — Ты поплачь и уймись. Не пойдешь же ты зареванный к матери?

Кук встал. Его отряхнули.

Отсморкался, вытер лицо, улыбнулся.

— Ну, как?

— Снегом щеки потри, чтоб горели.

Кук натер щеки снегом.

— Теперь сойдет, — остался доволен Яшка.

Кук убежал домой.

— Давай ко мне зайдем, — попросил Федя, — сказаться надо, где буду.

— Я тебя на улице подожду!

Мама братьев Ныряловых представлялась Феде женщиной большой, в сарафане, с косами вокруг головы. Может, оттого, что в доме Яшкином все прочно стояло на своих местах, чисто было, нарядно, а самой матери Федя еще ни разу не видел. Все работала или ездила добывать еду «своим галкам».