Богдан Сушинский - Живым приказано сражаться
Завел часы и принялся за банку консервов. К этой бы банке да картошку старика Лозовского… Может, вернуться туда? Как все было бы проще, если бы Крамарчук пошел с ними.
Прошло чуть больше часа. Сквозь серую пелену свинцового неба едва заметно пробивались холодные лучи невидимого солнца. Судя по тому, где находился источник этих лучей, Громов мог определить, что проспал не так уж много и что сейчас все еще раннее утро.
К дому лесника сходилось множество разных тропинок, но лейтенант старался избегать их, предпочитая идти оврагами, зарослями, нехожеными ложбинами.
Судя по времени и расстоянию, которое прошел, он уже давно должен был наткнуться на тот ельник, где остался Крамарчук, и на дот. Значит, и в самом деле заблудился.
Прошло еще с полчаса, прежде чем Громов набрел на едва приметную лесную дорогу. Это была та самая, по которой шли они с Марией. Но теперь на ней отчетливо видны свежие следы колес. Машин прошло несколько. Значит, это не прочесывание леса, не стрельба наобум, для острастки. Немцы двигались прямо к доту. Твердо зная, куда и зачем едут.
Лейтенант почувствовал, как от волнения у него пересохли губы. Крамарчук! Это он давал бой. И, очевидно, последний. Если бы он, Громов, услышав звуки боя, бросился тогда… Если бы успел…
Громов свернул с дороги, но старался не упускать ее из виду, чтобы опять не сбиться. Ни моторов машин, ни выстрелов уже не слышно было. Только нервное перестукивание двух дятлов, напоминающее пулеметную перестрелку, долго сопровождало его, мешая прислушаться к голосам и шорохам леса.
Вот, наконец, и знакомая просека. За ней должен показаться ельник. Чуть дальше – дот. Последние метры, отделяющие его от просеки, лейтенант прополз, и прежде чем пересечь ее, какое-то время лежал в кустах, осматривая местность. Вроде бы ничего подозрительного. Неужели не оставили засады? Или решили, что?.. Впрочем, откуда им было знать? Готванюк? Только он мог выдать. Он знал, сколько нас. Он указал дорогу. Напрасно Крамарчук пожалел его. Зачем он это сделал?!
«Лучше спроси себя, почему ты пожалел немца-шофера? – вступился за Крамарчука. – А ведь одним оккупантом было бы меньше».
Громов еще раз внимательно осмотрел все окрест и поднялся, приготовившись к броску через просеку…
– Пан-товарищ, пан-товарищ…
Лейтенант круто развернулся и только чудом сдержался, чтобы не выпустить очередь по какому-то невысокому худощавому человеку, оказавшемуся в пятнадцати-двадцати шагах от него.
– Не ходите туда, пан-товарищ… там вашего жолнежа… солдата вашего повесили. На дереве распяли… Немцы. Как Езуса Кристоса.
Только теперь, присмотревшись, Громов понял, что перед ним старик лет шестидесяти пяти. Он стоял, прислонившись к стволу сосны. В руке у него было лукошко. Говорил он довольно странно – смешивая польские, украинские и русские слова. Андрей слышал, что в городке так разговаривали местные поляки. Он понимал их легко: в Белоруссии, на Буге, поляков было много, и словарный запас его оказался довольно богатым.
– Как это – распяли? Ты что, старик? Живьем, что ли?
– Не живьем… Но так… Полуживым. Раненым.
– Ты видел, как все это происходило?
– Не видел, пан-товарищ. Если бы видел, меня бы тоже распяли, как Езуса. Фашист не любил этого, свидка… Свидетеля, по-русски. Но сейчас фашиста нет. Я оказался здесь случайно. Когда стреляли, прятался недалеко отсюда, в яру.
Старик говорил еще что-то, но Громов уже не слушал его. Бросился в ельник, пробился через заросли, пробежал поляну, отделяющую дот от леса.
– Не-го-дяи! – прорычал, увидев прямо перед собой распятое на стволе и ветвях иссохшего дуба обезображенное тело красноармейца. – Кто же так зверствует?! Кто так воюет? Кто так живет, звери?!
К счастью, старик не ушел. А его присутствие – вообще присутствие здесь живого человека – как-то сразу помогло Громову вернуть себе самообладание. Сдержаться, сцепить зубы и терпеть… С помощью поляка он отвязал и похоронил тело замученного красноармейца (только снимая его, Громов понял, что это не Крамарчук, и был очень удивлен этому) в небольшой, наспех отрытой тесаком яме, рядом с братской могилой бойцов Шелуденко.
«Что же произошло с Крамарчуком? – мучительно размышлял Андрей, совершив этот скорбный обряд. – Где он? Неужели сумел прорваться через кольцо немцев?» Не похоже. Судя по записке Крамарчука, которую он обнаружил перед похоронами возле входа в дот, положение было безвыходным. Значит, плен? Немцы увезли его раненым? Но откуда тогда взялся этот красноармеец? Странно…
– Спасибо тебе, отец, что не ушел. Не оставил меня. За человечность спасибо.
– Я стар… – устало проговорил поляк. – А потому должен верить, что когда-нибудь и меня добрые люди предадут земле, а не оставят на поталу крукам, воронью…
– Все равно… Ты – настоящий солдат.
– О, когда это было! А пан-товарищ есть офицер? – спросил старик, отводя его, как мальчишку, за руку, подальше от могилы, от этого страшного места.
– Да, отец, офицер.
– Пану-товарищу нельзя ходить так, в форме, при ремнях… Нужно в цивильном. Цивильном, понимаешь? Немцы вокруг. Погибнешь.
– Хорошо, я раздобуду. Хотя почему бы не ходить в форме?
– Ясно: офицерская честь… – мягко заметил старик. – Но тота честь ваша требует, чтобы офицер мстил за ойчизну. А чтобы мстить, надо перехитрить врага. Прийдешь ко мне. Когда стемнеет. Сейчас ты пойдешь следом за мной, до края леса. Я покажу село. И объясню, как меня найти. Переночуешь у меня.
– Ты такую фамилию – Готванюк – никогда не слышал?
– Готванюк? Не приходилось. Он из нашего села? Сказал вам, что из нашего?
– Нет. Он называл село, но… Да, вспомнил: село называется Липное или Липканы…
– О, то пан-товарищ мает на увази Липковое. Я покажу. Это далековато. Но я покажу, как туда дойти. Не сейчас – завтра.
– Покажи, отец, ради Бога, покажи… Мне нужно побывать там. А уж потом будь что будет…
33
Колонна из трех машин медленно выезжала из леса. Штубер и Зебольд сидели в кабине средней машины. Зебольд чуть приоткрыл дверцу и, высунув автомат, зорко всматривался в лесную чащобу, готовый в любую минуту выпрыгнуть и открыть огонь. Водитель тоже нервно поглядывал на заросли, и автомат его лежал на коленях. Только Штубер, сидевший между ними, закрыл глаза и, казалось, невозмутимо дремал.
На самом деле оберштурмфюрер был удручен. Что ни говори, операция не удалась. Распятие этого окруженца – слишком мелкая месть за потери, которые они понесли. И он не завидовал лейтенанту, командиру взвода, ехавшему сейчас в первой машине. Если тот доложит своему командиру правду, а соврать он вряд ли решится, то завидовать ему действительно трудно. Хотя, что он мог поделать? У Штубера есть право привлекать для операций любые находящиеся вблизи воинские подразделения.
Нет, Штубер не дремал. Страх перед лесной дорогой он заглушал презрением к любым опасностям, которое так долго и старательно вырабатывал в себе, а волнение переплавлял в сосредоточенный анализ создавшейся ситуации. Молниеносная реакция и железная логика – эти две феи-спасительницы создавали вокруг личности оберштурмфюрера Штубера пусть еще не очень эффектный и звучный, но все же миф, который уже делал его известным в Берлине, в кабинетах особого отдела гестапо по борьбе с диверсионными группами.
Ну а что касается сегодняшней операции… Кто сказал, что успех должен приходить сразу? Может, это даже к лучшему, что Беркута в доте не оказалось. Если, конечно, он – не легенда и если речь действительно идет о чудом спасшемся лейтенанте из 120‑го дота, которого Штубер предпочитал видеть перед собой живым? Вот именно, живым. Но не для того, чтобы мстить ему. Почему, собственно, он должен мстить этому лейтенанту? Беркут – офицер и выполняет свой долг.
Штубер пока плохо знал этого человека, однако предчувствие подсказывало, что столкнулся он с личностью незаурядной. В конце концов, такие личности встречаются в любой нации. Истреблять их, не попытавшись использовать, – грешно и бессмысленно. При всем уважении к Гитлеру, он все же не понял этой истины. И поэтому масса талантливых людей, не принадлежавших к арийской расе, автоматически оказалась или еще окажется в стане его лютых врагов. Поразительное умение наживать себе врагов – вот бич, который мешает фюреру предстать перед миром в ореоле гения.
Конечно, рано или поздно фюрер растопчет многих из них. Но сложность заключается в том, что чем меньше остается вокруг вождя волевых талантливых последователей, тем больше плодится бесхребетных бездарей, способных опошлить любую, даже самую праведную его идею. Впрочем, если верить данным разведки, этим же грешит и нынешний вождь большевиков – Сталин. Похоже, они оба кончат плохо.
Кстати, об этом сержанте… Он не посмотрел его документы. Уж не тот ли это сержант из дота, жену которого приводили к «Беркуту»? И еще… почему своей внешностью сержант напомнил ему самого Беркута? Неужели случайное сходство? А может, это он и есть, Беркут собственной персоной?
