Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III
Удары авиации Черноморского флота сломили основные силы противника на побережье.
Войска 3-го Украинского фронта входили в Румынию. Да румынские солдаты и не хотели воевать с нами.
В те дни начальника штаба Локинского вызвал командующий:
— Настроение в румынских войсках, — сказал он, — в нашу пользу. Попробуйте, используя это обстоятельство, своими силами занять аэропорт Констанцы и аэродром Мамая.
— Попробуем…
* * *На Констанцу пошли с группой машин Локинский и Гриб. Подошли к городу на самой малой высоте, С земли — ни одного выстрела.
— Ну и дела… — протянул Гриб. — Словно война кончилась.
— Ты о чем? — спросил по радио ведомый.
— С Констанцей, кажется, все в порядке. Разведаем аэродром Мамая. Там все же авиационная школа базируется. Посмотрим, как нас там встретят…
Гриб не знал — кто в Мамае: румыны или гитлеровцы. На всякий случай в багажник каждого самолета комэск еще на своем аэродроме посадил по автоматчику. Это были наши же мотористы. Мало ли что могло произойти на незнакомой земле. Да еще за линией фронта.
И вот под крылом — Мамай.
— Я иду на посадку. Разведаю, что и как. Остальным — прикрывать с воздуха, — передал по радио Гриб и выпустил шасси машины.
Сели. Автоматчики наготове. Медленно тянутся минуты томительного ожидания. Но вот из здания выходит человек, идет к самолету.
— Позвольте представиться — подполковник румынских ВВС, начальник школы.
— Очень приятно, — Гриб спрыгнул на землю.
Подошла группа летчиков-румын.
Короткие переговоры, и все становится ясным: нас встречают как друзей.
Гриб машет рукой. «Яки» идут на посадку.
Начальник штаба Локинский оценил обстановку на аэродроме с воздуха и, убедившись, что все в порядке, возвратился назад, доложив мне о выполнении задания командующего.
На другой день — 30 августа — весь наш полк перелетел на аэродром Мамай.
Это был первый полет за всю войну, когда мы знали, что нас встретят не огнем, а дружественными улыбками.
В Румынии стояла золотая осень. Тихая и ясная. По утрам сквозь туманную дымку сиреневым силуэтом виднелась Констанца. Над ней уже не было ни черных клубов дыма, ни пожарищ, ни взрывов зенитных снарядов.
Тогда мы впервые почувствовали, что война все же идет к концу.
А через несколько дней — снова в бой. Теперь уже — в болгарском небе. За освобождение Варны и Бургаса.
Здесь и закончилась для летчиков нашего полка и для меня война.
Страшная война, взявшая столько дорогих жизней. Но без них — не было бы этого конца…
Да, для одних из нас война завершилась раньше, для других позже. На Дунае и над Веной завершился боевой путь хорошего моего друга, Героя Советского Союза Ивана Тимофеевича Марченко. В аттестации, данной ему командованием, говорилось: «165 воздушных разведок провел морской летчик за годы войны, сбил 7 вражеских самолетов, уничтожил десятки танков, автомашин, повозок с военным имуществом».
Уже близко было время послевоенной тишины, когда из Вены пришло к нам письмо Ивана Тимофеевича: «Дорогие друзья-черноморцы, боевые соратники! Отсюда, из далекой Вены — столицы Австрии, пишу я это письмо… Уже далеко ушли бои. Радуется сердце, что мы находимся здесь в действующей флотилии. Но в то же время скучаем по родной стороне. Мне хочется написать вам, дорогие друзья-черноморцы, чтобы вы каждую минуту учебно-боевой подготовки использовали для дальнейшего совершенствования своего мастерства.
Не думайте, что враг стал слабее сопротивляться, что он бежит с поля боя и что можно почивать на лаврах. Нисколько! Крепче учитесь, овладевайте опытом прошедших боев, учитесь воевать над морем. Тесно взаимодействуйте с кораблями родного Черноморского флота.
Смею заверить вас, дорогие друзья, что мы, участвовавшие в сражениях за освобождение Кавказа, Крыма, очищение от врага Румынии и Болгарии, не посрамим чести авиации Черноморского флота…»
И мы не посрамим этой чести.
Ялтинская конференция
Каких только задании не выполняли во время войны летчики нашего полка. Но то, что им поручалось сейчас, по ответственности, которая ложилась на плечи каждого летчика, не было сравнимо ни с чем…
В самом начале разговора командующий ВВС, оглядев всех присутствующих, строго предупредил:
— Все, что я скажу сейчас — важнейшая государственная тайна. И вы головой отвечаете за ее сохранность. Ни один человек, не привлеченный к операции, ничего не должен знать и ни о чем не догадываться…
Вступление не сулило ничего доброго.
— На днях в Крыму, в Ялте, соберется конференция глав трех союзных держав… На ней будут присутствовать Сталин, Рузвельт, Черчилль. Не нужно вам пояснять, какое значение имеет эта конференция!
Командующий с минуту помолчал.
— Не исключено, что гитлеровской разведке что-то станет известно. А от фашистов можно ждать любых пакостей. Словом, вы должны обеспечить нормальную работу Ялтинской конференции, «прикрыть» ее с воздуха. Ни один немецкий самолет не может в дни работы конференции появиться над Крымом… Задаче ясна?
Нужно ли было о чем-то спрашивать. Каждый командир отлично понимал, какая огромная ответственность ложится с этой минуты на каждого из них.
Перед тем как две эскадрильи «яков» перелетели по приказу на мыс Херсонес, чтобы прикрывать работу конференции с моря, летчики успели познакомиться со своими американскими и английскими коллегами, прибывшими на один из крымских аэродромов.
Василия Гусакова и его товарищей пригласили к зарубежным машинам.
В конце летного поля стояла английская эскадра «Москито». Напротив — американские «Лайтинги».
Четырехмоторный пассажирский самолет, на котором прилетел Рузвельт, находился в середине своей эскадры. Точно такое же положение занимала машина Черчилля.
— Стоят, — подмигнул Кологривов Гусакову.
— Стоят…
Рассмеялись.
Только они знали, что кроется за этим словом — «стоят».
Дело в том, что летчики союзников с первого дня пребывания на советском аэродроме начали ранние утренние тренировки.
Тренировались бы над аэродромом — бог с ними, кто бы им стал мешать? Вся беда в том, что тяжелые машины, все расширяя и расширяя радиус полета, почти на бреющем носились над крышами домов окрестных городов и сел.
В окнах дрожали стекла. Никто не мог буквально найти себе места: полеты начинались чуть свет и нередко затягивались до глубокой ночи.
Стали искать «дипломатический» выход. Нашел его командующий ВВС Черноморского флота генерал Ермаченков.
Днем он вызвал командира полка к себе:
— Видишь, что делается, — кивнул он в сторону окна, за которым слышался рев стартующих и садящихся тяжелых машин. — Людям — ни сна, ни покоя. Надо с этим как-то «дипломатично» кончать. И я вот что надумал. Подними-ка ты во время этих полетов пару своих ястребков и «покажи» союзникам сверхнаивысший пилотаж. Так сказать, в порядке «обмена опытом».
— Удобно ли, товарищ генерал, — еще какие-нибудь осложнения в «высших сферах» получатся…
— Причем тут «высшие сферы»?! Действуй!
— Есть!
Высокая «честь» показать союзникам «сверхнаивысший» пилотаж выпала на долю Кологривова, Гусакова и Степана Петрова.
Едва забрезжил рассвет и на союзных самолетах начали прогревать моторы, над аэродромом вихрем на бреющем полете понеслась тройка «яков».
Точно над летным полем они сделали петлю, выпустили шасси и с ходу произвели посадку недалеко от английских и американских машин.
К летчикам подошел Ермаченков:
— Задание понятно?
— Да.
— Отлично! Действуйте. Самолетов не жалеть. Покажите, на что вы способны.
— Есть, «не жалеть самолетов»!..
Пока Кологривов, Гусаков и Петров находились на земле, к ним началось паломничество союзных летчиков. Они с любопытством рассматривали «яки». Градом сыпались вопросы.
— Какая маневренность?
— Вооружение?
— Какой самолет лучше: Як-3 или Ме-109?
— Смогли бы вы летать на наших машинах?
Ответы явно нравились:
— Лучше Як-3 сейчас истребителей нет.
— На ваших машинах можем лететь хоть сейчас.
— А смогли бы вы провести с нами условный воздушный бой?
— Хоть сию минуту.
— Но у нас тяжелые машины. Мы будем поставлены в невыгодное положение.
— Изменим соотношение сил. Против одного «яка» выставляйте четыре самых лучших ваших машины. Впрочем, мы принимаем любые ваши условия.
Вопросов больше не было…
Назавтра с самого утра летчики и техники с «Москито» и «Лайтингов» расположились у своих машин. Все с интересом ожидали «представления».
Кологривов и Гусаков договорились: пилотировать прямо над самолетами союзников, выходить из фигур на высоте 50-100 метров, взлетать — между рядами машин англичан и американцев.
