Андрей Марченко - Терракотовые дни
— Пойдешь с немцами?..
— Не-а… Уйду в тайгу или в эту, как ее… В тундру! Буду белок бить…
— Белок бить… В глаз… Прикладом… Единственно, кого ты там будешь бить, так это геологов. А еще скорей — они тебя бить будут. Там нынче, знаешь, какие геологи есть: с пулеметами и с лычками НКВД!
Бойко осекся — все же погорячился он. Решил сбавить обороты.
— Ну а как там дела в семье? Что слышно от зятя? Жив ли?
— Дак он, верно, по ту сторону фронта. А оттуда не то что письма — сплетни не доходят. Внучка-то растет… Это да… Ему бы… Зятю-то… Хорошо в плен попасть. Немцы-то хохлов по домам отпускают.
— Отпускают… — согласился Бойко. — Если не политрук и не идейный. Твой зять не идейный?..
— Не-а… Просто дурак…
Оба замолчали.
Дверь открылась — на пороге комнаты стоят Кирьякулов.
— А, заходите… Стакан господину бургомистру! — крикнул Владимир, но сам же первый пошел к шкафу за посудой.
— Нет, нет… Владимир Андреич, я на секунду. Ухожу домой, зашел сказать, что в Управе кроме вас никого не осталось. От греха подальше — закройте за мной дверь. Я ухожу.
— Да выпейте с нами! — пьяный Бойко был болтлив без меры. — Отметим приезд в город вождя великонемецкой нации. Ну и отъезд заодно…
— Нет, действительно, спасибо. Жена если почувствует запах — убьет.
Бойко поставил стакан на стол, но наливать не стал. Вместо этого он спросил:
— Аркадий Кириллович, а вот скажите. Отчего вы пошли на работу к немцам?
— Мне сказали идти — ну я и пошел.
— Но ведь это неправильно?
— Конечно, это неправильно, это коллаборационизм. Преступление против Родины. Но я — человек порядочный. Настолько порядочный, что иногда самому противно становится. Я не то, чтоб люблю порядок, просто не могу ему противится…
— А вот вернется советская власть, что делать будете?
В отличие от Зотова, Кирьякулов отрицать такую возможно не стал. Задумался серьезно, но ответил быстро.
— А что тут думать… Расстрелять меня, конечно, не расстреляют — всех таких как я стрелять — стенок не хватит. Поеду по декабристским местам. В Сибирь значит…
— Смотрю, все в Сибирь собрались, — подытожил Бойко.
— А что, давайте, к нам. Встретимся в шесть часов вечера после войны. Где? Омск? Иркутск? Оренбург?
Бойко покачал головой:
— Вы так говорите, потому что там не были. А я был… И в Сибирь не хочу. Ни в лагерь, ни в тюрьму. Даже просто жить там гражданским лицом не хочу. Там живут славные люди, но природа… Нет, определенно не мое.
— Ну так вы выпустите меня, — спросил Кирьякулов уже нетерпеливо, — а то жена сперва разволнуется, а как я приду, будет пилить.
— Ну что с вами делать, — согласился Бойко. — Давайте выведу…
Они спустились вниз. Выпустив Кирьякулова, Бойко взял дверь на засов. Затем задумчивый вернулся в свой кабинет. Едва переступив порог, кивнул назад, будто показывая на Кирьякулова.
— А ведь умный человек. Но в то же время — дурак! Гордый самобытный русский дурак. И отцы его были дураками, и деды. И матери с бабушками — ну вы сами понимаете — верными подругами этих самых дураков. И менять эту традицию они не намерены. Не иначе что-то в крови. У него… Не в обиду тебе будет сказано — но и в твоей. И моей…
* * *В это время пили и в другом месте. Пили не за отъезд фюрера, не за его отбытие. Фюрер был им вовсе до лампочки.
Пили просто так. С расстановкой и обстоятельностью, такой, на которую способны только холостяки. Сварили пельменей, самогоночку и сметану поставили на лед. На базаре купили соленых огурчиков, маленьких, с дамский мизинчик, капусты квашеной с прожилками тертой морковки.
Картошки взяли — опять же не крупной и не мелкой. Чтоб пока ее почистить и съесть, она не сильно остывала.
Варили ее в мундирах, воду из кастрюли слили не всю, оставили на полдюйма кипятка, чтоб картошка не остывала и не пересыхала. Пили втроем: Женька Либин, Колесник и хозяин дома — такой себе Назар. Последний славился как хороший шофер — говорят, управлять он мог всем: от сноповязалки до аэроплана.
Сели за стол, разлили самогон по рюмкам. Без тоста чокнулись, выпили.
Повели разговор. Говорили все больше о делах.
— Гуся до сих пор нету, — заметил Женька.
— Угу.
— И вестей от него нет. Интересно, его вообще стоит ждать?
— Может, нет денег отбить ответную. Может, "дороги" там нет, где он нынче. Может, его уж нет в живых. Мало ли?.. Времена нынче неспокойные.
— Ну да — чтоб у Гуся денег не было… Скажешь такое. Скорей уж точно пришибли. Я чего хочу сказать…
Женька замолчал, разлил самогон. Выпили, закусили.
Либин все молчал.
— Ну, говори уже… — сказал Серега…
— Я чего хочу сказать — может, и не приедет вовсе Гусь. А мы тут сидим — штаны просиживаем. А знаете что?..
— Что?
— А ну его на фиг, Великого Гуся. Без него управимся.
— Как?.. У тебя есть план?
— Представьте себе да…
— Ну и забавно было бы услышать.
— Все просто, как и все гениальное. На крыше банка есть эти, как их… Вентиляционные колодцы, что ли?.. В здании вроде как естественная вентиляция. Горячий воздух из комнат выходит в отдушины, подымается вверх. Так?..
— Ну, положим, что так…
— А что тут полагать? Так и есть. Так вот: ночью подымаемся на крышу и вместо вытяжки мы берем насос и вдуваем туда газ. Через пять минут имеем дом с трупами. Ну как?
— Да никак. Где-то отдушина может быть забита, где-то открыто окно. Опять же запросто можно наглотаться своего газа… — зевнул Колесник.
— Деньгохранилище может быть изолировано от общей системы вентиляции, — заметил кто-то.
— В деньгохранилище бросим гранату. Кого не возьмет газ — пристрелим…
— В деньгохранилище могут забаррикадироваться изнутри. Один уцелевший может поднять тревогу. И тогда в здании появятся уже наши трупы. Опять же — войти в банк мало — надо вытащить то, из-за чего вся каша заваривается. А это, я вам скажу, — пупок надорвать можно. Да и долго…
Замолчали. Каждый думал о своем.
— Давайте выпьем еще, — предложил Серега.
— Не хочу, — ответил Женька.
Назар просто покачал головой.
— Ну, как хотите, — подытожил Колесник.
Серега налил себе полный стакан и тут же выпил.
— Не пейте много, — честно предупредил его Женька, — завтра будет плохо.
— Будет, — согласился Серега. — Но стакан не убрал.
Залаяла собака двором выше — кто-то шел по улице. Все трое замолчали и даже сдерживали дыхание. Но прохожий прошел дальше.
— Нам надо собирать ганзу, — гнул свою линию Женька. — А что?.. Ты, я, Назар… Козю позовем — авось что-то придумает, пригодится инвалид. Можно еще Фиму Трирубля позвать.
— Фиму не хочу, — отозвался Колесник.
— Отчего же?
— Когда два года назад прибалтов присоединили, я рванул туда — щипать панов. И оказался в одном поезде с Фимой. Пока ехали, договорились об одной богатой улице — я беру четную сторону, он нечетную…
— Ну и что?..
— А то что не было там четной стороны. Это набережная была… Давайте договоримся — подождем Гуся еще ровно два дня. А затем… Затем не знаю. Может быть — придумаем что-то. Может быть, просто разбежимся. Не знаю — не нравится мне этот банк, это дело…
* * *Несмотря на предупреждения, Колесник все же напился. Будто по ветру вышел из дома, задумался, глядя на небо, потом достал пистолет, стал стрелять в небо, пытаясь выбить в луне новые кратеры, отбить кусочек от полнолуния. Затем стал палить по звездам, сшибая одну за другой.
Немецкий патруль двинулся, было, на шум, но в темноту переулков Шанхая зайти так и не решился.
Остановился у входа в поселок, глядя, как падают звезды.
Подставит ли кто-то ладонь?
День рождения Ланге
Ведущий оглянулся назад через левое плечо. Ругнулся, оглянулся через правое. Глупая привычка, рефлексия какая-то: летчик-правша обычно оглядывается через левое плечо.
Немцы натаскали своих летчиков, атаковать сзади и справа, с набором скорости при снижении.
А сбитым быть не хотелось. Тем более, что под крылом земля оккупированная. С нее выбраться — большая проблема.
Но нет: небо оставалось чистым, внизу лежали поля. С высоты они не казались такими уж и бескрайними. Просто большие лоскуты разного цвета.
Красиво, но отвлекаться нельзя. Это просто опасно…
Зато в небе краем глаза он уловил какое-то шевеленье. Осмотрелся, да, действительно, что-то летит. Легко догнал…
Надо же, какая удача: транспортный, да без сопровождения. Пилот покрутил головой: не ловушка ли? Да нет, вроде бы чисто.
До самолета было уже недалеко — легко можно было рассмотреть модель самолета: обыкновенный транспорт, трехмоторный "Юнкерс". Идеальный объект для атаки — медленный, неповоротливый. Хотя может статься, сбить в один заход не получится. Ударить по кабине, может удастся убить пилотов, разрушить управление, хотя бы разбить центральный мотор.
