Николай Пронин - Бойцы Сопротивления
— Майор говорит, что война не кончилась. Просит еще раз обдумать его предложение. Кроме того, он имеет приказ командования, обязывающий гражданских лиц сдавать оружие. Ответ скажете завтра.
«Так-так! Вопрос ребром: или, или… Или идите на службу к англичанам, или сдавайте оружие!» Колесник встал.
— Благодарю за беседу. Я был рад познакомиться с вами. Что касается ваших предложений, то я сообщу о них своему командованию.
Брови майора поползли вверх.
— А разве во Франции есть еще русские партизаны и свое командование?
— Да, есть. Нас не так уж мало, — как можно беспечнее заметил Колесник. Пусть майор поразмыслит над этим фактом. — Есть еще русские партизанские отряды, существует и единое командование, — добавил он. И сразу понял, что попал в цель: лица офицеров вытянулись.
Выйдя из особняка на улицу, Колесник не спеша зашагал по скверу. Надо было все обдумать, все взвесить. Нет, не таким ему представлялся разговор с союзниками…
На скамейке, возле которой он проходил по аллее, сидел маленький щетинистый старичок в древней потертой шляпе. Он держал в руках газету, изредка поглядывая поверх очков на внука — бледнолицего мальчика лет четырех, копавшегося в песке у его ног. Над стариком кружились опадавшие с деревьев окрашенные в багрянец листья. Начало сентября, а по вечерам уже сгущается туман, ночью в лесу сыро и прохладно. Колесник поймал на лету лист каштана и прибавил шагу: в отряде его, наверное, уже заждались.
— Ну, зачем ты им понадобился? — нетерпеливо спросил его Коваленко, как только тот переступил порог дома.
Колесник рассказал ему о своей встрече с английским майором.
— Союзнички! — раздраженно процедил Коваленко сквозь зубы. — Еще неизвестно, оставят ли они нас в покое в этом Энен-Льетаре?
— Причем тут Энен-Льетар? — не понял Колесник.
— В соседней комнате отдыхает Алексей, — пояснил Коваленко, — он привез приказ Комитета всем русским партизанским отрядам собраться в Энен-Льетаре.
— Ах вон оно что! — сразу повеселел лейтенант. — Это уже совсем другое дело.
Алексей нисколько не удивился содержанию разговора Колесника с майором.
— Точно так же ведут себя англичане и американцы и в других местах, — сказал он, — они повсюду стараются заманить в свою армию русских людей, щедро обещают им всяческие блага. Видимо, на этот счет у них есть далеко идущие планы… Вот потому Комитет и прилагает сейчас все усилия для того, чтобы поскорее собрать русских партизан в одном месте. Возможно, тогда с нами будут больше считаться. Что касается оружия, то майор прав: война не кончилась, оружие может пригодиться и нам. Но надо сделать так, чтобы, как говорится, и волки были сыты, и овцы целы.
— Ясно, — усмехнулся Колесник, — так, значит, едем в те места, где воевали пориковцы. Как он там, Василь, готов встречать гостей?
Алексей как-то странно посмотрел на него, в свою очередь, тихо спросил:
— А разве ты не знаешь, что он погиб?
— Погиб? — поразился Колесник. — Впервые слышу!
— К сожалению, это так… До освобождения Франции не дожил всего нескольких недель.
И принялся рассказывать, как это случилось.
Двадцать второго июля, почти выздоровев после ранения, Порик ехал из Гренэйя в Льевен. Неподалеку от Льевена ему неожиданно преградил< путь шахтер. Василий притормозил велосипед: «В чем дело?» В этот момент на него накинулись еще несколько «шахтеров». Как потом выяснилось — это были переодетые фашистские молодчики. В тот же день Порик был расстрелян.
Всего лишь два раза Колесник встречался с этим парнем, но ощущение было такое, словно он потерял близкого друга… Смерть всегда неожиданна, и, хоть она приходит каждый день, к ней нельзя привыкнуть. Он вышел на улицу и долго бродил вокруг дома, в котором они размещались. Над Пикардией давно уже опустилась ночь. В небе тускло мерцали далекие звезды, кругом стояла благодатная тишина, но на душе у него было невыразимо тоскливо. Он думал о том, что уже немало русских парней сложили головы на французской земле, но война, по существу, еще не окончена, их положение по-прежнему неопределенное.
«3 сентября.
Утром Алексей засобирался чуть свет. Ему нужно было побывать и в других отрядах. «Я очень прошу тебя послать связных к дулланским и сен-польским партизанам с приказом немедленно выезжать в Энен-Льетар», — попросил он. «Это я сделаю с большим удовольствием», — пообещал я.
Едва укатил Алексей и было собрано ненужное нам оружие для сдачи его англичанам, как послышался знакомый треск мотоцикла. «А вот и гость», — нахмурился Коваленко. Это был все тот же английский сержант. «Я за ответом», — небрежно козырнул он. «У крыльца грузовик, — ответил я, — в нем наше оружие, а мы уезжаем».
Сержант внимательно посмотрел мне в глаза и, круто повернувшись, зашагал к трофейному грузовику».
(Из дневника)
* * *В полдень пришел Анри. Узнав об отъезде русских партизан, стал грустным.
— Так значит, расстаемся! Вы уезжаете, а я возвращаюсь к своей старой профессии дорожника… Вчера коммунисты ячейки избрали меня своим вожаком, а Мориса — казначеем. Теперь мы вновь мирные люди…
— То есть как это мирные? — не понял Колесник. — А отряд?
Анри усмехнулся.
— Разве ты не знаешь, что еще двадцать восьмого августа генерал де Голль подписал декрет о роспуске внутренних сил Сопротивления?
— Как это подписал? — еще больше удивился Колесник. — Ведь война не кончилась?
— А вот так! Генерал спешит разоружить народ… Включение сил ФФИ в армию обеспечило бы личным составом минимум тридцать дивизий. Но де Голль никогда не думал делать солдат Сопротивления своей опорой. Он мечтает иметь профессиональную армию, как оружие классового господства. Массовая же народная армия для этих целей не годится… Вот почему генерал решил распустить внутренние силы Сопротивления. Впрочем, об этом хватит, — продолжал Анри, — хватит!
Анри не может долго быть грустным. Лицо его вновь расплывается в улыбке. Он заговорщицки подмигивает своему другу, Морис тут же куда-то исчезает. Назад он вернулся не один, а привел бойцов отряда. На столе появилось вино, закуска. Анри весело сказал:
— Как бы там ни было, а война в Европе идет к концу. Вправе мы выпить за ее скорейшее окончание? — И, весело посмотрев на всех улыбающимися глазами, сам же ответил на поставленный вопрос: — Вправе!
Казалось, Колесник неплохо знал Анри, знал его как волевого командира, незаурядного организатора, хорошего товарища. А тут, в компании друзей, Александр открыл в этом парне еще одну неизвестную ему черточку: бесшабашную веселость. Вначале Анри играл на скрипке, затем полушутя-полусерьезно принялся декламировать стихи Вийона:
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя,Куда бы я ни пошел — везде мой дом…
Вийон — самый что ни на есть национальный поэт. Его стихи — ключ ко многим душевным тайнам французов. Не случайно они так обожают этого поэта. Слушая Анри, Колесник всматривался в знакомые лица сидящих за столом партизан. Ему почему-то вспомнились слова Карамзина: «Я хочу жить и умереть в моем любезном отечестве; но после России нет для меня земли приятнее Франции, где иностранец часто забывается, что он не между своими». Как он был прав! Годы, проведенные в этой стране, убедили Колесника в том, что у французов нет национальных предрассудков, что народ щедр и гостеприимен. Ему полюбились в национальном характере удивительное острословие, привязанность к умной, острой шутке, умение побалагурить и приободрить в трудные минуты жизни.
Гости начали расходиться уже поздно ночью. Прощаясь, Анри вынул из кармана конверт, подал его Колеснику, небрежно заметил: «Взглянешь, Саша, на досуге!» По привычке он все еще называл своего друга подпольной кличкой, хотя уже знал его настоящее имя — Иван Рябов.
Утром, вспомнив про конверт, Колесник-Рябов вынул из него листок, пробежал глазами: «Ячейка коммунистической партии во Фреване. Настоящим удостоверяется, что Рябов Иван бок о бок с нами сражался и участвовал в освобождении Франции как командир русского партизанского отряда в количестве двадцати восьми человек. Поздравляем товарища, который проявил при этом храбрость, находчивость и смекалку настоящего командира.
Секретарь ячейки компартии города Фревана А. Детурни. Казначей — М. Куртье» {24}.
Незадолго перед этим до них дошли слухи, скорее всего пущенные предателями-власовцами, что на Родине все русские, попавшие в плен, не будут прощены. Видимо, об этом узнал и Анри. И хотя Колесник не был в числе тех, кто поверил этим слухам, от внимания Анри на душе стало теплее.
* * *В полдень из Сен-Поля прикатил на велосипеде Дмитрий.
