Алексей Ивакин - Десантура
— Корнем трясти? — хохотнул кто-то в темноте далекого угла.
— Дура ты! Дура! Я девку голой только на пруду из кустов выглядывал!
— Сам ты дура, Фофанов. Мог бы и не только поглядеть, а и полапать как следует! Женился бы и хорошо.
— Ну уж нет! Вернусь — первым делом под подол ей полезу. Проверять. Целая она или нет.
— А ну не целая — тогда как!
— Убью, — сказал Фофанов. Спокойно так сказал. — Ее убью, хахаля убью и председателя убью.
— А председателя-то за что? — удивился голос.
— А что не доглядел…
— Эх… Да разве тут доглядишь… — вздохнул кто-то ещё. — Как там в песне-то… «И у детской кровати тайком, сульфазин принимаешь…»
— Слышь, Колупаев, я ведь и тебя сейчас прирежу… — Фофанов стал медленно приподниматься.
— Стоять! — Фомичев рявкнул, перекрыв назревающую драку. — Обалдели, что ли? Немец вот-вот атакует, а они тут из-за баб несуществующих решили зубы друг другу посчитать!
— Извини, Фомичев! Тут чего-то Фофанова на воспоминания понесло.
— А ты, зубоскал, и готов поиздеваться, да?
Сержант Паша Колупаев встал из своего угла, тяжело вздохнув:
— Серег, извини, не со зла я!
Фофанов молча кивнул. Потом пожал протянутую руку Колупаева.
— Новости есть?
— Есть, Паш… Выйдем?
Фомичев и Колупаев вышли на воздух. Солнышко яростно наверстывало упущенное зимой, стуча капелью по уцелевшим наличникам.
— Донесение из штаба бригады, Паш. Уходим.
— Куда?
— Обратно на базу. Аэродром готов, эвакуация раненых начинается. Слава Богу, отлежались тут в тепле, подкормились немного…
— Картохой вареной…
— В лесу и картохи-то нет.
— Тоже верно. Прислали кого?
— Нет. Сами будем вытаскивать до базы.
— Звездец… Нас тут двадцать здоровых и сотня раненых! По пятерых на брата! Тарасов чем там думает-то?
Колупаев аж схватился за голову, обдумывая — как лучше эвакуировать раненых.
Фомичев вздохнул:
— Паш… Часть раненых своим ходом доберутся. Тут всего пять километров. На полпути встретят, помогут, дотащат ослабевших.
— А если…
— А если немцы… На этот счет, надо прикрытие оставить. Человек пять. С пулемётом и ПТР.
— Понятно…
Потом сержант Колупаев посмотрел в глаза сержанту Фомичеву и…
— Да, понял, Коль, понял. Я останусь.
— Паш… Я бы, но приказ-то мне…
— Нормально все будет, Коль… До темноты выждем и к вам рванем! По рукам?
Они пожали руки и разошлись — каждый по своим делам.
А ещё через два часа прощались снова.
— Догоняй!
Фомичев надел веревку от самодельных волокуш на грудь и сделал шаг вперёд. На волокушах лежал, так и не пришедший в сознание со дня атаки на Опуево, какой-то неизвестный Колупаеву боец.
Колонна раненых двинулась в лес. Каждый из здоровых тащил такую же, как сержант Фомичев, волокушу. Рядом с каждым шли, пошатываясь, те, кто мог ходить. Шли на запад. Русские солдаты привыкли ходить на запад. Хоть и темна вода в облаках, но и в эту войну — так они надеялись — дойдут до запада. Никто из них не помнил — как родился, никто не знает — как умрет. А женщины смотрели на их бритые, когда-то затылки. Забинтованные, грязные, обросшие затылки. Никто из бойцов не оглядывался. Они отступали на запад.
А какая-то бабушка крестила и кланялась каждому из колонны:
— Святый Боже…
Голова забинтована, глаз нет. Но идёт сам, держась за плечо товарища. И несет винтовку.
— Святый крепкий…
У этого оторвана рука по локоть. Лицо бледное-бледное. идёт. Оглядывается. За ремнем граната.
— Святый безсмертный…
Лежит на волокуше. Смотрит в небо. Глаза пустые-пустые. Голубые-голубые. Открытые. К небу закрытыми глазами не подняться. А пальцы живые. Почерневшие. Обугленные морозом. Стучат, стучат что-то морзянкой по саням.
Старушка хватает проходящих мимо. Сует вареную картошку в мундире. Десантники — кто может — кивком благодарит ее…
И никто не спросит, как зовут бабушку. Сил нет. Безымянные бабушки войны…
— Опять мужикам кровушку проливать… — шептали бабы во след.
Колупаев сплюнул три раза через плечо, глядя на уходящую колонну:
— По местам! Трапезников, Коврига — на левый фланг. Противотанковое возьмите. Васильев, Паньков — на правый. Ждем до темноты плюс час. Потом уходим за колонной.
— Лады, командир! А ты где будешь?
— На чердаке за пулемётом. Если немцы атакуют — Васильев!
— Я!
— Бьешь из противотанкового по бронетехнике. Только когда втянутся на поворот, понял?
— Не дурак, Паш… Понял.
— Я пехоту отсекаю. Да продержимся, парни! Не пройдет тут немец!
Колупаев ещё раз бросил взгляд назад. Колонна уходила в лес. Медленно уходила. Изо всех сил уходила.
— По местам, ребят…
Звонкая такая тишина… Как будто война где-то там, далеко… За лесным полумраком…
Первый разрыв случился, когда он только-только вошёл в бывший их штаб. Сержант рванул на второй этаж. ещё взрыв! Осколки застучали по стенам.
Колупаев упал на пол и пополз к пулемёту. Где-то хлопнул миномёт, застучали автоматы.
Он осторожно выглянул в узкое окно.
Немцы на этот раз поступили…
На дороге стоял танк и время от времени хлопал по деревне фугасными. Лениво так хлопал. Не спеша.
А в атаку шла пехота. Тоже не спеша. Лениво так. ещё и ржут, сволочи… Видно как ржут. А перед немцами идут бабы. И дети. Некоторые на руках. Кричат, визжат… Гады! Глаза бы закрыть, нельзя, нельзя.
Колупаев закусил губу. Пацаны молодцы — ждут, не высоваются, терпят. Небо-то как высоко… Рукой не достать… Смотри! Смотри!!
Толпа прошла по воронкам, оставшимся после предыдущих атак. Сейчас ступят на мины… Немцы остановились. Ждут, ссуки, ждут… Сейчас… Вот уже можно над головами по каскам очередь дать, чуть позже… Чуть…
— Аааааааа!!!! — закричал кто-то в траншеях и бросился вперёд с автоматом наперевес. И тут же упал, сбитый метким выстрелом. Махнул рукой, как птица…. Ага… В белых маскхалатах, за дорогой, лежат ещё фрицы. Хитрые, сволочи! По месту, откуда выскочил то ли Ванька Паньков, то ли Сашка Васильев ударил ещё одним фугасом танк.
Бабы и дети завизжали и попадали на землю.
Паша не вытерпел и вдарил очередью над толпой в самую гущу фрицев. На, ссуки, на! Как тараканы побежали в разные стороны!
Танк стал разворачивать башню, целясь по дому.
— Трапезников, давай, давай же!
Хлопнуло ПТР. Пашка увидел, как высекла пуля сном искр по броне. Смазал, чертяка! Давай ещё раз!
Танк дернул чуть назад, пернув синим бензиновым выхлопом.
Колупаев бил короткими очередями по залегшим фрицам, стараясь не задеть визжащую кучу баб. Самые умные из немцев подползали к этой толпе, поняв, что русский пулемётчик бережет своих.
Вдруг, словно какой-то шуткой, паша Колупаев вспомнил фильм, который показывали им перед самым выходом на задание. «Александр Невский» Там немцы тоже детей в огонь кидали. Песня там была правильная… Как это… Вставайте люди русские, на эээ… славный бой, на смертный бой, вставайте люди русские, парам-пам-пам… Как там дальше?
— Давай, Серега! Давай!
Серега Трапезников не успел попасть. Сделал ещё выстрел, но пуля опять цвиркнула по квадратной башне немецкого танка. Тот ответил новым выстрелом. Чуть промазал, но… Длинный ствол противотанкового ружья изогнуто упал в нескольких метрах от траншеи.
— Ну, фашисты… — Паша метнулся за стенку — раз-два-смена ствола! Потом метнулся к дальнему окну — ушли наши, ушли! И глупо, очень глупо дал очередь по танку. Надеясь попасть по щелям, что ли?
Заскрипела башня. Немец чуть дернул вверх ствол танковой пушки, потом право-влево…
Бабушка в детстве так крестила перед сном.
А потом упала ночь на глаза.
Закончилась она, когда Пашка открыл глаза. Над ним стоял немецкий офицер и зло улыбался, вытирая кровь, текущую с рассеченного лба.
Вставайте, люди русские?
И Паша попытался встать…
18
— Значит и в разработке, и в самой операции, Вы участия не принимали, так герр подполковник?
— Так, господин обер-лейтенант. Не принимал.
— А руководил операцией…
— Майор Гринёв и полковник Латыпов, господин обер-лейтенант.
Фон Вальдерзее был удивлен. Даже более того… Потрясен!
— В вермахте такое невозможно, герр Тарасов. Снимать командира подразделения во время операции это… Это, как минимум, безответственно! А чем Вы занимались все это время?
— Пил. Можете так и записать в протоколе — «Был в запое»
— Вы не шутите, Николай Ефимович?
— Да какие шутки, господин обер лейтенант. Фактически я был арестован. Сидел в отдельной землянке, под охраной четырех особистов и глушил водку.
— Вы, русские, любите этот напиток, я знаю! Кстати, не хотите коньяка? Французского! Такой вы, вряд ли пили в России.
