Януш Пшимановский - Четыре тануиста и собака - книга 2
— Носи, до победы недалеко, должен выдержать.
Увы, надежде старшины закончить на этом сапожницкие упражнения не суждено было сбыться: с другой стороны один из его разведчиков, худенький, щуплый паренек, уже протягивал вперед босую ногу и подсовывал еще один сапог — аккуратный, изящный, с мягким голенищем.
— Вот черт! — Старшина поперхнулся, едва не проглотив зажатые в углу рта гвозди. — Да сколько у вас ног?
— Две, — предварительно удостоверившись, ответил разведчик и добавил, указывая на аккуратный сапожок: — Это Марусин. Я ей свой отдал пойти с Янеком погулять.
Старшина улыбнулся, но тут же грозно зашевелил усами и указал на связку уже починенных раньше сапог.
— А это что! Расплодились, как тараканы.
— Что такое таракан? — спросил Черешняк, подтягивая короткие голенища.
— Таракан? — переспросил Саакашвили и пожал плечами. — Забыл, как это называется по-польски... Ну знаешь, черный такой, шесть ног, быстро бегает и очень вредный.
— А, знаю, — рассмеялся Томаш, — у нас в партизанском отряде такая загадка была. Это эсэсовец на лошади.
— Неправильно! — рассердился Григорий. — Зачем насекомое обижаешь? Я сейчас вспомню, по-польски это похоже на название одной пустыни... Кызыл-Кум, Кара-Кум, Кара-мух?
— Люх, — уточнил Черешняк. — Не «мух», а «люх».
Сзади, за его спиной, басовито забили часы. Томаш нахмурился, вздохнул и с досадой принялся снова пришивать пуговицу. Саакашвили и Черноусов обменялись по нимающими взглядами, покосились на заряжающего и гоже вернулись к прерванным занятиям.
А часы продолжали бить размеренно и чинно, с продолжительными паузами. Затихал уже девятый удар металлического гонга, когда из-за закрытой двери донесся голос Еленя:
— Дорогу, союзники!
Все с любопытством взглянули в сторону двери. С минуту никто не показывался, потом лязгнула щеколда и в дверь просунулась нога. У Густлика, как видно, были заняты обе руки, и он пытался поддеть и открыть дверь носком сапога. Наконец он предстал в дверном проеме, потный, сияющий, с растрепанными от ветра волосами, и, опершись о косяк, остановился, чтобы дать всем возможность полюбоваться добытым трофеем.
Виноградная лоза с листьями величиной с мужскую ладонь, старательно вырезанными из дерева, вилась у него по плечам, по бокам до самого пояса. Среди веток и листьев блестел латунный диск с римскими цифрами и стрелками, а чуть выше массивные дверцы прикрывали дупло, из которого в любой миг могли выпорхнуть горластые кукушки и оповестить время. Венчала все это декоративная доска, на которой недоставало только фамильного герба бывшего владельца. Никто не вымолвил ни слова, и Елень, уверенный, что все онемели от восторга, решил сам дать необходимые пояснения.
— Музыкантов в этом Ритцене не оказалось. Я, Том-чик, обшарил с полста домов, а то и больше, заглянул в десяток лавчонок, и нигде ничего. Тут мне и пришла ценная идея... Гляньте, хлопцы, на эти часы... С музыкой! С кукушками и с музыкой...
Черешняк встал, швырнул на вещмешок мундир и шило, не боясь, что спутаются нитки, однако, вместо того чтобы броситься с распростертыми объятиями к Еленю, только покачал головой и, облокотившись о подоконник, отвернулся к окну.
Елень шагнул вперед, дверь за ним захлопнулась.
— Ты что уставился, как на покойника? — набросился он на Саакашвили. — Часов, что ли, никогда не видал?
— Густлик, дорогой, — отозвался Григорий и, поставив утюг на одеяло, подошел к приятелю, — неоригинальный ты человек.
— Какой?
Прежде чем Григорий успел ответить, раздался звучный троекратный удар гонга, и в комнату со стены полилась мелодия штраусовского вальса. Продолжая сжимать в руках принесенное «чудо часовой техники», Густлик поднял голову и теперь только увидел развешанные на крюках и гвоздях часы: простые ходики, часы с боем, с органом, с колокольчиками и курантами; круглые и овальные; с римским циферблатом и с арабским. Все они тикали, размахивали маятниками, и все показывали разное время.
— Эти принес гвардии старшина Черноусов, — тоном музейного гида стал объяснять и показывать Григорий. —
Эти — его разведчики, а те, что сверху, — я. Гармошку никто не нашел, и поэтому все...
Не стихла еще мелодия вальса, как из объятий Густли-ка, тарахтя крыльями, выскочила деревянная птица и во все горло провозгласила: «Ку-ку!»
— Возьми! Бери, а то шмякну об пол! — разозлился Елень.
«Ку-ку!» — пронзительно вскрикнула вторая.
Саакашвили подхватил «гнездо» с бойкими кукушками, повесил на гвоздь и хотел остановить. Но едва он подтянул вверх гирю, как вся махина вырвалась у него из рук и бешеным галопом поскакала вперед, оглушительно тикая и кукуя на ходу.
В этот не самый подходящий момент в дверях появился человек в гражданском костюме, с красной повязкой на рукаве и постучал в притолоку.
— Обер-ефрейтор Кугель! — представился он, приложив руку к фетровой шляпе. — Заместитель коменданта города по гражданским делам.
Шлепнув ладонью по деревянному циферблату, Елень усмирил кукушек и при виде немца приосанился, приняв вид, подобающий солдату победоносной армии.
— Вползай, — разрешил он прибывшему. — Как с розами?
— Розы? — Немец сделал печальный жест, потом немного оживился. — Сирень цветет около кирпичного завода, там высоко — и вода не дошла. Немножко есть людей. Старик, ребенок, женщина.
— Заботься о них. Да смотри кабель больше не рви, а то во второй раз спуску тебе не будет. — Густлик подсунул ему кулак под нос.
— Хорошо, — поспешил согласиться Кугель. — Теперь нужно только соединять кабель; восстанавливать, ремонтировать. В ратуше уже убирают, вот-вот часы пойдут...
— С этим можешь не торопиться, — буркнул Елень.
— Я умею быть благодарным, — произнес немец. — Велел вот принести для вас подарок на память, а потом что-то скажу.
Он отступил в сторону, дал знак своим сопровождающим, и те втащили на лямках, перекинутых через плечо, как и пристало профессиональным носильщикам, большой продолговатый предмет, завернутый в скатерть.
— Что это, гроб или шкаф? — спросил Елень.
— Шкаф, — радостно осклабился бывший обер, помогая ровнее устанавливать в углу комнаты принесенный предмет. — Шкаф, а внутри...
— Шнапс, — подсказал Густлик.
— Нет. — Кугель приподнял угол скатерти и стал под ней копаться. — Чтобы время шло хорошо, — добавил он таинственно, а потом одним движением, словно открывая памятник, сбросил скатерть... с больших кабинетных часов. Весело звякнув, они стали бить так громко, будто хотели разбудить весь мир.
Это уже было слишком даже для флегматичного Еленя. Не в силах овладеть собой, он перекинул автомат со спины на грудь, подскочил вплотную к гостю и яростно прошипел:
— Катись колбасой!
— Их ферштее нихт! — наморщил брови Кугель и переспросил: — Колбаса? А сыр надо?
— Сгинь, мигом! — во весь голос заорал Густлик, занося руку, но на полпути задержал ее и замер, вытянувшись по стойке «смирно».
В комнату в черном танкистском комбинезоне вошел генерал. Усталым движением он стащил с головы шлем, открыв лоб, совсем белый по сравнению с запыленным и загорелым лицом.
Кугель и два его помощника проскользнули между штабными офицерами и автоматчиками охраны, поняв, что тут сейчас не до них.
Две-три секунды царило неловкое молчание. Черноусов ждал, что поляки сами отдадут рапорт своему командиру, но потом, когда начали мерно и чинно бить кабинетные часы, подаренные обер-ефрейтором, и он и Елень одновременно выступили вперед:
— Товарищ генерал...
— Гражданин генерал... — переплелись их голоса. Верх одержал мощный бас силезца: — Группа советских разведчиков и экипаж танка «Рыжий» находятся...
Густлик умолк, подыскивая подходящую формулировку. Воспользовавшись наступившей паузой, неожиданно вмешался Саакашвили и тихим, грустным голосом, Совсем не по-уставному произнес:
— Нет больше «Рыжего»... Остались мы без брони над головой...
— Я знаю, — спокойно ответил генерал и, указывая на дым, валивший от одеяла из-под раскаленного утюга, добавил: — А сейчас останешься еще и без штанов.
Григорий схватил утюг, плеснул водой из котелка на тлеющее одеяло.
— Потеряли мы машину. Дело было так... — начал было рассказывать Густлик, но, услышав за спиной мелодичные серебряные звуки музыкальной шкатулки, наигрывающей менуэт, сбился и умолк.
— Я знаю, — выручил его генерал. — В сложной ситуации вам встретился немецкий капитан, указавший направление отхода. Этот же капитан два часа спустя обо всем доложил нам но радио.
— Вот черт... — буркнул Елень и, скрывая удивление, подтвердил: — Так точно, гражданин генерал.
— А где командир танка?
Черноусов выступил на полшага вперед и доложил:
— Он с Марусей пошел в город искать гармонию.
