Павел Шафаренко - Мы все были солдатами
— Я знаю об этих боях, — сказал Маркиан Михайлович Попов. — 25-я гвардейская дивизия в ходе отражения в марте 1943 года контрнаступления гитлеровцев проявила исключительную стойкость, не пустив с юга на Харьков их танковые корпуса. Враг был вынужден дважды менять направление наступления, потерял дорогое время и большие возможности. Вскоре во всей полосе Воронежского фронта его контрнаступление было остановлено.
— Вы, кажется, участвовали в этой операции? — спросил командующего Николай Евлампиевич Чибисов.
— Да! И пришел к очень интересному выводу. Успех вдохновляет войска, но в ряде случаев притупляет их бдительность, остроту оценки обстановки командирами и штабами. Вот посудите сами. Выход наших войск в феврале 1943 года к Днепру у Полтавы, Днепропетровска, Запорожья создавал для гитлеровцев критическую обстановку. Дальнейшее развитие наступления грозило им рассечением Восточного фронта и потерей Левобережной Украины. Не допустить этого — такова была ближайшая задача гитлеровского командования. Была и еще одна задача — реванш за Сталинград.
Пользуясь отсутствием второго фронта, немцы начали сосредоточивать в районах Краснограда, Красноармейского крупные силы танков, мотопехоты, артиллерии и авиации. Связанные с этим перегруппировки и частичный отвод войск командование Юго-Западного и Воронежского фронтов посчитало началом отхода противника за Днепр и требовало от армий повысить темпы наступления, захватить плацдармы на правом берегу Днепра до начала распутицы.
Сопротивление врага все время возрастало. Мы шли вперед, хотя условий для этого уже не было. Войска оторвались от баз снабжения, дороги и мосты разрушены, потери в людях и технике не восполнялись. В подвижной группе войск Юго-Западного фронта, которой я в то время командовал, в танковых корпусах оставалось по 8—15 исправных машин. Отходя, противник разрушил в прифронтовой полосе аэродромы, и соединения почти полностью лишились поддержки авиации.
Взяв со стола лист чистой бумаги и цветной карандаш, Маркиан Михайлович в ходе дальнейшего разговора пояснял его тут же набросанной схемой.
19 февраля враг неожиданно перешел в контрнаступление. Танковый корпус СС из района Краснограда нанес сильный удар по правому флангу 6-й армии Юго-Западного фронта. К исходу дня в ее полосе образовался 35-километровый разрыв, не занятый войсками. Одновременно 40-и танковый корпус врага, поддержанный крупными силами авиации, нанес из района южнее Красноармейского встречный удар по подвижной группе фронта. Против оставшихся у нас в первой линии 15—20 боевых машин действовало около 200 танков немцев. Охватывая подвижную группу с трех сторон, враг начал ее теснить и к исходу 21 февраля захватил Красноармейское.
На следующий день в контрнаступление навстречу танковому корпусу СС перешел 48-й танковый корпус немцев. 23 февраля они соединились в районе Павлограда и устремились на Лозовую — Харьков. С тяжелыми боями войска правого крыла Юго-Западного фронта были вынуждены отойти за реку Северский Донец. Левое крыло Воронежского фронта оказалось открытым. Мы вторично потеряли Харьков…
— Вовремя остановиться — не простая задача, — заметил Н. Е. Чибисов. — В условиях успешного наступления и особенно преследования трудно определить момент, когда противник пришел уже в себя, готов к ожесточенному сопротивлению, а часто и к реваншу. Да и надо преодолеть свой собственный психологический барьер, вызванный успехом, чтобы можно было здраво оценить обстановку…
…27 января 1944 года. В тот день мы узнали о полном освобождении от вражеской блокады города Ленина. В первые мгновения энтузиазм и радость, казалось, вытеснили все другие чувства и мысли. И лишь когда мы успокоились, пришли раздумья. С чем сравнить эту победу? По военной значимости ее, наверное, можно поставить в один ряд с разгромом гитлеровцев под Москвой и Сталинградом. По моральное значение снятия блокады с голодающего, расстрелянного Ленинграда нельзя было сравнить ни с чем…
Город этот был мне особенно дорог. В нем прошли мои студенческие годы. Какое это было время! Нам — сиротам и бывшим беспризорникам, детям рабочих и крестьян, Советская власть открыла дорогу в жизнь. В 1928 году двадцатилетним пареньком с путевкой грозненского профсоюза строительных рабочих я впервые приехал в Ленинград для сдачи вступительных экзаменов. Звон трамваев, гудки машин, на улицах и проспектах шумные толпы людей…
Ученье доставалось тяжело. Стипендии не хватало. Приходилось подрабатывать. Я поступил кочегаром в одну из лабораторий академика А. Ф. Иоффе, находившуюся поблизости от Политехнического института. Работать приходилось ночью. На лекциях хотелось спать, даже простые вопросы воспринимались туго. По молодость, дружба, революционная романтика того времени помогали во всем. В 1932 году, окончив Ленинградский институт инженеров путей сообщения, куда меня перевели из Политехнического, я был призван по спецнабору в Красную Армию…
Уже после войны узнал, что, по данным Чрезвычайной Государственной комиссии, в Ленинграде погибло от голода 641.803 человека. На какое-то мгновение я представил себе город в дни блокады — голодный и замерзший, умирающий, но несдающийся. Этого нельзя ни забыть, ни простить…
3 февраля 1944 года. В ходе боев юго-восточнее станции Маево первый батальон 341-го полка во второй половине дня был остановлен противником на дальних подходах к селу Юрково. Несколько попыток захватить его сходу успехом не увенчались. Как докладывал командир полка подполковник А. А. Рыжаков, Юрково, состоявшее из шести сожженных хат, обороняла на заранее подготовленном рубеже усиленная пехотная рота. Перекрестным огнем из тяжелых пулеметов и двух штурмовых орудий враг перекрывал с фронта и флангов подходы к селу. Да и людей было мало — батальон состоял из двух рот по 40—50 человек и крайне ослабленных спецподразделений. Кроме того исходное положение для наступления было удалено от противника на 500—600 метров, и к началу нашей атаки гитлеровцы успевали покинуть укрытия и встретить огнем наступавших.
— Светлого времени осталось мало, а надо подтянуть артиллерию, пополнить боеприпасы, и люди устали, — говорит командир полка. — Разрешите атаковать Юрково ночью!
— А подготовиться засветло успеете?
— Успеем! Совместим работу на местности с командиром батальона, командирами рот и средств усиления.
Я согласился. Атаку после короткого огневого налета назначили на 3 часа ночи.
— Поезжай, Иван Григорьевич, в первый батальон, — приказал я своему адъютанту старшему лейтенанту Козырю, — посмотри, как будет организован бой…
За ночь Юрково не было взято. Вернулся из полка и адъютант. Его рассказ насторожил меня…
— На рекогносцировке, которую провел командир полка засветло, все было понятно. Хотя удаление до противника оставалось большим, ориентиры и рубежи взаимодействия просматривались четко. Командиры батальона, дивизиона, рот и батарей уяснили свои задачи и порядок их выполнения. Но все делалось в спешке. Для организации взаимодействия с командирами взводов, отделений и расчетов, постановки задач личному составу светлого времени не осталось, и эту работу провели уже в сумерках.
С началом продвижения началась путаница. Основной ориентир перестал наблюдаться. Вторая рота, по которой равнялась и первая, вместо движения строго на север, пошла на северо-восток, вдоль фронта. Кто-то заметил это, поднял тревогу, людей остановили, стали в темноте разбираться с местностью, а время шло…
Командир батальона вместо того, чтобы двигаться невдалеке от своих подразделений, как это в условиях ночи рекомендуется Уставом, значительно отстал. Ориентируясь на редкие доклады, поступавшие от ротных, истинной обстановки не знал.
Когда по противнику начался огневой налет, стрелковые роты еще не вышли на рубеж атаки. Рассвет застал их окапывающимися под огнем противника в 300 метрах от его переднего края…
Так мстят за себя допуски в организации боя и контроле за его ходом. Юрково после сильной артиллерийской подготовки было освобождено в тот же день.
…Пустошка — маленький районный центр запомнился мне мастерством, которое показали в бою за него бойцы и командиры, трагичной судьбой города и его жителей.
27 февраля. Накануне двое суток бушевала снежная вьюга. Дороги замело. У лесных опушек и околиц сожженных сел — сугробы. Болота скрылись под глубоким снегом. Температура минус 17 градусов.
Внезапная ночная атака принесла успех. На лыжах, с орудиями, минометами и пулеметами на специальных салазках, части 119-й гвардейской дивизии освободили Пустошку.
Под глубоким снегом взорванный город только угадывался. Среди белой пустыни высилось единственное здание городской больницы, заминированное врагом.
