Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание
Потом и с этим было покончено. Федя почувствовал, что сейчас уже совсем заснет, и торопливо поджег длинный бикфордов шнур, и, пока тот горел, он думал, что, если б ему сейчас предложили долгую-долгую жизнь, он не смог бы принять ее, потому что у него не осталось сил для этого; даже чтоб несколько минут прожить – и то у него больше не было духу.
Петом он открыл глаза, увидел, что огонек вот-вот исчезнет в соседнем фургоне, подумал напоследок, как будут довольны ребята и капитан Сад, и поднес огонек спички к маленькому огрызку шнура, ну, считай, почти к головке взрывателя.
19
Вода прибывала быстро.
Алексей Иннокентьевич не сразу понял – откуда; в темноте добрел до двери и почувствовал струение из-под нее, однако напор был слаб; значит – не то.
Пробуждение было внезапное, и теперь, чтобы сразу войти в форму, он зачерпнул в пригоршни воду и потер лицо – раз и другой, а потом и шею. При этом он сделал открытие, что вода не проточная, значит – из озера. Это ничего ему не разъяснило (гипотез хоть отбавляй, да и что в них толку, если ни одну не испытаешь), зато теперь он знал точно: воды хватит, чтобы затопить бункер, и случится это очень скоро.
Чтобы выработать линию поведения, какую-то рабочую гипотезу все же необходимо было иметь, и Алексей Иннокентьевич решил, что фашисты уже подготовились к эвакуации и вот напоследок уничтожают свое гнездо. Как в таком случае должен поступить он, Малахов? А никак! Набраться терпения и ждать конца. Воду не остановишь – слева от него, из вентиляционного отверстия, шла ровная полная струя; ее плеск он и услышал в первую очередь, едва проснулся, но потом новые впечатления на несколько мгновений оттеснили это, и Малахов его забыл, дверь взломать ему тоже не под силу. А если б даже это удалось, подниматься наверх сейчас – безумие: фашисты тут же схватят; и медлить с этим тоже было бы нельзя: если не весь бункер, так, уж во всяком случае, лестничная шахта будет взорвана.
Но чем объяснишь, что фон Хальдорф его бросил?..
«Все-таки что-то случилось, наверное, – подумал он. – Забыть о пленных или утопить их ни с того ни с сего – это не похоже на немцев. А может, капитан Сад вызвал нашу авиацию и она раздолбала замок? Допустим, здесь было специальное устройство, шлюзы, и одна бомба попала в них…»
Рассуждая таким образом, Алексей Иннокентьевич добрался по нарам до вентиляционного отверстия и стал ощупывать его, хотя прекрасно помнил, что там вделана добротная решетка, с которой ему не совладать, а значит, отверстие не заткнешь ничем. Однако сидеть сложа руки, покорившись судьбе, было не в его характере. В душе он был готов к смерти, даже к мученической, но именно перспектива утонуть почему-то показалась ему отвратительной. Предсмертная минута застала его врасплох, он был в состоянии шока; может быть, поэтому на его поведении это почти не отразилось: Малахов был рассудителен и деловит, как обычно. Случись здесь сторонний наблюдатель, он поразился бы выдержке Алексея Иннокентьевича, когда на самом деле это была только судорога.
Алексей Иннокентьевич все еще занимался бессмысленным исследованием решетки, как вдруг за дверью, плохо различимые из-за шума падающей воды, послышались голоса, потом появились полоски света, ограничивающие дверь, а потом загремело железо: видать, не поддавался засов. Не размышляя ни секунды, Алексей Иннокентьевич соскользнул вниз, и как только увидел, что дверь, преодолевая сопротивление воды, приоткрывается – набрал в грудь побольше воздуха и поднырнул под нижние нары.
На что он рассчитывал? Ни на что. Он не загадывал, чем кончится эта странная попытка; мыслей у него вообще не было, кроме одной: продержаться. И он держался изо всех сил и таращил глаза, следя за полетом светового пятна, которое то собиралось в яркую точку, то пропадало, чтобы тут же опять возникнуть. Держаться было все труднее. В голове нарастал звенящий гул. Перед глазами появились два, три, четыре пятна, они становились все ярче и были теперь не белые, а какие-то радужные. Они вертелись стремительным хороводом на фоне чего-то голубого, яркого и бездонного, как летнее небо. Алексей Иннокентьевич летел в эту бездну, невесомый и маленький, уже не понимая, где верх, а где низ и что с ним происходит. В последнее мгновение он вдруг вспомнил, что находится в воде, под нарами, попытался встать, потом кинулся вперед, назад – всюду натыкаясь на твердое…
Он очнулся просто оттого, что кровь отхлынула от головы в немного успокоилось сердце. Его качало, и он все еще не понимал где он. Потом он снова стал слышать шум падающей воды и догадался, что сидит на нарах и что глаза у него закрыты. Он открыл глаза, но все равно ничего не увидел. Вода была уже ему по грудь. Ушли, пробормотал Алексей Иннокентьевич, чуть-чуть посидел, затем поднялся, придерживаясь за стойку нар: его все еще качало. С трудом преодолевая сопротивление воды, шагнул в сторону двери. Нащупал ее. Она была приоткрыта.
Теперь главное – не суетиться.
Алексей Иннокентьевич стянул тяжелый, стеснявший движения френч, но не бросил его, а повесил – даже в такой обстановке страсть к порядку оказалась неискоренима! – на ребро двери. Протолкнул себя в коридор. Здесь был такой же мрак. Где-то рядом, справа, грохотал поток воды; оттуда же ощущалось и течение. Алексей Иннокентьевич прикинул, где должен был находиться выход, сориентировался – и понял, что это грохочет вода, падая с верхних этажей по лестнице. И пошел прямо на этот шум.
Он уже взялся за стальную створку двери, заслоняясь левой рукой от слепящих брызг, как вдруг почувствовал чье-то легкое прикосновение к спине. Алексей Иннокентьевич замер. Почудилось? Нет, вот снова его коснулись, причем на этот раз (рубашка прилипла к спине и не была помехой) уже не осталось сомнения: к нему прикасались пальцами.
Ну! – сразу…
Алексей Иннокентьевич перехватил чужую руку в запястье, вывернул и резко рубанул ребром левой ладони по локтю. Хруста сломанного сустава он не мог слышать, но по тому. как ослабла чужая рука, догадался о результате. Противник молчал я не сопротивлялся. Алексей Иннокентьевич осторожно подтянул его к себе за сломанную руку… Так и есть – он дрался с мертвецом.
Судя по форме, это был эсэсовец. Чтобы проверить еще одно, весьма смелое, предположение, Алексей Иннокентьевич ощупал его ноги. Эсэсовец был без сапог, в шерстяных носках почти до колен и в тапках. Надзиратель, которого звали Крысенышем. У него была разбита голова и две пулевые раны в груди.
«Кто его так? Неужели – свои? Из-за меня?..»
К сожалению, кобура на эсэсовце была пустая. Ничего, и так не пропадем.
Веря в себя, в свои силы, в успех, в каком-то яростном восторге от вновь обретенной свободы, Алексей Иннокентьевич бросился вперед. Поток сбил его и ударил о дверной косяк, но он тут же поднялся и бросился снова, и лез, и лез вверх, захлебываясь, но не отступая; он мотал головой, и кричал, и боролся с потоком, словно с живым существом; он боролся – и вышел победителем, и тогда совсем уверился, что все обойдется и будет хорошо.
На этом этаже воды было значительно меньше – чуть не доставало до колена. Но она текла и лилась отовсюду, и нетрудно было догадаться, что при таких темпах потребуется минут пятнадцать-двадцать, чтобы нижний этаж залило доверху, и тогда придет черед этого.
Следовало поторопиться.
Алексей Иннокентьевич припомнил, что выход в тамбур должен быть несколькими метрами правее, побрел в ту сторону и быстро нашел круглую стальную дверь. Она оказалась закрытой. Алексей Иннокентьевич налег на нее, дернул на себя. Не помогло. Тогда он нащупал засовы, засмеялся и сдвинул их. Мало! Он стал искать, что же еще удерживает дверь – и тут сзади ударил свет. Алексей Иннокентьевич резко обернулся. Кто-то стоял в нескольких метрах и светил ему прямо в лицо карманным фонариком.
– Так это, оказывается, вы, господин подполковник!..
Алексей Иннокентьевич узнал голос Уго фон Хальдорфа.
– Значит, вы еще здесь? – продолжал фон Хальдорф. – Ваши так спешили наверх, что забыли о существовании подполковника Малахова?
Только теперь Малахов понял, что происходит в замке.
– Не будем терять времени, – сказал он. – Если мы сию минуту не откроем дверь…
– Это я ее закрыл, – перебил фон Хальдорф. – Пришлось. Они пустили в ход гранаты. Я едва спасся.
– Но через пять минут там набежит доверху воды. И тогда будет поздно.
– Спокойно, подполковник. Задвиньте засовы.
В подтверждение своего права командовать фон Хальдорф ввел в свет фонарика правую руку. В ней был «вальтер». Алексей Иннокентьевич выполнил распоряжение.
– А теперь марш вперед, – указал направление лучом фонарика фон Хальдорф.
Коридор, такой аккуратный еще несколько часов назад, был неузнаваем. Двери комнат распахнуты, сорваны с петель и расщеплены; стены опалены взрывами и посечены пулями. То и дело приходилось переступать через трупы, а в одном месте в стене зиял пролом, и в нем, чудовищно переплетаясь, лежало несколько трупов сразу: русские и фашисты. Алексей Иннокентьевич остановился перед ними. Нет, он не знал этих парней. Ни одного.
