Виктор Леонов - Разведчик морской пехоты
Потом началась полоса мирной учёбы. Оставшиеся в строю гадали: что же будет дальше с отрядом? Созданный в первый месяц войны и только для войны, наш отряд, конечно, должен быть расформирован. Между тем, хотя нас осталось мало, командование всё ещё держит нас в резерве.
Наконец, был получен приказ собираться в дальнюю, очень дальнюю дорогу.
На прощанье адмирал сказал мне:
— Скоро вас будут называть уже не североморцами, а тихоокеанцами. Вас там встретят как героев. По заслугам встретят! Но где бы вы ни были, дорожите боевой славой североморцев. Так дорожите, чтобы, коль доведётся услышать о вас — а я в это верю, — мы с гордостью могли бы сказать: наши орлы! Те, что с Рыбачьего! Герои Пикшуева и Могильного, Крестового и норвежских походов!
— Товарищ адмирал! Разве можем мы?.. — я запнулся от избытка чувств. Разве такое когда-нибудь…
— Понимаю, Леонов! — тепло улыбнулся адмирал. — Такое не забудется! Воинской славой, добытой дорогой ценой, нельзя не дорожить. Счастливый путь, друзья, и новой вам славы!
…Разведчики знали, куда и зачем они едут. На Тихом океане получим пополнение. Пока нас немного, зато каждый из добровольно согласившихся остаться в отряде, испытан, проверен и закалён в боях. Едет с нами мичман Александр Никандров, ветеран отряда — он вместе со мной начал службу разведчика летом сорок первого года. Едут Герои Советского Союза Андрей Пшеничных и Семён Агафонов. С нами — старший лейтенант Гузненков (после Крестового ему и мне присвоили звание старшего лейтенанта). Среди добровольцев — Борис Гугуев, Павел Барышев, Макар Бабиков и ужо отличившиеся на Крестовом «новички» Павел Колосов, Михаил Калаганский, Виктор Карпов, Сергей Бывалов и другие разведчики, вернувшиеся в отряд из госпиталей. Это — цвет отряда североморцев.
В летний июньский полдень покидаем мы север.
Поедем через Москву, где погостим несколько дней. В пути встретимся с родными и знакомыми. У всех праздничное настроение. На новеньких кителях и фланелевках ярко поблёскивают боевые ордена и медали.
— Прощай, север! — с необычной для него грустью говорит весельчак Борис Гугуев, когда мы уже сели в вагон. — Миша! — он круто повернулся к Калаганскому. — Вытаскивай аккордеон!
Калаганский не спеша кладёт на колени аккордеон — наш трофей после боёв на Крестовом. То-то сейчас начнётся песня-пляс! Но Миша Калаганский вдруг опускает голову. Чего он ждёт? О чём думает? Наконец, Миша встаёт и медленно, с аккордеоном в руках, подходит к окну. Протяжно гудит паровоз, и нам кажется, что этот гудок отозвался для нас прощальным эхом в горах и на далёких мысах.
Тихо трогается поезд, и мы слышим мотив любимой песни — нашей, североморской, под которую уж никак плясать нельзя. Но запевка дана, и Борис Гугуев тоже подходит к окну и затягивает своим тенорком:
Прощайте, скалистые горы, На подвиг Отчизна зовёт…
Мир царит во всех странах Европы, а нас Отчизна зовёт на новые бои, на новые подвиги.
Песня воскрешает в памяти походы и рейды в далёкие тылы врага. Зримо предстают очертания родных берегов и клокочущее море и туманы — всё, с чем мы, может быть, навсегда расстаёмся.
А волны и стонут, и плачут,И плещут о борт корабля…Растаял в далёком тумане «Рыбачий»,Родимая наша земля.
Последние походы
1Быстро пролетели дни нашего пребывания в Москве, и вот мы уже опять в пути: по самой длинной на земном шаре железнодорожной магистрали едем во Владивосток.
Русский остров. Здесь много солнца и зелени. Мы, северяне, так по ним соскучились! И здесь есть сопки, но не голые и каменистые, как в Заполярье, а покрытый густым лесом. Миша Калаганский утверждает, что в этих краях растут гранатовые деревья, китайские камелии, японские магнолии. А в дремучей тайге рыщут тигры и барсы. Калаганскому не верят, хотя он ссылается на такой авторитетный источник, как география.
— Миша, не смеши меня! И не пугай маленьких… Тигры здесь были, но разбежались, узнав, что на Русский остров едет знаменитый разведчик заполярный Мишка Калаганский…
Это говорит Павел Барышев, который рад любому поводу поспорить и побалагурить. На сей раз у него есть основания для спора. В самом деле, причём тут география, если он, Павел Барышев, уже облазил окрестности и никаких камелий не видел? И с барсами, слава богу, не встречался…
— А вот что здесь, братцы, есть! — Барышев аппетитно щёлкает языком и озорно подмигивает нам. — Виноград! Честное слово, дикий виноград! И грецкий орех величиной с добрый кулак. Этого я сам отведал.
— Ой, Пашка, врёшь! — недоверчиво качает головой онежский помор Семён Агафонов, который ещё ни разу не видел растущий виноград или грецкий орех.
Мы понимаем, что Павел несколько преувеличил размер орехов, но не сомневаемся, что орешник он нашёл.
После четырёх лет войны на севере нам всё здесь в диковинку.
Тихоокеанцы уже знают о боевых делах отряда североморских разведчиков и часто приглашают нас в гости. Почти каждый день поступают заявки на «встречу с героями». Но тут выясняется, что некоторые отважные следопыты и лихие добытчики «языков» чувствуют себя робкими и беспомощными в роли рассказчиков. Семён Агафонов, например, категорически потребовал, чтобы его освободили от публичных выступлений.
— Пусть Барышев за всех держит речь. Паша это любит и умеет… Он расскажет!
— Но моряки хотят и тебя послушать, — уговаривают Семёна.
— А что я им, артист какой? Мне легче взять «языка», чем свой развязать.
…У нас сейчас два взвода. Первым командует мичман Александр Никандров, а вторым, где много новичков, — главный старшина Макар Бабиков. Семён Агафонов назначен помощником к Бабикову и ревностно занимается с молодыми разведчиками. Агафонов учит их показом. Новичок, которому Герой Советского Союза, сам Семён Агафонов, говорит: «Делай, как я!» — глубоко убеждён, что переползать или маскироваться надо так, как замкомвзвода. И вообще наши новички стараются во всём походить на бывалых разведчиков.
Взводы тренировались в высадке десанта, когда было получено известие о начале военных действий против японских агрессоров. Мы тотчас же вернулись в базу и прочли принятое по радио заявление нашего Министра иностранных дел. Каждому советскому человеку, и особенно ветеранам войны, ясна цель нашего правительства: приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий.
Когда выступим? Скоро ли наш черёд? В отряде царил тот активный боевой дух, который политработники называют наступательным порывом.
Уже сухопутные войска прорвали вражескую оборону и ведут наступление в Маньчжурии, ушли в боевые походы многие корабли, а мы всё ещё ждём. Нетерпение нарастает. Разведчики ропщут: «Попадём к шапочному разбору». Они уверены, что я и замполит что-то утаиваем. А мы ничего пока не знаем. Гузненков на вопросы разведчиков многозначительно отмалчивается. Беседуя со мной, он сравнивает отряд со стрелой лука. Чем больше натянут лук, тем сильней и стремительней будет полёт стрелы.
Утром одиннадцатого августа получили приказ, и отряд, погрузившись на два десантных катера, взял курс к северному побережью Кореи — к порту Юки в Японском море.
Даль, подёрнутая утренним туманом, скрывала от нашего взора гористое побережье Северной Кореи. Показался дым. За этим дымом — Юки. Покидая порт, японцы подожгли склады у причалов и жилые дома.
Мы высадились на берег. Улицы Юки пустынны.
— Араса! Араса! — услышали мы вначале приветственные крики и лишь потом увидели корейцев, которые выбегали из своих дворов нам навстречу. Переводчик объяснил нам, что «араса» означает «русский». «Ру-ссрне!» — вспомнил я радушные возгласы норвежцев, когда они первый раз увидели нас на своём берегу.
Неприятель так поспешно бежал из города, что в панике забыл эвакуировать из госпиталя своих раненых и больных. Я попросил корейцев ухаживать за ранеными до прихода наших частей. Старый кореец, которому переводчик передал мою просьбу, сказал, чуть склонив голову на грудь:
— Вы зашли в пустой город, потому что японцы угнали население. Пожары тоже их рук дело. Русский офицер просит, чтобы мы ухаживали за ранеными японскими солдатами — это для нас закон. Но пусть русские знают, что в городе остались переодетые японцы. Под рубахами корейских крестьян они прячут пистолеты и гранаты. Они будут стрелять вам в спину. Вас мало, будьте осторожны.
Вскоре выяснилось, что нас уже много. С гор спускалась колонна советской мотопехоты. Головная машина остановилась около госпиталя, и усатый сержант крикнул морякам:
— Здоровы булы! Это что ж такое получается! Жмём на всю железку, чтобы первыми быть в Юках, а вы уже тут…
— Не горюй, пехота! — ликовал Павел Барышев. — Держись в кильватере за моряками, не пропадёшь!