Роман Кожухаров - Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха»
Тот же инстинкт, пока ствол автомата стремительно поднимался вверх, подсказал, что перед ним свой: на нем тоже ватная телогрейка и советская каска, а в руках – «папаша». Уже через секунду, когда на смену подсознанию и инстинкту заступил рассудок, Андрей осознал, что он видит свое отражение в зеркале трюмо, которое каким-то чудом уцелело у стены в пух и прах разбитой немецким снарядом комнаты.
Ряд из четырех или пяти комнат на первом этаже, выходивших окнами к перекрестку, простреливался насквозь вражескими пулеметами. Как раз когда Аникин обнаружил командира отделения возле выбитого окна крайней справа, угловой комнаты, противник принялся интенсивно обстреливать здание из «сорокапяток». Взрывы фугасных снарядов этих малокалиберных пушек не были такими разрушительными, как сокрушительное бронебойное уханье орудия «пантеры». Но хлопот засевшим в развалинах дома штрафникам они доставляли не меньше, разбрасывая во все стороны целые пригоршни разящих осколков.
II
И сам командир отделения, и его бойцы уже заняли позиции у оконных проемов и проломов внешней, к перекрестку выходившей стены и вели перестрелку с засевшими на баррикаде и в стоящих по соседству домах.
Фашисты вели с противоположной стороны площади такой шквальный огонь, что баррикады практически не было видно. Всю ее затянул сизо-белый пороховой дым, сквозь который то тут, то там прорезывались огненные факелочки.
Бойцы пытались стрелять прицельно, но высунуться из проема хотя бы на миг было практически невозможно. Края оконных проемов по периметру секлись без перерыва летящими пулями. Противостоящие окнам, покрытые обоями стены уже превратились в решето, где сквозь клочья бумаги и известку скелетами торчали крест-накрест прибитые планки.
– Ух, и жарят, товарищ командир!.. – увидев Аникина, весело доложил Капустин.
Рядом с ним, с другой стороны проема, занял место Тютин, уже успевший оборудовать свою боевую позицию подручными средствами защиты. Он пододвинул к себе массивную кровать вплотную высокой дубовой спинкой, так что та надежно закрывала его с тыльной стороны.
– Осколки, товарищ Аникин… так и сыплют… Чистый град!.. – пояснил боец командиру, постучав прикладом винтовки по крепкому дереву.
– А это, значит, у тебя заместо зонтика… – со злой иронией прокричал Андрей, вжимаясь плашмя в деревянный пол. Тело машинально отреагировало на взрыв, прогремевший за спиной, и раздавшийся затем грохот рушащихся перекрытий. Кровать, задействованную Тютиным, подбросило ударной волной, и внешнюю сторону кроватной спинки изрешетил аккуратный ряд осколков.
– Видали, товарищ Аникин?! – победоносно закричал Тютин. Как будто Андрей стал свидетелем успешно проведенного опыта.
Выждав несколько мгновений у проема, прижавшись спиной к стене, он уловил только ему одному открывшийся в непрерывно гремящем потоке летящего в комнату свинца миг затишья. Стремительно повернувшись к окну, Капустин дал короткую очередь в сторону баррикады. В руках у него был трофейный «шмайсер», захваченный еще во время рукопашной схватки на опушке Шпреевальде.
Огневой шквал плеснул в проем с новой силой, но было поздно: молодой боец уже успел прильнуть к своему укромному месту у стены.
III
Аникин, преодолев метр до безопасного пространства возле Капустина, поднялся на ноги.
– Предупреди людей!.. Переходим в соседний дом!.. – крикнул он в самое ухо подчиненного, стараясь пересилить неумолкающий грохот боя.
Аникин помогал себе активной жестикуляцией обеих рук, показывая направление выдвижения. Капустин понимающе кивнул и тут же жестами объяснил Тютину, что надо сниматься с места и куда двигаться.
– А кровать чего берешь? – шутливо крикнул ему через проем Аникин.
Тот, на полном серьезе, расстроенно махнул рукой, добавив с досадой:
– Эх, жалко, товарищ командир! Добротная вещь!.. Прямое попадание выдержит! Я на такой сроду не спал!..
– Давай, давай, Тютин… После отоспимся! – подгоняя, поторопил его Капустин и, пропустив бойца вперед, тут же, согнувшись в три погибели, полез на карачках следом.
Аникин не преминул отметить про себя, как сильно двинул в лучшую сторону Капустин. Меньше месяца он в «шуриках», а изменился до неузнаваемости: пришел в роту тюха тюхой, ни в бою, ни в быту толку не добьешься, только сопли подтирать.
Другое дело – теперь. Смекалистый, в меру отчаянный и за себя, и за людей своих успевает кумекать. Сейчас, во время зачистки улицы этого берлинского пригорода, работал со своей группой так, будто полгода сержантской «учебки» прошел.
Правда, что и месяц штрафной не зря считали для бывших арестантов за пять лет лагерей. Когда круглые сутки смерти в глаза заглядываешь, опыта быстро набираешься. Попробуй спрессовать пять лет в один месяц. Такая свинчатка получается, любую броню пробьет… Вот и Капустин… Готовый командир. Значит, на пользу парню пошла штрафная…
IV
Аникин только успел выбраться из угловой комнаты, как туда жахнул снаряд «пантеры». Грохот рушащихся стен и обломков вместе с жаром огня и облаком известковой пыли дыхнул в спину с такой силой, что Андрея понесло вперед руками, и он, споткнувшись о валявшиеся поперек пола стулья, еле удержался на ногах, в последний момент упершись прикладом автомата в ковер.
Он шел замыкающим, следя, как бойцы, ловко перескакивая через перегородившие путь балки, мебель, всюду раскиданную взрывной волной, продвигались вперед. Нырнув в дверной проем, он наскочил на бойца. Присев на корточки в самом углу затянутой дымом комнаты, тот возился у роскошного серванта, заставленного посудой и маленькими скульптурными фигурками. Дверцы серванта были распахнуты, и руки бойца, звеня посудой, шарили на нижней полке.
Подбежав ближе, Андрей разглядел, что это «падыспытный» Климович. Взводный, ничего не говоря, молча схватил парнишку за шиворот и дернул вверх так, что у того воротником сдавило горло.
Лицо Климовича, с расширенными от испуга глазами, побагровевшее от недостатка воздуха, оказалось вровень с глазами командира.
– Ты чего тут?.. – процедил Аникин. – Жить надоело?.. Из-за посуды этой?..
Лоб Климовича покрылся крупной испариной.
– Вынаваты, таварищ камандзир… – хрипя, жалостливо пролепетал боец. – Вельми прыгоже…
V
Рука его поднялась вверх. То ли в подтверждение своих слов, то ли в свое оправдание он боязливо протянул Андрею на своей грязнющей, покрытой гарью ладони статуэтку из белого фарфора. Сидит девушка, руки подняты к пышным, откинутым назад волосам. Совершенно обнаженная, только ступни полусогнутых ног прикрыты складками струящегося, как волна, покрывала.
Скорее всего скульптор изобразил купальщицу на берегу. Грациозные, пробуждающие желание изгибы и сверкающая свежесть юного прелестного тела, разгоряченного плаванием в освежающей утренней воде. Ослепительная нагота нимфы, захватанная черными отпечатками ладоней Климовича, уже напоминала окрас собак, которых Аникину и его взводу довелось увидеть в Мюнхеберге. Целая свора – пять или шесть животных, как две капли воды похожих друг на друга – похожи на легавых, белые, с черными пятнами, – промчалась мимо взвода по охваченной огнем и дымом улице. Все они были с ошейниками и волочившимися по земле поводками. А Куроносенко с умным видом сказал, что это далматинцы, такая порода – буржуйская.
Оглушительный взрыв и раздавшийся следом, прямо над головой, страшный скрежет вывели Аникина из наваждения.
– Жить надоело?! – заорал он, толкнув Климовича в плечо, а перед тем ударом руки выбив у него из ладони фигурку.
На то самое место, где они только что стояли, упал внушительный кусок потолка и груда кирпича, выбитого из фасадной стены снарядом немецкой «сорокапятки». Тяжеленная балка рухнула концом на сервант. К гулу и скрежету добавился пронзительный звон бьющейся посуды. Ни Климович, ни Аникин его не услышали.
Они уже выпрыгивали из разбитого окна во двор, примыкавший к соседнему зданию, из входной двери которого им махал рукой Капустин. Они не увидели, как упавший кирпич вдребезги разнес лежавшую на ковре статуэтку купальщицы, превратив хрупкую наготу в фарфоровую кашу.
VI
Одновременно двум «тридцатьчетверкам» маневрировать в узком выходе с улицы на площадь перед баррикадой не позволяли габариты. Они пытались выдвигаться вперед по очереди и атаковать закопанную в мостовую неподвижную «пантеру», но всякий раз немецкий зверь огрызался прицельным выстрелом.
Немцы хорошо пристрелялись и теперь своей неподвижной огневой точкой, словно амбарным замком, заперли выход на площадь для танковых экипажей Головатого и Шаталина.
Прикрывать машины с тыла остались несколько бойцов под началом Шевердяева. Остальные – взвод Аникина практически в полном составе, за исключением выбывших, – засели у оконных проемов здания, граничащего с площадью с левой стороны, по соседству с развалинами углового дома.
