В ста километрах от Кабула - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Куда ты лез, дур-рак! – Мухаммед замахнулся на Али тяжелой рукой. – Шел бы к себе домой, к маменьке под подол, в дукане одеколоном торговать. Вот твое дело, вот это, а не это, – проговорил он довольно бессвязно и, подняв автомат, тряхнул им.
Не прав был Мухаммед, но знал, с кем имеет дело, – есть люди, которые один раз нажмут на спусковой крючок винтовки, и все, делаются конченными, их суть отныне бывает заключена только в одном – нажимать на гашетку, и лишь одно может остановить таких людей – винтовка, спусковой крючок которой будет нажат кем-то другим. Али принадлежал к такой породе, и Мухаммед, сам тертый-перетертый, также к этой породе относящийся, не разглядел в брате брата.
Ничего не сказал Али Мухаммеду, только молча глянул на него, прижал пальцы ко рту, словно оттуда что-то лезло, Мухаммед поймал этот взгляд и поперхнулся, взгляд был похож на пулю, отлитую из самого тяжелого из всех существующих свинцов свинца.
А Абдулла продолжал изгаляться над Фатехом: с треском тянул с молчавшего парня шкуру, сатанел от запаха и вида крови, сипел, требовал от Фатеха, чтобы тот кричал, но Фатех уже был мертв, он умер, как принято писать в книгах про героев, «не проронив ни звука».
Наконец люди, которые держали Фатеха под мышки, поняли, что он мертв, перестали воротить от него головы, глянули вопросительно на предводителя, и Абдулла, уступая их взглядам, в которые ему также хотелось потыкать ножом, сделался ниже ростом, быстро потемнел глазами и, приходя в себя, отступил на шаг назад.
– Вот во что мы должны превращать наших врагов, моджахеды, – проговорил он хрипло, – ни грамма снисхождения для них, ни капли пощады, только тогда Аллах будет доволен нами. Понятно, моджахеды? Бросьте его, – он ткнул рукою в землю, под дизель, – придет Кармаль[11], заберет, либо вороны склюют.
Отступил чуть в сторону, поспокойнел. Сделалось очень тихо. Настолько тихо, что Абдулла, который раньше не слышал ничего и никого, даже самого себя, на этот раз услышал тишину.
– Вы что, моджахеды? – шепотом спросил он у душманов.
Душманы молчали.
– Вы думаете мне было легко разделывать эту овцу? – Абдулла вытащил пистолет и потыкал стволом в сторону мертвого Фатеха. – Вы думаете, мне не жалко было его? Очень даже жалко. Если бы он не связал свою жизнь с кармалистами, он был бы мне родным братом, и вам был бы родным братом, да, моджахеды! Но он предпочел быть неверном, а с неверными у нас разговор один. Вот такой! – Абдулла еще раз ткнул стволом «стара» в Фатеха, выстрелил.
Пуля глухо чавкнула в мертвом теле, реагируя на удар, тело колыхнулось, отозвалось внутренним стоном, протестуя – чего же над мертвым издеваться, тот же Аллах не простит этого, а под Абдуллой от выстрела вроде бы даже земля шевельнулась и просела, он отступил еще на один шаг, сунул в кобуру свой пистолет, из кармана достал маленький ладный пистолет Фатеха – вовремя вспомнил о нем, вовремя решил опробовать – а вдруг изящное это оружие пригодится в бою? Навел ствол на Фатеха, легко надавил на спуск – крючок покорно подался, пистолет был хорошо смазан, Фатех следил за ним, будто за любимой девушкой. Совсем негромко, вроде бы невсерьез щелкнул выстрел – так может бить только малопулька, но плохо целил Абдулла, а может быть, свое оружие своих не бьет – пуля всадилась в землю рядом с головой Фатеха, взбила фонтанчик каменной крошки и отскочила в сторону, насквозь пропоров колесо дизеля.
Из итого пистолета еще предстояло учиться стрелять – он не подчинялся Абдулле. Абдулла прицелился еще раз. Промаха не должно быть. Он выстрелил, и опять пуля, совершив кривой скачок, всадилась в камни рядом с телом Фатеха.
– Заговоренный! – попятились от Фатеха моджахеды. – Его сам Аллах охраняет.
– Стойте! – выкрикнул Абдулла, вскинул вверх руку с фатеховым пистолетом и, словно бы целя в самого Аллаха, выстрелил три раза подряд. – Чего вы боитесь, чего разным сказочкам верите? Как может Аллах охранять этого человека, когда он неверный, кафир? Так вы и от царандоя, от хада, от войск Кармаля побежите, не только от этого мертвого кафира!
Выстрелил слова в Фатеха – и опять последовал скачок пули в сторону, словно бы ладный нарядный пистолет имел кривой ствол, пули все время уходили в сторону, они будто прирученные, не желали бить своего хозяина, снова выстрел – опять тот же результат, следующего выстрела не раздалось, в пистолете кончились патроны.
– Тьфу! – отплюнулся Абдулла, швырнул пистолет на землю, следом выгреб из кармана патроны, бросил под ноги. – Берите кто хочет.
Увидел Султана, которого держали под руки два моджахеда, приблизился к нему, нагнулся, стараясь заглянуть в лицо, ничего там не увидел, отступил назад, к дизелю и красноречивым жестом приказал:
– Ко мне правоверного!
Те подтащили Султана к Абдулле. Абдулла похлопал по боку кашляющего дизеля, вырабатывающего последнюю солярку:
– Это, Султан-джан, тебе калым! Пользуйся и торжествуй! – умел иногда подобрать нужное словечко Абдулла, имелся у него вкус к речам, и ведь кто знает – в другое время из Абдуллы, вполне возможно, получался бы оратор. Но умер в нем оратор. Для того чтобы подавать команды, красноречие совсем не нужно. – Отходим! – скомандовал Абдулла и уторопленным шагом двинулся к дувалу, за которым догорала свадьба, и где-то в углу, сжавшись, будто мышка, сидела красивая молчаливая Сурайё.
Уйти Абдулле не удалось – кишлак был уже окружен кольцом царандоевцев, они чуть не поспели, какую-то малость, а то и Фатеха бы спасли – впрочем, нет, не спасли бы, для этого Сергееву и майору Вахиду надо было бы знать, что Фатех попал в беду, но они этого не знали, а потом, они и так начали операцию раньше – Фатех ведь сказал, что Абдулла будет стоять в Курделе шесть дней, и первый вариант операции как раз предполагал, что операция возмездия начнется в тот день, когда Абдулла соберется уходить из кишлака, но
