Вячеслав Миронов - НЕ МОЯ ВОЙНА

— Они убить меня хотели! — Модаев пытался орать, но у него это не получалось.

— Не убили?

— Не убили, но они…

— Не убили? — тупо повторяет вопрос комбат.

— Они хотели меня убить. Я получил сотрясение мозга.

— Мозга? — комбат уставился на лоб Серёги. Смотрел долго. Потом добавил: — Но ведь не убили?

— Вы оставите это безнаказанным?

— Нет. Построить личный состав на плацу и всыпать им по двадцать ударов палкой по спине. Но не сильно! Мне они здоровые нужны!

— И это всё?! Вы это так оставите? — Возмущению Серёги не было предела.

— И это всё, — алкоголь догонял комбата, язык заплетался всё больше.

— Я этого так не оставлю! — визжал Серёга.

— Иди проводи учёбу! Я устал от всего вашего шума! А вы, — он показал пальцем на наших охранников, — будете их бить!

— Они в сговоре! Он не дал мне убить Макова! — снова подал визгливый голос Серёга, показывая на нашего охранника.

— И правильно сделал! Иди проводи занятия! — он махнул рукой, еле оторвав её от стола. — Наручники снимите с них, — бросил комбат нашей охране.

— Я буду жаловаться Гусейнову! — снова начал Модаев.

Комбат лишь пару раз лениво махнул рукой. Говорить он уже не мог. На него наваливался сон. Голова медленно клонилась на грудь. Он несколько раз безуспешно попытался придать ей вертикальное положение и, наконец, захрапел.

Наручники сняли, мы с наслаждением растирали руки. Закурили. Охрана вытолкала нас на улицу и отвела на плац, там уже строился батальон. В череде серых армейских будней ополченцев наконец-то ждало развлечение. Гяуров будут наказывать! Это же интересно!

Весть о том, что мы сотворили с начштаба, уже облетела наш маленький гарнизон. Вреда мы никому никогда не делали, поэтому особого злорадства не увидели, только любопытство и не более того.

Но всё равно — для них мы были мы неверные, и поэтому сочувствия, каких-либо ободряющих слов мы тоже не видели и не слышали.

Мулла стоял на левом фланге и что-то кричал там. Лицо его горело праведным огнём, — казалось, что оправа очков вот-вот раскалится до красна, сжатые кулаки поднимались в праведном гневе к небу. Толпа внимала ему, но нам было не до его воплей.

С нами остался один охранник, второй убежал за палками. Мы приготовились получить что-то вроде розог, но это оказались настоящие палки, высушенные, крепкие, ошкуренные. Значит, мы не первые. Господи, помоги.

Надо было бы поговорить с охраной, чтобы не сильно нас пороли из-за этого ублюдка-предателя. Ох, попадётся он мне ещё раз в руки — живым не выпущу! В очередной раз мы влипли из-за него в историю! Козёл вонючий! Но всё-таки классно я ему пару раз приложил! Надо было шею ублюдку сломать! Хорошая мысля приходит опосля!

Принесли палки. Двое охранников начали размахивать ими, приноравливаясь, чтобы побольней ударить. Один даже взял палку обеими руками, перекинув автомат за спину, и начал ей махать, нанося рубящие удары. При этом ещё и орал по типу каратистов "Кий-я!" Спортсмен хренов. Гуд бай, Америка!

От этого зрелища мне стало страшно, пара таких ударов и позвоночник высыпается в трусы. Это факт!

Толпа одобрительно ржала над каждым ударом наших охранников-палачей.

— Не успели с ними поговорить, Витя! Сейчас достанется!

— Ага, если они нас так будут мочалить этим дубьём, то к утру остынем.

— С них станется.

— А мы их ещё поили, разговаривали как с людьми!

— Только ведь ноги зажили, а тут такое!

— А у меня рёбра поджили.

— Это ненадолго.

— Спасибо, утешил.

— Рёбра мне ещё не ломали, но чует моя задница, что скоро узнаю, каково это.

— Не волнуйся, — узнаешь! Ничего хорошего. Гуд бай, Америка!

— Опять?

— Снова. Мандраж бьёт, вот и лезет в голову всякая ересь.

Мы старались своей болтовнёй загнать страх вглубь. Но это не особенно получалось. Страшно! Очень страшно! Во рту пересохло. Липкий пот стекал со лба, струился по груди и между лопаток холодной змеёй страха, доходил до брючного ремня и растекался по пояснице. Нервы на пределе, каждая клеточка кожи приготовилась к боли. Господи! Дай мне, дай нам силы! Ведь ни за хрен собачий будут бить!

Так, надо успокоиться и не подавать вида, что тебе страшно. Вдох, выдох, медленный вдох и очень медленный выдох. Эх, сейчас бы водочки стаканяру засадить! Предлагал ведь утром Виктор! Так нет же. Воротило меня от спиртного. А так бы напились бы с утра до поросячьего визга, глядишь, и шкура целее была бы! Гуд бай, Америка!

Тем временем принесли скамейки, на краю плаца замаячила разбитая рожа Модаева. Он нёс свои побои как герой, получивший их боях за Родину. Рассказывали, как некоторые сволочи побои, полученные в результате местных драк, выдавали за боевые и получали какие-то награды за это.

Серёжа, судя по последним месяцам его жизни, способен на любую подлость. Глубока же ты, бездна человеческого падения!

— Похоже, что именно он будет командовать нашей экзекуцией, — пробормотал Виктор и сплюнул на землю.

— М-да. Влипли.

— Орать будем?

— А ты что, героя будешь из себя строить?

— Смотря как бить будут. Сигарета есть?

Мы закурили, впервые в жизни мы курили на плацу. Плевать на все эти условности. Когда выводили на расстрел, мы уже, в принципе, простились с жизнью, а теперь был иной расклад. Обидно! От этих побоев можно и помереть, а можно на всю жизнь остаться инвалидом… Ох, и достала меня эта песенка "Гуд бай, Америка!"

Сделав пару затяжек, я щелчком отправил окурок в кусты.

— Туши, Витька. Плац — священное место. Этому меня в училище в первый же день научили.

— Меня тоже научили. Толку-то!

Модаев вышел на середину плаца.

— Батальону построиться в каре! — проорал он.

— Интересно, а они вообще знают, что такое "каре"? — спросил я?

— Сейчас посмотрим. А тебе не всё равно?

— Хочется посмотреть, как они будут строиться в каре.

— Это может стать последним, что увидишь в жизни.

— Зато повеселюсь от души.

— А потом они.

— Каждому своё. Каждый развлекается, как может!

— А ты оптимист!

На плацу тем временем творился цирк. Батальон действительно не знал, что такое каре. Не научил их этому начальник штаба.

Витя решил рискнуть. Он сделал шаг вперёд и заорал во всю силу своих лёгких, перекрывая шум батальона:

— Батальон! Слушай мою команду! — выдержал двухсекундную паузу и продолжил: — Просто построиться! Живо! Становись! — рявкнул он.

Я понял, что он хотел сделать. Хоть и ополченцы, но они знали уже, что такое команды, и начали строиться. Сейчас главное не упустить инициативу!

— Отставить! — завизжал Модаев.

Хорошо же мы ему морду разворотили! И он лишь мог шипеть и сипеть. Батальон уже начал строиться по Витькиной команде, и предателя никто не слышал!

Когда роты более-менее построились, Витя дал команду:

— Первая рота — правое плечо вперёд, третья рота — левое плечо вперёд, шагом а-арш! — исполнительную команду Витька проорал что было мочи.

И батальон пошёл!

— Эх, жаль, что нельзя им скомандовать, чтобы они расстреляли Модаева, — сказал я Вите. — Молодец! А теперь они нас будут пороть!

— Но уже не так жестоко, надеюсь, как хотели раньше.

— Через несколько минут посмотрим. Каждому своё!

Модаев тоже начал орать, но у него это плохо получалось:

— Я здесь командую! Меня слушать, не эту арестантскую шваль!

— Ты, сука, полегче насчёт швали! — предупредил я его.

Нет, ну как всё же устроена человеческая психика! Во время захвата нас на КП дивизиона я знал, как ломать шею, даже мысленно попробовал на одном из бандитов. Я был готов к этому! А когда был реальный шанс сломать шею этому недоноску, увы, даже в голову не пришло! А жаль! Жаль! Видать, бог хранит его. А за что? Зачем?

Тем временем вынесли скамейки, принесли короткие верёвки.

— Ну всё, финиш! — сказал Витя.

— Приплыли тапочки к дивану. Меня последний раз отец бил. Лет в девять, я тогда с пацанами курить пробовал.

— Видать плохо бил, раз ты курить всё-таки начал.

— Сейчас исправят положение.

— Куртки снять! — просипел Модаев.

— Тьфу ты, сука! — я сплюнул от досады. — Носит же земля таких уродов!

Мы сняли куртки и медленно, тщательно их сложили по-военному. Тянули время до последнего. К Модаеву подошёл мулла. Ну да, отсюда лучше видно, как нас будут пороть!

Мы подошли к скамейкам. Обычные солдатские скамейки, что стоят в каждой солдатской столовой, на них сразу умещается 4–5 человек. Я лёг на свою, Витя на свою. Ладно хоть две принесли сразу, а то смотреть на мучения первого, зная, что тебя ждёт тоже самое чуть погодя — это страшно. И за это вам отдельное спасибо.