Олег Татарченков - Сунг
Произнеся эту сентенцию, Витьковский снова натянул на голову наушники, посмотрел на часы (наступил очередной сеанс связи с оперативным штабом) и начал наговаривать в ларингофон какую-то абракатабру:
— «Гиндукуш», прием… «Гиндукуш», я — «Робинзон». Ответь «Робинзону»…
Лейтенант покосился на Уфимцева, отвел от себя коричневую эбонитовую коробочку тангеты и предложил:
— Гоша, сходи покури на улицу, а? Тут у меня, сам понимаешь…
Игорь, не обиделся. За свою карьеру военного корреспондента он уже привык, что вокруг него порхают тайны. И от них лучше держаться подальше, чтобы не погрязнуть в расписках о неразглашении. После этого ты станешь не журналистом, а дядькой без профессии с навсегда запечатанным ртом.
Поэтому Уфимцев безропотно поднялся с табуретки, нагло вытащил из пачки «Президента» Витьковского сигарету и вышел на улицу. Здесь он вновь столкнулся с «Сангаком». Прапорщик сидел на подножке заставской «шишиги» и тоскливо перекатывал под губой насвай.
— Когда поедем? — спросил он Игоря. — Скоро темно будет, а ночью здесь лучше не ездить.
— Хрен его знает, — ответил корреспондент, — Валера чего-то мудрит…
На крыльце вагончика появился лейтенант и обратился к прапорщику:
— Езжай один, мы не можем. Приказ штаба: находится в расположении…
Старшина горестно чмокнул насваем, полез в кабину и вытащил оттуда бутылку «Пшеничной»:
— Понимаю, служба! На вот, лейтенант, выпей за рождение сына!
— Ты чего?! — строго вытаращил глаза Витьковский, — Охренел? А вдруг бойцы увидят?!
Уфимцев торопливо выхватил из рук «Сангака» бутылку и спрятал за обшлагом камуфлированного бушлата (внешне корреспондент отличался от пограничников только тем, что на его военной форме не было знаков различия). После чего залез в кузов «шишиги» и забрал оттуда предназначенное для него оружие.
— На обратном пути поедешь, заберешь, — сказал он старшине. — Чтобы лишние стволы твоим гостям глаза не мозолили. А то возникнет желание пострелять. И не только в воздух…
Тот согласно кивнул головой и полез в кабину.
— Мудрит чего-то Юрков, — произнес Валера, когда прапорщик укатил в родной кишлак на грузовике, и офицер и журналист, на пару обойдя посты, сели за стол в вагончике, — Вроде и так усиление, а он еще вводную подкинул. Мол, на моем участке может появиться какая-то неожиданность. Огня по этой «неожиданности» не открывать, а сразу же доложить ему. Какая, к черту, «неожиданность»? Детская, что ли?! Или выпил с устатку товарищ полковник… Кстати, по поводу «выпил»… Где бутылка старшины?
— Вон в тумбочку поставил, — ответил Игорь.
— Давай, корреспондент, вмажем по чуть-чуть! Поговорим, пока эта самая «неожиданность», — при этом слове Валерка сморщился, словно лимон проглотил, — не появилась. Ты вот свежий человек, в столице недавно был. Расскажи свежие новости. А я одно и то же «кино» вижу — «Горы»! Да еще со своими раздолбаями воюю…
Лейтенант потянулся к видавшему виды кассетнику, притулившемуся у стены на рабочем столе и нажал на «плэй». В магнитофоне зазвучала песня.
Валера принес бутылку, открыл банку тушенки, накрошил штык — ножом серый пшеничный хлеб и поднял перед собой солдатскую алюминиевую кружку:
— Давай, корреспондент, выпьем за господ офицеров! За русских офицеров, на которых эта граница держится и вообще государство. Если бы не мы, давно бы демократы вместе с Борькой страну америкосам продали!
— А ее и так продали, — сглотнув водку и не делая попытки закусить, Уфимцев полез за сигаретой, — Так, как сейчас в России люди относятся к военным, могут вести себя только враги или оккупанты.
— А они и есть оккупанты, — произнес Валера, протягивая корреспонденту зажигалку, — Думаешь, я кому-то нужен в столице? Я в отпуск через нее ехал, так и у меня «крыша» потекла: весь юг в огне, а Москва — в огнях иллюминации! Кому до нас есть дело?! Сейчас новое словечко в обиходе появилось — «провинция»! Это так в Москве области страны называют. Я, между прочим, историю и в школе, и в училище учил, знаю: «провинциями» в древнем Риме называли колонии. Рим, значит, был метрополией, а захваченные земли — провинциями, где легионеры грабили варваров для пополнения казны…Не поверишь, — продолжил он, — военным я себя только здесь почувствовал, — Здесь, в Таджикистане, на военную форму не плюют. Любят или ненавидят, но не презирают! А в метрополии, в Москве, мы люди второго сорта. Последний брокер — чмокер, который от армии в дурдоме откосил — в десять раз более уважаем, чем я, офицер государевой службы. Парадокс: здесь, на чужбине, я человек, а на родине — дерьмо на палочке! И пока родина будет к нам так относится, в ответ она будет тоже самое получать!
— Но ты же ей служишь. И честно служишь, — возразил Уфимцев. — Прости, не усматриваю в твоих словах логики.
— Никакой логики. Одна практическая жизнь. Игорь. Меня так воспитали. Я могу только честно служить. Можно, конечно, уволиться, и в России бананами или прокладками торговать. Но чтобы это сделать, нужно изменить свой генетический код, суть свою, понимаешь? А это уже буду не я. Валера Витьковский умрет, а вместо него будет барыга по фамилии Витьковский. И эта фамилия не будет ничего значить…
Уфимцев щурил от сигаретного дыма карие глаза и вспоминал встречу двухмесячной давности в университетской общаге, куда он забрел для встречи с одной симпатичной особой. Тогда в коридоре Игорь нос к носу столкнулся со своим бывшим однокашником.
Сережа Малинин, истонченный юноша, падавший во время сессии в обмороки, когда появлялась угроза получить плохую отметку, взирал на Игоря сверху вниз и с барским снисхождением изрекал:
— Кому сейчас нужны твои командировки, Уфимцев! Кому?! Сейчас все делают деньги, карьеру, бизнес, а ты все в солдатики играешь…
Игорь взглядом окинул с головы до ног фигуру Малинина.
Зачесанные назад длинные волосы блестели от геля. Из-под длинного зеленого пальто натуральной шерсти, сшитого по последней моде «нью рашенз», выглядывал серый пиджак в продольную светлую полоску. На белой рубашке пылал яркий галстук. Узконосые туфли отражали тусклый свет ламп коридора общаги журфака МГУ.
— Где ты работаешь, Малина? — поинтересовался он.
— В российском представительстве международной компании, — ответил Малинин, — Старшим менеджером по рекламе.
— И что рекламируешь?
— А какая разница? — несколько смутился Малинин.
— Куриные кубики, — ответил за него старый приятель и однокурсник Уфимцева Ленька, знавший про всех все, — А фирма твоя, Сергей, называется «Пи-Пи-Си-Пи».
— Чего-чего? — улыбнулся во весь рот Уфимцев, — В какой такой «пи-пи…»
— Это аббревиатура английская, — смутившись еще больше, но все же продолжая сохранять манеры лорда, парировал Малинин.
— Так вот, Сергей, — заключил Уфимцев, переставший вдруг комплексовать по поводу своих потертых джинсов и такой же кожаной куртки, — Иди-ка ты со своими советами туда, где работаешь! Понял?!..
Игорь скупо улыбнулся, вспомнив эту встречу, и перебил Витьковского:
— Я вот у себя в редакции с одним чуваком поспорил. Говорю: ребята, не надо так борзеть! А то ведь народ обидится, танки развернет и…
— Не развернет, — плеснул еще водки в кружки лейтенант, — Далеко слишком переть. Да и некому. В танковом батальоне Кулябского полка недокомплект личного состава восемьдесят процентов! Командиры взводов на границу выезжают в качестве простых наводчиков. Ты танк Оловаренко видел?
Игорь, вспомнив раскуроченную «семидесятидвойку» на одной из застав, кивнул головой.
— Он недалеко от нас подорвался, прошлой весной, — начал рассказывать Валерка, — Тогда еще мы на другом месте стояли. Место, скажу тебе, еще более кошмарное, чем это. За спиной — гора, на горе — площадка, на площадке — застава, впереди — ущелье с Пянджем и «духи»…
…Мы у них как на ладони были. Тогда начальником заставы Олежка Воронов был. Отмороженный парень! Про таких говорят: «Нам женщин не надо — патронов давай!» В общем, зажали нас тогда крепко, и «кулябцы» колонну сформировали, чтоб помочь. В танковом батальоне тогда бойцов вообще не было, одни офицеры. И за командира головного танка комбат сел, за наводчика — замполит, а вместо механика-водителя мой тезка, лейтенант Оловаренко…
Уфимцев, уставившись неподвижным взглядом в стену, слушал. Перед его глазами вновь и вновь всплывала картинка: Т-72, с уже снятыми кубиками активной брони[22] стоял, опустив долу длинный ствол пушки. Траков на нем не было — только один кусок гусеницы, словно последний след танка на этой земле, тянулся за кормой. Люки на башне, как уши слона, были нелепо откинуты.
— До заставы они не дошли, — продолжал говорить Валера, — Наскочили на радиоуправляемый фугас…
